Читаем без скачивания Игра престолов. Битва королей - Джордж Мартин

Дени передала Серебрянку рабам, чтобы они приглядели за лошадью, и вошла в шатер. Под шелками было прохладно и сумрачно. Опуская за собой полог, Дени заметила, как далекий красный огонь ржавым пальцем прикоснулся к драконьим яйцам, лежащим в шатре. На мгновение алое пламя вспыхнуло перед ее глазами сотней языков. Дени заморгала, и они исчезли.

Это камень, сказала она себе. Это всего лишь камень. Даже Иллирис говорил так, ведь все драконы давно погибли. Она положила ладонь на черное яйцо, пальцы ласково обняли скорлупу. Камень был теплым. Почти горячим. «Солнце», – прошептала Дени. Это солнце согрело яйца в пути…

Она приказала служанкам приготовить ванну. Дореа развела огонь возле шатра, а Ирри и Чхику принесли большую медную ванну, тоже подарок к свадьбе. Они сняли ее с вьючных лошадей, а потом натаскали воды из пруда. Когда вода согрелась, Ирри помогла ей опуститься и присела рядом.

– А вы видели когда-нибудь дракона? – начала расспрашивать Дени, пока Ирри терла ей спину, а Чхику вычесывала песок из волос. Она слышала, что первые драконы пришли с востока, из Края Теней за пределами Асшая и с островов Яшмового моря. Быть может, в этих странных и диких краях еще обитала их родня.

– Драконы исчезли, кхалиси, – сказала Ирри.

– Они мертвы, – согласилась Чхику. – Давным-давно.

Визерис рассказывал ей, что последний дракон Таргариенов умер не более полутора веков назад – во время правления Эйегона III, прозванного Погубителем Драконов. На взгляд Дени, это случилось не слишком давно.

– Неужели они исчезли повсюду? – спросила она разочарованным голосом. – Даже на востоке?

Магия умерла на западе, когда Рок поразил Валирию и земли Длинного лета. И укрепленная чарами сталь, и заклинатели бурь, и драконы не смогли вернуть ее, но Дени всегда слыхала, что на востоке дела обстоят иначе. Говорили, что мантикоры еще обитали на островах Яшмового моря, что джунгли Йи Ти кишели василисками, что заклинатели бурь, колдуны и аэроманты открыто практиковали свое искусство в Асшае, ну а маги, обращавшиеся к мертвецам и крови, в черноте ночи творили свои жуткие чудеса. Неужели на всей земле не найдется места для драконов?

– Драконов нет, – заявила Ирри. – Отважные мужчины убивают их, потому что дракон ужасен и зол. Это известно.

– Известно, – согласилась Чхику.

– Торговец из Куарта говорил мне однажды, что драконы спустились с луны, – проговорила светловолосая Дореа, согревая полотенце у огня. Чхику и Ирри были почти ровесницами Дени, дотракийки эти попали в рабство, когда Дрого разбил кхаласар их отца. Дореа была старше, ей скоро должно было исполниться двадцать. Магистр Иллирио выискал ее в Лиссе, в одном из веселых домов. Мокрые серебристые волосы упали на глаза Дени, с любопытством повернувшей голову.

– С луны?

– Он сказал мне, что луна была яйцом, кхалиси, – проговорила лиссенийка. – Некогда на небе было две луны, но одна подошла слишком близко к солнцу и лопнула от жары. Тысяча тысяч драконов вырвались из ее недр наружу пить пламя солнца. Вот почему драконы выдыхают пламя. Однажды и вторая луна поцелуется с солнцем; она лопнет, и драконы вернутся.

Обе дотракийки засмеялись.

– Ты глупая светловолосая рабыня, – сказала Ирри. – Луна – это не яйцо. Она богиня и супруга солнца. Это известно.

– Известно, – согласилась Чхику.

Кожа Дени порозовела, когда она выбралась из ванны. Чхику уложила ее, чтобы размять и умастить тело. Потом Ирри побрызгала ее цветочными духами и киннамоном. Дореа расчесала волосы, и они заблестели, как витое серебро. А Дени все думала о луне, яйцах и драконах…

Ужин был прост и неприхотлив: фрукты, сыр, жареный хлеб и кувшинчик подслащенного медом вина, чтобы запить все это.

– Дореа, останься и поешь со мной, – проговорила Дени, отослав остальных служанок. Волосы лисенийки отливали медом, а глаза напоминали летнее небо.

Оказавшись с Дени вдвоем, Дореа потупила глаза.

– Ты милостива ко мне, кхалиси, – сказала она, хотя чести в этом не было – от нее требовались только услуги…

Потом, когда поднялась луна, они сидели и разговаривали.

Той ночью, когда явился кхал Дрого, Дени уже ожидала его. Застыв в дверях шатра, Дрого поглядел на нее с удивлением. Неторопливо поднявшись, она распахнула свои ночные шелка и позволила им опуститься на землю.

– Сегодня ночью мы должны выйти наружу, господин, – сказала она, потому что дотракийцы полагают, что все самое важное в жизни человека должно совершаться под открытым небом.

Кхал Дрого вышел за ней под лунный свет, колокольчики в его волосах негромко позвякивали. В нескольких ярдах от шатра находилась мягкая трава, туда-то и повела его Дени. Он попытался перевернуть ее, но она остановила его.

– Нет, – сказала Дени. – Этой ночью я должна видеть твое лицо.

В сердце кхаласара нет уединения. Раздевая кхала, Дени чувствовала на себе чужие глаза, она слышала негромкие голоса, проделывая то, что посоветовала ей Дореа. Все это пустяк. Разве она не кхалиси? Важен лишь его взгляд, и, сев на него, она заметила в нем такое, чего не видела прежде. Дени скакала на кхале столь же яростно, как на своей Серебрянке, и в миг высшего наслаждения кхал Дрого выкрикнул ее имя.

…Когда они перебрались на противоположную сторону дотракийского моря, Чхику коснулась пальцами мягкого живота Дени и проговорила:

– Кхалиси, ты понесла ребенка.

– Я знаю, – ответила ей Дени.

Это были ее четырнадцатые именины.

Бран

Внизу во дворе Рикон бегал с волками.

Бран следил за ним от окна. Куда ни поворачивал младший брат, первым там оказывался Серый Ветер, забегавший вперед, преграждая ему дорогу. Тут Рикон замечал его, разражался восторженным визгом и несся в противоположную сторону. Лохматый Песик бегал за ним, кружился и огрызался, только когда другие волки подбегали слишком близко. Шерсть его потемнела, он сделался черным, а в глазах его загорелся зеленый огонь. Бранов Лето стал серебристо-дымчатым, и желто-золотые глаза его замечали все, что было нужно. Лето был ниже ростом, чем Серый Ветер, и вел себя осторожнее. Бран считал его самым смышленым среди всего помета. До него доносилось пыхтение и смех братца Рикона, носившегося по утоптанной земле на неокрепших еще детских ножках.

Глаза Брана защипало. Ему хотелось спуститься вниз, смеяться и бегать. Разгневавшись на себя, Бран стер слезы, прежде чем они успели пролиться. Пришел и ушел восьмой день его именин. Теперь он стал большим, почти мужчиной, и плакать больше не собирался.

– Это была только ложь, – через силу сказал он, вспоминая ворона из своего сна. – Я не могу летать. Я не смогу даже бегать.