Читаем без скачивания Последний роман Владимира Высоцкого - Юрий Сушко

– Да-да, Галя мне говорила об этой постановке, – поблагодарил Владимир. – И знаете, мне очень приятно, что у вас ценят меня не только как артиста.

Кстати, именно Волчек в Москве однажды познакомила Высоцкого с его болгарским почитателем, поэтом Любомиром Левчевым. Любомир к тому времени уже стал заместителем у Живковой. «Пользуясь служебным положением», но прежде всего уповая на прежнее московское знакомство, поэт упросил поэта попозировать его жене, художнице Доре Боневой.

– Любо, я тебя люблю, – взмолился Высоцкий, – но объясни, как, когда и где это возможно? Ты же прекрасно знаешь наш график. Спектакли, репетиции, записи, интервью, встречи, бесконечные банкеты…

– Другар, где и как – я уже придумал, – тут же ответил Левчев. – Вот тебе ключи от мастерской Доры. Машина с водителем будет тебя ждать сегодня после спектакля. Он будет знать, куда тебе доставить. В мастерской, кстати, можно будет перекусить, отдохнуть и даже переночевать.

– А вот это толково! – одобрил, уже соглашаясь, Высоцкий. – А то ведь телефон в номере не смолкает ни на минуту, а по ночам кто-то в дверь ломится, представляешь?..

Сеансы прошли успешно. Дора была довольна. Портрет Высоцкого потом экспонировался по всей стране, а вот в Москве после вернисажа в Центральном Доме литераторов работа Боневой каким-то образом бесследно исчезла.

Но вот увильнуть от официальных банкетов было безумно сложно.

– Но можно, – заверила актриса Томаица Петева.

Она считала, что ей невероятно повезло – за столом она заняла место слева от Высоцкого. Угощения, смех, улыбки, полунамеки – все как полагается что в Москве, что в Набережных Челнах, что в Велико Тырново («Курица – не птица, Болгария – не заграница»). Но около одиннадцати, когда веселье было в самом разгаре, Высоцкий вдруг предложил соседке:

– Томаица, мне тут так уже надоело. Сбежать бы куда-нибудь. Меня ведь сейчас наверняка петь заставят, а у меня никакого желания нет. А можно отсюда незаметно как-то слинять?

Вот тогда-то Томаица и сказала: «Можно». И пятеро болгар, прихватив Высоцкого и его гитару, нагло удрали с пиршества. Они направились к подруге Петевой, которая, конечно же, гостей (да еще таких!) не ждала, но, как всегда, была к приему готова. «Высоцкий пел до утра, – рассказывала потом счастливая Томаица, – и меня радовало, что он восхищался красотой Велико-Тырново и болгарских девушек…»

Людмила Живкова старалась публично не афишировать свое покровительство Театру на Таганке. Но не без ее настоятельных рекомендаций в первой студии «Радио» состоялась полуофициальная запись песен Высоцкого с музыкальным сопровождением Виталия Шаповалова и Дмитрия Межевича. Одна лишь деталь – московских артистов в студию доставил на своем автомобиле руководитель болгарского телевидения Иван Славков, муж Людмилы. После смерти Высоцкого эта запись стала основой диска «Автопортрет», выпущенного болгарской фирмой «Балкантон».

«Те-е-е-чет ре-е-че-е-чка, да по песо-о-о-чеку, бережо-о-чек мо-о-ет. А мо-о-о-лодой жу-у-ульман, ой да молодой жу-у-у-льман начальн-и-и-ка молит…» – так самозабвенно пел старинный воровской романс Высоцкий, и какая-то сладко-щемящая грусть разливалась по всему Парижу, что прямо слезы наворачивались.

Художник Михаил Шемякин вспоминал: «Надвигается вечер. Мы сидим в моей квартире, ко мне приехала одна красивая девчонка из Америки, предки у нее из России, и Володя для нее – бог. Володя тут же, так сказать, вдохновился, окреп и вдруг, вместо того чтобы исполнить что-нибудь свое, решил спеть «Реченьку», потому что где-то там в ней звучала тема любви, девушки и много другого, невысказанного. И он, глядя на нее, бросая косой взгляд на меня, так это исполнил!.. От девчонки буквально ничего не осталось…»

Как «ничего не осталось» и от голливудских звезд, когда в Америке на вечеринке в доме продюсера Майка Медового знаменитый режиссер чешского происхождения Милош Форман (в свое время выпавший из «гнезда кукушки» – московского ВГИКа), попросил гостя из России:

– Володя, заспевай, а?

Владимир взял гитару… Первыми на его голос среагировали Бэлла Давидович и Натали Вуд (они все-таки кое-как, но понимали русский). Но постепенно певца стали окружать и другие актеры. Лайза Миннелли и вовсе пристроилась чуть ли не у ног заморского гостя. И, как ревниво замечала Влади, бросала на него «плотоядные взгляды». Вуд и Давидович шепотом пытались пересказывать тексты песен.

«От твоего голоса их бросает в дрожь, – торжествует Марина. – Женщины прижимаются к своим спутникам, мужчины курят. Исчезает небрежность манер… масок не осталось. Вместо светских полу-улыбок – лица. Некоторые даже и не пытаются скрывать и, закрыв глаза, отдались во власть твоего крика. Ты исполняешь последнюю песню, и воцаряется долгая тишина. Все недоверчиво смотрят друг на друга. Все они в плену у этого человечка… Миннелли и Роберт Де Ниро задают тон, выкрикнув:

– Потрясающе! Невероятно!..»

Вопреки распространенному мнению, что Высоцкий чувствовал себя неуютно на «своих Елисейских Полях», музыкальный соавтор его французских дисков Костя Казанский утверждал, что «он в Париже себе создал семью… У него были 2–3 дома в Париже, в которые он всегда приходил, знал, что может прийти спать, есть, смотреть телевизор как у себя дома. Это – Марина, но она жила за городом. Потом они сняли квартиру, в которой я раньше жил, – это квартира моего дяди. Миша Шемякин. Потом у нас дома. У Таньки, сестры Марины, он чувствовал себя очень хорошо. В Москве была такая тяжелая атмосфера. Поэтому для него Париж, каким он его себе сам сделал, был отдыхом невероятным… Он себе создал такую семью, в которой он ни перед кем не отчитывался…»

Если в Москве Высоцкий время от времени «сватал» своих былых подружек за знакомых иностранцев, то во Франции аналогичные брачные планы появились относительно той же «Таньки» (Одиль Версуа), которая чем-то неуловимым и узнаваемо русским: мягкой женственностью, светлостью облика, сиянием ясных серых глаз напоминала ему Марину. После смерти ее мужа Владимир вдруг вознамерился выдать Одиль замуж за одного из своих российских друзей. То ли в шутку, то ли всерьез.

В Париже Высоцкий, изображая повесу и знатока злачных мест, как-то потащил за собой питерского приятеля Кирилла Ласкари посетить знаменитый Пляс-Пигаль.

– Хочешь прицениться? – весело спросил Высоцкий, распахивая перед ним «чрево» Парижа.

– Н-нет, – начал заикаться гость столицы Франции.

Тогда Высоцкий подошел к одной из «жриц любви», самой вульгарной и не самой юной, о чем-то переговорил. Вернулся возмущенный:

– Цену заломила: три пары туфель купить можно. – И, обернувшись в сторону проститутки, погрозил ей пальцем. – С ума сошла, фулюганка!..