Читаем без скачивания Солдаты невидимых сражений - Михаил Козаков

Потом сани эти шли мимо Халецкого и Захарыча, мимо Михася и Натана, мимо Толи Дуника, подходили к середине цепи — там лежали Кирилл, Коротыш, Тюлькин. Сани с собакой плыли дальше.

Дальше были Левенцов и Паша. Собака поводила ушами. Вот кинется!.. «Эх», — проглотил Паша тихий стон нетерпения. Левенцову показалось, что тот чуточку улыбается — улыбка выражала презрение к страху. Левенцов знал: острая опасность зажигала неистового Пашу, и он ощущал тогда подъем сил, желанную напряженность нервов.

Немцы, радостно-возбужденные, не заметили, что собака заволновалась, и продолжали путь…

Пулемет застучал настойчиво и гулко. Кирилл вздрогнул, как от чего-то внезапного, будто не он только что подал сигнал и ожидал этого. В сознание врезалось: пулеметная очередь. И пулеметная очередь прозвучала, как голос самого Блинова, словно это он, захлебываясь, во все горло грохотал: та-та-та-та-та… В то же мгновение Кирилл услышал, что из кустарника справа, пулемету в лад, густо откликнулись автоматы, это ударили Ивашкевич и Хусто. «Задним уже не повернуть обратно…» А в упор палили Халецкий, Захарыч и еще Михась и Натан. Автоматными очередями Толя Дуник, Левенцов и Паша отрезали дорогу передним. «Хорошо начали…»

Кирилл и не заметил, как из глубины леса надвинулся мрак и сгладил все, что полчаса назад делало сосны соснами, кусты кустами, сугробы сугробами, — все пропало, только черная пустота на пепельном снегу.

Ярко взлетела ракета, вычерчивая в темной высоте бледно-зеленую дугу, и небо залилось лунным светом, и верхушки сосен, и снег на них. Свет этот, как из бездны, выхватил осатанелых лошадей, разрывавших постромки. Лошади вздымались на дыбы и, выворачивая оглобли, опрокидывали сани и грузно валились на большак. Судорожно брыкали они в воздухе ногами, будто искали опору, чтобы уцепиться и встать. Немцы неуклюже выскакивали из саней и в замешательстве бросались к сосняку. Все пришло в яростное движение, и все это виделось Кириллу одну минуту, может быть, полторы, пока ракета стояла в воздухе. «Началось как надо», — билось сердце.

Паша выполз почти на самый большак и ожесточенно строчил через крупы убитых лошадей, за которыми укрылись и отстреливались гитлеровцы. «Сукин сын, пропадет же!..» — передернуло Кирилла. Он и сам, оказывается, выдвинулся вперед. Автомат зло стучал в его руках, и, кроме этого, Кирилл ничего уже не слышал.

С большака отвечали. Кирилл видел, как оттуда метнулись и погасли на лету крошечные огоньки. Но и погасшие, они проносились с тонким противным свистом.

Пулемет Блинова почему-то смолк. «Отполз, наверное, дальше, еще левее. Так и есть, с ним ничего не случилось». Кирилл снова услышал ровный стук пулемета. Теперь Блинов бил почти в упор. Справа тоже усилился огонь. «Это Ивашкевич, Хусто, Халецкий и Захарыч. Нет ходу — ни вперед, ни назад…» Все происходило так, как задумали. Потом, когда большак начнет стихать, хлопцы выскочат из засады и расстреляют тех, кто еще останется.

Кирилл взглянул на часы — бой длился уже четыре минуты.

«Только б не ушел он, Фридрих Фенц! Только б не скрылся!» Мысль эта подняла его, и он побежал вдоль дороги, скрытый кустарником и тьмой. Коротыш следовал за ним. Кирилл бежал в сторону Блинова, он видел, что при первых же выстрелах туда ринулись верховые и столпились вокруг саней с собакой. Это подсказывало, что Фенц там. У самых ног Кирилла вонзались пули в снег. Никакого сомнения — стреляли в него. Лечь, лечь и переждать… Но, пригнувшись, он продолжал бежать.

