Читаем без скачивания Дочери Волхова - Елизавета Дворецкая

– Да, наградили вас боги! И все же лучше бы тебе Деву Ильмеру от нас не забирать. Мы ее не обидим, жить будет в чести и довольстве, и убережем, если что.

– Прости, мать, но я уж видел, как ее тут уберегают – обменыш этот руки распускает, как хочет, и никто, пока я не пришел, ему ручонки не укоротил! – Велем с негодованием глянул на лежащего Вольгу, возле которого сидела плачущая Дивляна. – Так что дома, в своем роду, оно надежнее будет. При ней пожитки были какие-нибудь?

– Было кое-что. – Добролюта кивнула на ларь, где была сложена сряда Тепляны.

– Пусть ей собраться помогут, сейчас поедем.

– Да куда вам ехать сейчас, сокол ты мой ясный! И вечер не за горами, и нельзя ее сейчас везти. Сестра твоя только вчера чуть к дедам не отправилась, нездорова она! Ты как хочешь, но больной я ее в дорогу не отпущу, будь ты ей хоть брат, хоть кто! Поправится – поезжайте. А пока обожди.

– Ну ладно. – Велем не стал спорить. – Только чтобы она с этим селезнем в одной избе не сидела.

– Но куда ж его нести? Он денька через три-четыре только вставать сможет.

– Тогда укажи, где нам пристать покуда.

– К нам можно, – подал голос старший из Добролютиных сыновей, Хотьша. – У нас просторно. Изба новая, большая.

– А дружину мою куда?

– Братья по домам разберут. – Хотьша посмотрел на троих младших, и те закивали.

Из них только самый младший, Добрила, с молодой женой жил при родителях, а двое других тоже выстроили себе отдельное жилье.

– Ну, ступайте. – Добролюта устало махнула рукой. – А за Судиславичем мы уж присмотрим, душа моя, не сомневайся.

Дивляна не хотела уходить от Вольги, но у нее больше не было сил сопротивляться. Поэтому, когда Велем взял ее за руку и поднял, она без возражений последовала за ним. Рядом со старшим братом она снова ощущала себя во власти рода, а для повторного мятежа чувствовала себя слишком слабой.

И в то же время было стыдно и недостойно выдать горе и слабость перед людьми, которые лишь сегодня в полдень назвали ее своей богиней. Дивляна помнила, что и Яромиле приходилось очень нелегко, но кто, глядя на нее, мог бы об этом догадаться? Впервые в жизни оказавшись на месте земной богини, Дивляна тем не менее отлично знала, как должна себя вести. Поэтому, выходя вслед за Велемом из избы, она смахнула со щек слезы, приняла горделивый вид и даже попыталась улыбнуться.

Снаружи перед избушками толпились словеничи, и народу было как на торгу – не протолкнуться. Впереди всех дожидался Вышеслав с сыновьями и еще кое-кем из родичей. Внутрь он предусмотрительно не заходил и никого из своих, кроме Добролюты, не пускал, хотя его очень занимало, чем же все кончится.

– Ну что? – Он шагнул к Добриле, который вышел первым. – Никого не убили?

– Нет, слава Перыни! Судиславича по голове приложили, без памяти лежит, но мать говорит, что вскорости очнется.

– Ну, слава богам! – согласился Вышеслав, скрывая некоторое разочарование. – А то ведь была бы беда какая – в святом месте, на Перыни…

Но тут из избы показался Велем, ведущий за руку Дивляну, и Вышеслав обернулся к ним. При виде этих двоих народ загудел. В окрестностях Словенска уже носились смутные слухи о похищении, и теперь люди стали понимать, как новоявленная Солнцедева попала на Ильмерь. Повод для кровавого раздора между двумя такими знатными родами неминуемо привлек бы общее внимание, а дела Девы Ильмеры, разумеется, словеничи считали своими собственными заботами. Древние сказания о похищении Солнца и борьбе за него разворачивались у них на глазах, в яви.

В большой избе Хотьши Дивляна тут же залезла на полати и отвернулась к стене. Весь остаток дня она проплакала, и у нее чуть было снова не началась лихорадка, но Хотьшина жена Вояновна, обученная мудрой свекровью, заварила ей сон-травы, которая сразу и успокаивает, и усыпляет, и снимает жар, так что уже в сумерках Дивляна наконец заснула. Велем все это время старался не попадаться сестре на глаза, чтобы не расстраивать еще больше. Первый порыв негодования прошел, он сидел хмурый и неразговорчивый. Вернуть сестру домой было необходимо, но он жалел ее и гневался на Вольгу, который заварил всю эту кашу. В Плескове ему, что ли, невест мало? И надо было ездить в такую даль, дурить голову девке, за которой сваты приехали аж из полянской земли, с края света.

И тут еще она оказывается Девой Ильмерой!

С ума можно рехнуться, если начнешь думать, как все это разгребать! Велем хотел одного: поскорее очутиться вместе с сестрой дома, а там мать с отцом и прочими мудрыми родичами придумают, как теперь быть. Как обращаться с ней, он не знал: то ли утешать, то ли бранить и презирать негодяйку, опозорившую род своим неповиновением и чуть не сделавшую родного отца обманщиком, ославленным на весь свет!

На следующее утро словенская старейшина собралась к избам Вышеславовой связки. Под открытым небом гудел многоголосый говор. Явились отцы семейств, некоторые привели с собой женатых сыновей. Вон Городиша, муж Добролюты, всех четверых своих дубов привел, с неудовольствием отметил Вышеслав при виде этих пятерых, которые и правда возвышались в толпе, будто небольшая дубовая роща.

Всех волновало, что теперь будет с Девой Ильмерой. Не успели словеничи порадоваться ее обретению, как прошел слух, что брат намерен как можно скорее увезти ее назад к родителям!

– Как быть-то, Вышеславе? – кричали со всех сторон. – Неужели отдадим ладожанам нашу деву?

– Не отдадим!

– Не для того она нам богами светлыми дадена, чтоб взять и отдать!

– Вот так не отдать! – передразнил Городиша. – А не за так ты, Медыня, стало быть, отдашь? Почем возьмешь – за две коровы? Или за четыре? Ведь не простая девка как-никак!

– А пусть-ка сама Ладога нам выкуп за нее дает! – нашелся Медыня, один из самых ловких словенских торговцев, чаще всех пускавшийся в опасное путешествие с товаром через Ильмерь и дальше вверх по Ловати. – Так по правде будет!

– Да опомнись! Благословением богов торговать хочешь! – напустились на него соседи. – Ни так не отдадим, ни за выкуп не отдадим! Боги ее к нам привели, она теперь наша!

– Да вы подумайте головами своими! – возражал Городиша. – У тебя, Войнята, на плечах-то что – голова или горшок, криво слепленный? Девка у отца-матери в Ладоге жила. Плесковский Судиславич ее украл. Бывает, случается. Да теперь брат родной их догнал. Девка краденая? Краденая. И коли мы родному брату ее забрать не позволим, выйдет, будто мы краденое нашли и не отдаем! А за такое что по правде полагается? Вышеня, ты все законы и поконы знаешь, объясни-ка, а то тут народ сомневается! Что, Молвята, двенадцать гривен за увод девки платить будем всей волостью или как?