Читаем без скачивания Уловка Прометея - Роберт Ладлэм

И находится под контролем Директората, если его сведения верны. Значит ли это, что Директорат пытается установить контроль над оборонной промышленностью крупнейших держав мира? Не этого ли так боялся Гарри Данне?

Возможно ли, чтобы Данне манипулировал им, как последним простофилей? Или Данне и сам является – если он, конечно, еще жив – жертвой обмана?

Ну что ж, теперь, по крайней мере, стало ясно, в каком направлении нужно искать ответ.

Брайсон добрался до театрального магазина на рю д'Аржан, в двух кварталах севернее театра де ла Монне, и кое-что там приобрел. Потом он зашел в филиал международного банка и оформил перевод денег со своего люксембургского счета. К вечеру, после выплаты процентов за перевод, Брайсон имел на руках почти сто тысяч долларов – часть в евро и основную сумму в американских долларах.

Следующим пунктом остановки стало туристическое агентство, где Брайсон записался последним в чартерный тур. Потом он отыскал магазин спорттоваров и сделал еще несколько покупок.

На следующий день из аэропорта Завентем улетел арендованный ветхий самолет «Аэрофлота». В нем находилась пестрая, шумная группа туристов, приобретших со скидкой путевку в Россию, на тур «Московские ночи»: они должны были провести три ночи и четыре дня в Москве, потом переехать на ночном поезде в Санкт-Петербург и пробыть там еще две ночи и три дня. Уровень комфортности обозначался как «дешевый», что было лишь вежливой заменой слова «убогий», но зато питание было включено в стоимость путевки – впрочем, пока что было невнятно, можно ли считать это плюсом.

В число туристов входил и мужчина средних лет в одежде армейского образца и бейсболке, с пышной каштановой бородой. Он путешествовал один, но присоединился к общему веселью. Новые друзья знали его как Митча Боровского, бухгалтера из Квебека. Митч отправился в кругосветное путешествие и как раз добрался до Брюсселя, когда его вдруг осенила идея срочно побывать в Москве. Ему повезло, и он приобрел последнюю свободную путевку в этой группе. Как он объяснил своим новым товарищам, это было сделано буквально в последний момент, но Митчу Боровскому нравилось действовать в последний момент.

Глава 18

В десять утра в Зале карт, в цокольном этаже Белого дома, собралась «импровизация» – происходящая не по расписанию встреча глав агентств и их заместителей. Это было одно из тех нерегулярных совещаний, которые созывали, дабы решить, как справляться с чрезвычайной ситуацией, как тушить пожар. На подобных совещаниях сообща вырабатывались решения, определяющие политику и доктрины государства.

Стремительно развивающиеся события требовали стремительного реагирования, а жизненно необходимой согласованности действий можно было достичь лишь на таких свободных от формальностей встречах, не отягощенных вялотекущей бюрократической писаниной, внутрикабинетной грызней и бесконечными предположениями нерешительных аналитиков. Чтобы исполнительная ветвь власти действовала успешно, требовалось господство одного, основного принципа. К президенту нужно было идти не с проблемами, а с методами их решения. И именно на подобных импровизированных встречах – они могли протекать как в Белом доме, так и в соседнем здании сената – и выковывались эти методы решения.

Вокруг длинного стола из красного дерева стояло восемь стульев, и перед каждым на столе лежал блок бумаги для записей. У одной из стен стоял диван, обтянутый розовой камчатной тканью; над ним в рамочке висела последняя стратегическая карта военных действий, которой пользовался президент Рузвельт, руководивший из этого кабинета действиями Америки во Второй мировой войне. На ней от руки была подписана дата: 3 апреля 1945 года. Рузвельт умер чуть больше недели спустя. В последующие годы бывший сверхсекретный командный пункт был превращен в складское помещение. И только при нынешней администрации эта комната без окон снова начала активно использоваться. Но даже теперь отзвуки истории придавали заседаниям некую торжественность.

Ричард Ланчестер сидел в конце стола. Он с любопытством оглядел коллег.

– Я до сих пор не знаю сегодняшнюю повестку дня.

Послание, которое я получил, было очень настойчивым, но малоинформативным.

Первым отозвался директор АНБ, Джон Корелли.

– Я думал, что в данный момент вы лучше всех нас способны оценить значение произошедшего, – произнес Корелли, встретив спокойный взгляд Ланчестера. – Он вышел на связь.

– Он? Простите? – Ланчестер приподнял бровь. Всю ночь Ричард провел в самолете – возвращался из Брюсселя и перед совещанием едва успел принять душ и побриться. Осунувшееся лицо советника президента красноречивее любых слов свидетельствовало о его напряженном рабочем графике.

Мортон Куллер, один из старших офицеров АНБ, проработавший там уже двадцать лет, переглянулся со своим боссом. Редеющие волосы Куллера были зачесаны назад и закреплены гелем; из-за толстых стекол очков «авиатор» не мигая смотрели синевато-серые глаза.

– Николас Брайсон, сэр. Мы говорим о визите, который он нанес вам в Брюсселе.

