Читаем без скачивания Сердце из нежного льда - Светлана Демидова

В огромной больнице охранник ни в какую не желал пропускать его на этажи, требуя пропуск.

– Какой еще пропуск, – проревел Петр Николаевич, – если я только сейчас узнал, куда отвезли… мою сестру… из сгоревшего дома на Владимирском! У нее… больше никого нет, а она уже третий день тут! Может, что-то надо!! Элементарные… трусы и зубную пасту! Будь человеком, пусти!

Упоминание сгоревшего дома подействовало на охранника, как магическое заклинание, и он даже окликнул идущую мимо медсестру и попросил ее проводить человека на этаж к владимирским погорельцам.

Алла лежала в четырехместной палате с тремя женщинами из своего дома. У всех четверых было отравление угарным газом, легкие ожоги и не слишком серьезные ранения. Медсестра предупредила Башлачева, чтобы он вел себя сдержаннее, поскольку у всех женщин, лежащих в палате, погибли или пока числятся без вести пропавшими родные. Петр Николаевич кивнул, нервно сглотнул и зашел в палату. Он сразу увидел Аллу, хотя она мало была похожа на ту блистательную женщину, которой восхищался весь институт. Ее лицо было землистого цвета, глаза окружали желто-коричневые круги. Через всю щеку тянулась отвратительная запекшаяся царапина, но хуже всего было выражение ее лица. На нем были написаны смертельная скука и полное безразличие к окружающему.

– Алла, это я, Петр… – сказал он, сев возле ее постели на шаткую табуретку, которую прихватил у стены палаты.

Алла с видимым усилием повернула к нему голову и всмотрелась в его лицо так, будто ее глазам не хватало резкости и она никак не могла его узнать.

– Я это… Башлачев, – уточнил Петр Николаевич. – Ты… меня не узнаешь?

Белозерова с трудом разлепила бледные губы и медленно произнесла:

– Ну… почему? Узнаю…

– Это… хорошо… Ну… как ты себя чувствуешь?

– Никак.

– Так не бывает. Чувствуют себя или хорошо, или плохо…

– Все-то ты знаешь, Петя… – усмехнулась Алла.

– Конечно! – Башлачев обрадовался, что Аллино лицо оказалось еще способным на выражение эмоций. Значит, не все еще потеряно. – Вот увидишь, у тебя все заживет в самом лучшим виде, и ты опять станешь самой красивой в нашем институте, а… может быть, даже и во всем Питере!

– Если бы ты знал, Петя, до чего мне безразлично, заживет или не заживет…

– Вот это ты зря… И вообще, ты должна знать, что я очень жалею о том, что между нами произошло…

– Да что ты говоришь? Неужели тебе не понравилось? Я старалась! – Алла опять усмехнулась. Усмешка чуть дольше задержалась на лице Белозеровой, и Башлачев заметил на ее лбу и под глазами десятки тоненьких морщинок, которых еще совсем недавно не было.

– Я не о том, – отвел глаза Петр Николаевич. – Ты прости меня за фотографии и вообще… за все. Ты не хотела… со мной, а я тебя, можно сказать, шантажировал. Я сволочь, Алла…

– Как самокритично! – От удивления она расширила глаза и даже чуть приподняла голову от подушки. – Чего это на тебя нашло?

– Сам не знаю… Может, это ваш пожар меня потряс… Я вдруг подумал, как мы все не защищены… и как от нас ничего не зависит… Суетимся, снуем туда-сюда, добиваемся чего-то, интригуем, а потом вдруг раз – и нет Игоря Кравченко, а потом раз – и нет твоего дома… Хорошо, хоть сама выжила. Там у вас столько трупов…

Лицо Аллы исказила судорожная гримаса. Оно все покрылось сеткой морщин. Башлачев подумал, что ее пронзил приступ физической боли, но она вдруг вцепилась в его рукав и горячо зашептала:

– Петя! Я тебя умоляю, найди одного человека! Если ты его не найдешь среди живых, то считай, что мне не повезло. Без него я не стану жить! Тут уж меня никто не остановит!

– Что за человек? – удивился Петр Николаевич, который считал, что главный человек в жизни Аллы уже закончил свое существование под колесами машины.

– Его зовут Максом… Нет… Его зовут Тихомировым Максимом Александровичем! Мы были вместе, когда начался пожар, и я ничего не знаю о его судьбе! Никто ничего не говорит. Даже не хотят сказать, поступил ли такой человек в эту больницу! Найди его, Петя! Большая часть твоих грехов простится! Клянусь!

– Знаешь, Алла, я точно могу сказать, что его фамилии нет ни в списке выживших, ни в списках… мертвых.

– Какие еще списки? Где?

– На вашем доме висят. Видимо, для родственников и знакомых повесили…

– Петр! Посмотри еще! Может, ты его фамилию пропустил?

– Нет. Не мог, – покачал головой Башлачев. – Девичья фамилия моей жены – как раз Тихомирова. Я не пропустил бы, потому что подумал бы, может, он ее родственник какой… дальний…

– Да… правильно… У Макса наверняка не было при себе никаких документов… Раз он не назвал своей фамилии, значит, он… неужели он…

Аллино лицо исказилось такой ужасной гримасой, что Петр Николаевич поспешил ей заметить:

– Вовсе не обязательно, что случилось самое худшее! В списках живых есть человек десять, имена и фамилии которых еще не установлены.

– А… в списках… не… живых…

– Там тоже… – вынужден был признаться Башлачев.

Как Алла ни крепилась, из одного глаза все-таки выползла слеза.

– Поищи его, Петя, пожалуйста… если можешь…

– Я постараюсь… Я прямо сейчас спущусь вниз, в справочное, и спрошу, есть ли в этой больнице на каком-нибудь отделении Максим Алексеевич Тихомиров.

– Александрович, – поправила его Алла.

– Александрович, – повторил Башлачев. – Если его здесь нет, то я не буду к тебе возвращаться, а съезжу сразу в две другие больницы, где находятся люди из вашего дома. Хорошо?

– Не забудь узнать, где находятся… неопознанные трупы… – прошептала Алла.

В городской многопрофильной больнице № 2, где лежала Алла, не было ни Максима Александровича Тихомирова, ни неопознанных трупов с Владимирского проспекта. Бледная женщина за окошечком справочного бюро вопросам Башлачева совершенно не удивилась, потому что ее уже третий день осаждали родственники и друзья погорельцев. На предмет неопознанных трупов она сразу предложила ему обратиться в морг НИИ «Cкорой помощи», потому что их свозили именно туда. Поскольку Башлачев все равно не смог бы опознать незнакомого мужчину, он решил для начала заняться живыми.

В справочном Мариинской больницы на Литейном ему сказали, что как раз сегодня несколько пострадавших пришли в себя и смогли назвать свои имена. Молоденькая восторженная девчушка в белых кудряшках торжественно объявила ему, что он может посетить Гусакову Антонину Яковлевну, 1936 года рождения, и Канцельмана Семена Иосифовича, 1979 года рождения. А восемнадцатилетнего паренька, который смог только прошептать, что его зовут Борис, он посетить не может, потому что тот находится в реанимации.