Опять над лесом повисла ракета — белая полоса, срезанная черным. Кирилл приостановился. «Вот он! Он!..» Генерал сполз в глубь саней. Лежавшая сбоку убитая лошадь и две лошади, рухнувшие у передка, прикрывали сани. Кирилл зажег бикфордов шнур и метнул толовую шашку. Он приготовился кинуть еще одну, выбросил руку вперед, и в это мгновение пуля попала чуть повыше его руки. Огромное пламя ринулось на него, сначала густо-красное, как кровь, потом ярко-желтое, как летнее солнце, потом белое-белое, как снег сегодня на рассвете, дотом бурое, как стоячее болото, и черное-черное, как густая ночь в лесу, — и все это в одну секунду. Что-то сильное потянуло его к земле. Он упал у дороги.

Кирилл падал в непостижимую глубину и не мог остановиться. Наконец открыл глаза и понял, что лежит лицом вниз. В рот набился снег, вкусный, как молоко, пахнущее погребом. Он не заметил, как повернулся, и теперь лежал навзничь. Трассирующие пули неслись над вершинами деревьев, как добела раскаленные звездочки, образуя под Большой Медведицей и под Малой Медведицей еще одну Большую Медведицу и еще одну Малую Медведицу, и быстро гасли.

Взззык… Взззык… У затылка две пули ушли в снег, третья, потом еще и еще шлепнулись в ель, под которой он свалился, и снежные хлопья с нижней ветки упали на лицо. Кирилл прижмурился, хотел языком слизнуть со щеки снежинки, но они растаяли прежде, чем он прикоснулся к ним. Снег не дал прохлады полыхавшему телу, снег был тоже горячий, как белый пепел догоравшего костра. И только сейчас его осенило: ранен? Но странно — ни боли, ничего, лишь слабость, мешающая встать, лишь теплые струйки меж пальцев, лишь вкус меди во рту…

Ракета снова зажгла свой мерцающий свет, он не уходил в открывшуюся глубину неба. С трудом Кирилл приподнял голову. Прямо перед ним, на опушке, сияли сугробы, будто белые лебеди плыли по белой воде, плыли между соснами, мимо осин, притулившихся возле сосен, а за соснами в обе стороны тянулся еловый лес, без передышки, без просвета, словно одна гигантская ель… Небо все еще окрашивал бледно-зеленый свет. Потом он поголубел. Такой свет освещает лица и предметы во сне.

Кирилл слышал торопливые громкие голоса. Ожесточенные выкрики отдавались в его охваченной жаром голове, будто кричал он сам. Вдруг совсем близко услышал:

— Бей в сосну справа! В сосну! Бей!

Он даже вытянул шею, чтоб посмотреть: кто? Мелькнул призрак с автоматом, и он угадал: Натан. Промчался Халецкий. Он стрелял на бегу и ругался. Но почему он остановился? Качнулся влево, вправо, странно склонился вперед и упал. На помощь уже спешил Михась. А потом у придорожных кустов, где лежал Кирилл, пронесся кто-то большой, плечистый. «Толя? — показалось Кириллу. — Толя, он…» Схватился с кем-то. Хрип того, с кем Толя Дуник схватился, падал сверху, гораздо выше головы Толи — такой, видно, высокий этот немец. Кирилл волновался. «Надо подняться, надо подняться. Надо помочь Толе…» Он пробовал стряхнуть с себя оцепенение. «Вот-вот высокий подомнет Толю. Надо же подняться». Хотел ухватиться руками за еловую ветвь, как веер висевшую над лицом, за пенек, но руки ни за что не хватались, будто их нет. Он видел, как немец и Толя зашатались и рухнули на дорогу. Внезапно немец вырвался из Толиных рук, хотел вскочить на ноги, но кто-то опустил ему на голову приклад. «Паша!» Только у Паши была такая тяжелая рука, только он мог одним ударом из любого вышибить дух.