Читаем без скачивания Искушение страстью - Француаза Бурден

В его словах невольно прозвучала ирония, но Ален не мог обращаться к кузенам просто, как прежде: события последних дней выбили его из колеи. Подняв голову, Винсен встретился взглядом с Аленом. Они всегда были неразлучны, но вдруг осознали, что между ними разверзлась пропасть.

– Нет. Я не знаю, что в этих блокнотах, до этого дня не знал даже об их существовании. Конечно, там наверняка что-то очень серьезное, и я бы хотел, чтобы вы узнали об этом одновременно со мной и Даниэлем. Но пусть каждый составит свое мнение молча. Или ты куда-то торопишься?

От Алена не укрылось, что Винсен сначала отказался, а потом уже объяснил почему. Шарль тоже часто начинал фразу категоричным «нет».

– Как хочешь, – вынужденно согласился Ален.

Он подошел к большому книжному шкафу и стал разглядывать корешки. Среди книг по праву попадались также тома по истории и несколько авторов-классиков. Есть чем заняться, пока первый блокнот дойдет до него. Он наугад взял том «В поисках утраченного времени», редкое издание с иллюстрациями Ван Донгена, и подумал, любил ли Шарль Пруста пли же это просто коллекционная покупка. А может, вообще подарок какого-нибудь клиента после выигранного дела. В библиотеке Валлонга тоже собралась самая разная литература. Когда-то, в начале века, книги покупали Клара и Анри, а потом в течение долгого времени библиотеку пополняла вся семья.

Усевшись на персидский ковер, Ален перелистывал страницы в поисках акварелей, но мысли его были далеко. Он вдруг вспомнил о библиотеке Валлонга, о той страшной ночи, когда он заснул в кресле, а всего в нескольких метрах от него отец и дядя ссорились в последний раз. Если Шарль сказал правду, если это из-за Эдуарда Юдифь и Бет оказались в Равенсбрюке, то все становилось понятным. Будь Эдуард невиновен, он бы ругался, стал бы защищаться, а он только хныкал, глядя, как брат наводит на него пистолет. Ален был уверен, что не слышал выстрела. Когда Шарль спустил курок, он, должно быть, уже лежал в постели, укутавшись одеялом, и спал. Память сохранила лишь несколько гневных слов: «…ничего не видела, ничего не поняла!» Конечно же, Мадлен никогда не блистала умом и даже не догадывалась о поползновениях мужа. Но как бы глупа она ни была, на женщину из своей семьи она никогда бы не донесла.

Ален взглянул на Винсена, тот закрыл второй блокнот и передал его Даниэлю – лицо его было неузнаваемо. Оцепенение, страдание, унижение. Ален торопливо отвел взгляд, – до такой степени ему вдруг стало не по себе. Есть ли у них право копаться в прошлом Морванов? То, что они узнают, наверняка будет ядом без противоядия, и этот яд отныне будет их разрушать, всех пятерых. До чего же безжалостной оказалась последняя воля Шарля.

Прежде чем открыть следующий блокнот и продолжить чтение, Винсен несколько раз глубоко вдохнул. Отчаянная исповедь матери становилась просто невыносимой. Когда она писала это, ему было всего десять, а Даниэлю восемь. Ни тот, ни другой ни о чем не догадывались.

А выбрал бы он меня, если бы я не была твоей женой? Он преисполнен злобой и ревностью. Все выдают его глаза. Не понимаю, как никто этого не замечает. Когда мы сталкиваемся на лестнице или в коридоре, он как будто нечаянно задевает меня. И, похоже, только я чувствую, как от него несет спиртным.

Она была совершенно беззащитна перед похотью деверя. Кларе ничего не расскажешь: ведь речь идет всего лишь о настойчивых взглядах и двусмысленных жестах. А Мадлен, наверное, в это время продолжала себе вышивать, есть и молиться.

Еще три страницы, почерк стал совсем мелким, строчки почти слились, как будто Юдифи было трудно писать.

Я вся в грязи, меня измарали, лишили чести, а я не смогла ничего сделать, чтобы помешать тому, что только что произошло. Я боялась этого долгие месяцы и не смогла дать никакого отпора. Посреди ночи проснулась Бет, она плакала, и нее болели зубы, и я спустилась на кухню согреть для нее молоко с медом. Когда я поднималась, то на лестничной площадке стоял он. Как я не хочу, чтобы ты читал эти строки, Шарль, и как я хочу, чтобы ты отомстил за меня. Как я обо всем этом расскажу, когда ты вернешься. Рассказать у меня не хватит сил, я покажу тебе эти записи. И хотя мне нечего стыдиться, я краснею при мысли об этом. Он пошел за мной в комнату. В твою комнату, в нашу. Дверь в спальню Бет была открыта, но ее не было слышно: она, наверное, заснула. Я хлестала его по щекам, царапалась, но он ни на что не реагировал. Он сказал только, что может проснуться Бет. Что я могу хоть весь дом поднять на ноги, – его слово будет сильнее моего. Он разорвал на мне ночную рубашку, я шептала оскорбления, и он закрыл мне рот рукой, я чуть не задохнулась от гнева и отвращения. У него воняло изо рта, а когда его пальцы забегали по моему животу, меня затошнило. Никогда я не испытывала такой ненависти, я и не знала, что такое возможно. Если это то, что чувствуют женщины, которых насилуют, то они самые несчастные на земле. Я изо всех сил ударила его коленом, он завыл, упал на колени, но все еще цеплялся за меня, как животное. Нет, я не просто невинная жертва – я твоя жена и мать твоих детей. Я знаю, что такое любовь и желание. А его я хотела убить. Именно убить. Мы долго молча боролись. Он не смог завершить начатое. Он овладел мною, но не получил удовольствия. Был слишком пьян. А может, я все-таки сильно ударила его. До сих пор чувствую на себе его руки. Он ушел, пошатываясь, а я закрыла дверь на ключ. Молоко с медом пролилось на ковер. Остаток ночи меня рвало, я плакала и пыталась навести порядок. Бет проснулась только в семь утра.

Блокнот выпал из рук Винсена. Он поднял его и передал Даниэлю. Прежде чем взять следующий, ему пришлось подождать, пока уймется дрожь в руках. В Валлонге он каждый день проходил по площадке второго этажа, теперь она будет ему казаться совсем другой. После возвращения из Германии Шарль переселился в другую комнату, – тогда это показалось странным, – а ту, в которой жила Юдифь, отдали няне. Значит, в той комнате его мать безмолвно пережила насилие Эдуарда. Там она сопротивлялась изо всех сил и проиграла битву.

Не смея поднять глаза и взглянуть даже на Даниэля, Винсен продолжил читать.

Я стараюсь не оставаться с ним наедине. В ночной тумбочке у меня лежит большой острый нож, я поклялась пустить его в ход, если ему хватит наглости явиться сюда снова. Этим утром он все-таки застал меня одну на кухне. Белый, как простыня, он без конца бормотал извинения. Червяк, а не мужчина. Его слова – это клятвы пьяницы, так я ему и сказала. Он хочет, чтобы я его простила, но я не могу его простить. Не думаю, что он раскаивается. Он просто понимает, что однажды вернешься ты. Я могу лишь бежать от него, презирать и ненавидеть.