– Брайсон, – повторил Ланчестер, сохраняя бесстрастное выражение лица. – Вам известно, кто он такой?

– Конечно, – отозвался Куллер. – Все происходит в точности так, как мы предполагали. Видите ли, все это вполне в его стиле. Он рвется прямиком к вершине. Он пытался шантажировать вас? Угрожал вам?

– Все было совсем не так! – возразил Ланчестер.

– Но вы все же согласились встретиться с ним наедине.

– Любой человек, ведущий общественную деятельность, постепенно обрастает своего рода защитным слоем, преторианской гвардией, состоящей из личных представителей, специалистов по связям с прессой и прочих функционеров. Но Брайсон прорвался через эти преграды. Он привлек мое внимание, упомянув кое о чем, что известно лишь немногим из нас.

– И вы выяснили, чего он от нас хочет?

Ланчестер помолчал.

– Он говорил о Директорате.

– Итак, он показал, что верен им, – дотошно уточнил директор ЦРУ, Джеймс Эксам.

– Напротив. Он говорил о Директорате как о всеобщей угрозе. Складывалось впечатление, что наше нежелание предпринимать какие-либо эффективные меры просто выводит его из себя. Он намекал на некий глобальный обман, на закулисную наднациональную организацию. По большей мере это звучало как бред сумасшедшего. Но все же... – Ланчестер на мгновение умолк.

– Что – все же? – подтолкнул его Эксам.

– Честно говоря, часть того, что он рассказал, звучало осмысленно. Очень осмысленно. Это пугает меня.

– Он – мастер на такие штучки, сэр, – сказал Куллер. – Он великолепно умеет сплетать истории. Гений манипуляции.

– Похоже, вам часто приходилось иметь дело с этим человеком, – резко произнес Ланчестер. – Почему вы не поставили меня в известность?

– Именно это мы и собираемся сделать, сэр, – отозвался Корелли. Он кивнул двоим мужчинам, лица которых были незнакомы участникам совещания. – Разрешите представить: Теренс Мартин и Гордон Волленштейн, члены разведывательной спецгруппы, которую мы создали для работы над этой задачей. Я пригласил их сюда, чтобы они рассказали о текущем положении дел.

Теренс Мартин оказался высоким мужчиной лет тридцати пяти, сдержанным и суховатым. В его речи явственно слышался акцент уроженца штата Мэн, а выправка свидетельствовала, что в прошлом он был военным.

– Николас Брайсон. Сын Джорджа Брайсона, американского офицера, незадолго до смерти получившего звание бригадного генерала. Джордж Брайсон побывал в Северной Корее в составе сорок второго механизированного батальона, позднее служил во Вьетнаме, во время первой фазы боевых действий. Полный вещмешок боевых наград. Блестящие характеристики и отзывы на протяжении всего срока службы. Единственный ребенок Брайсонов, Николас, родился сорок два года назад. Джордж Брайсон регулярно получал новые назначения, в разные точки планеты. Его жена, Нина Брайсон, была талантливой пианисткой и преподавательницей музыки. Тихая, скромная женщина. Всегда следовала за мужем. Маленький Николас в детские годы успел перебывать в добром десятке стран. Был даже такой период, когда за четыре года Брайсоны переезжали восемь раз: Висбаден, Бангкок, Марракеш, Эр-Рияд, Тайбэй, Мадрид, Окинава.

– Звучит, как готовый рецепт изоляции, – произнес Ланчестер и медленно кивнул. – В таком калейдоскопе культур недолго и затеряться. В результате человек уходит в себя, замыкается в своей скорлупе, отдаляется от окружающих.

– Но здесь-то и начинается самое интересное! – вежливо воскликнул Гордон Волленштейн. Это был рыжеволосый мужчина с красноватым лицом, изрезанным глубокими морщинами. Вид у него был какой-то встрепанный, я только спокойная наблюдательность выдавала опытного психолога. Именно его докторская диссертация – о новых методах психологического профилирования и создания психологических шаблонов – впервые привлекла к нему внимание соответствующих специалистов из спецслужб. – Вы получаете ребенка, которого, стоит ему только где-то прижиться, снова срывают с места. Внезапно, практически без предупреждения. Однако при каждом переезде он получает из первых рук знание культуры, обычаев и языка очередного народа. Не военной базы, не американской армии – обитателей той земли, где он сейчас живет. Предположительно, это происходит через общение со слугами, работающими в доме. Четыре месяца спустя он приезжает в Бангкок и к восьми годам бегло, без малейшего акцента говорит на тайском языке. Они переезжают в Ганновер, и вскоре никто из немцев-одноклассников даже не догадывается, что Николас – американец. То же самое происходит с итальянским языком. Китайским. Арабским. О господи – даже с языком басков! Речь идет не просто о литературном языке, но и о разнообразных местных диалектах. О языке телевизионных программ и детских площадок. Может сложиться впечатление, что ребенок всю жизнь прожил именно здесь. Это губка, человек-хамелеон, обладающий потрясающей способностью... скажем так, становиться местным.