Читаем без скачивания Ангарский Сокол - Дмитрий Хван

Карпинский, честно говоря, с некоторой долей предвзятой осторожности отнёсся к местной стряпне, представляя себе царившую там антисанитарию. Это не ангарские столовые, устроенные на взыскательный вкус и взгляд среднего человека двадцать первого века. В это тёмное время вряд ли были санитарные службы, которые проверяли бы состояние кухни. Однако, едва попробовав своей, ещё с БДК утащенной ложкой рассольника, Карпинский забыл обо всех своих страхах и чуть не проглотил язык, настолько этот суп был вкусен. А фаршированная репа! Это просто песня – нежная мякоть, смешанная с мясным фаршем, травками, луком, сверху покрытая золотой корочкой запечённого сыра. Да всё это было щедро промаслено и так возбуждающе пахло! В общем, московской кухни никто более не опасался: есть можно было смело. А вот вино не понравилось – кислое какое-то, а вишнёвая медовуха же, напротив, оказалась весьма недурна. Хмельная бражка с добавлением мёда крепостью была не более шести оборотов и пилась легко, как пиво.

– Ты особо не налегай, – ухмыльнулся Грауль, подсев к Петру поближе. – Микулич говорит, нас ещё в оборот не взяли, только стрельцы, что с нами от Коломны шли и стерегут подворье. Сегодня же надо вам с Тимофеем уматывать к его отцу.

– А завтра будет поздно? – спросил Пётр, томимый съеденным и выпитым. – Местная кровавая гэбня постарается?

– Поздно, – кивнул тот. – Стеречь нас будут до самого визита к царю, чтобы не шатались по городу, умов не смущали.

– Чьих умов? – удивился Карпинский.

– Мало ли чьих, боярских, дворянских, – пожал плечами Павел. – Ничего странного тут нет, обычная практика пресечения ненужных встреч.

Москва, Китай-город.

Покои терема боярина Беклемишева.

Поздно вечером приказный голова вернулся из-за кремлёвских стен совершенно разбитым. Но и ночью Василию Михайловичу не пришлось спать до самого рассвета, он встречался с людишками нужными, для дела важного гожими. Проведши полдня на нервах, он рассказывал царю всё то, что было ему известно о державе Ангарской и её обитателях. Говорил обо всём им слышанном да виденном. Казалось, ничего не ускользнуло от его уха или глаза. Ведь такова служба его – примечать всё то, что для отечества родного да государя, Богом даденного, цену имеет. А вышел он из палат царских, что мышь мокрая. Тяжко оно, с государем всероссийским речи вести да вопросы его колкие, в самую суть бьющие, выслушивать. Пришлось для душевной и телесной поддержки после оного в баньке на славу попариться да медку всласть напиться, ибо парилка отменная и разум просветляет, и членам роздых и успокоение даёт.

Вот и сидит Василий за столиком резным при свечном свете, гостей ждёт. А первый уж и на порог явился, проскользнув в приоткрытую ему холопом дверь рядом с воротами. Тихо в доме, дети да бабы спят давно, а мужики, кто на дворе, кто в доме, бдят – им спать не велено. Тишина такая, что таракан прошуршит под половицей – и то слышно. А тем временем фигура в тёмных одеждах бесшумно скользила по лестнице, к кабинету боярскому. Там его уже дожидались. Василий Михайлович, выслушивая отчёт Парамона Хватова, дьяка своего же приказа, находился в немалом замешательстве. Как и предполагал приказной голова, в сундуках ангарцев было золото либо серебро. Дьяк, следуя его указаниям, все дни вился вокруг оных сундуков – тяжелы они были. Мужички вдвоём подымали их с усилием. А было тех ящиков у ангарцев девять штук, да два из них длиннее остальных.

– Узнал чего? – бросил Беклемишев вошедшему дьяку.

– Да, батюшка Василий Михайлович. Ящики те снесли они в терем, стало быть, съезжать нынче не будут. Сейчас они чревоугодничают без памяти, тако же и холопья ихние, – сообщил Парамон.

– Стало быть, к обеду не подымутся. А утречком мои людишки будут там и ящики эти осмотрят, – подал голос боярин из Посольского приказа, пришедший к Беклемишеву ранее да ожидавший его в доме, покуда хозяин терема не вышел из бани.

– Я бы уже их отправил, – проговорил приказный голова.

– Пусть покудова стрельцы за ними погляд держат, – отвечал боярин и, обернувшись на дьяка, спросил того: – Пьют ли вина али медку, да много ли?

– Пьют, батюшка, – кивнул дьяк. – И вина и медку пьют, песни уж пели, когда я уходил со двора.

– Хорошо, коли так. Завтречка проще работа будет. – Боярин решительно поднялся с жалобно скрипнувшего резного стульчика. – Ну да пойду я. И ты, Василий Михайлович, ляг, отдохни, намаялся сегодня.

Постоялый двор. Полночь.

Грауль, подняв Карпинского из-за стола вместе с теми, кто должен был ночью покинуть постоялый двор, отвёл их в свою светлицу. Незадолго до этого Пётр заметил, что он продолжительное время переговаривался со старшим Микуличем. Точнее, больше слушал старого новгородца, кивая в такт его словам. Разместившись на лавках в углу комнаты, ангарцы разного происхождения – и россияне-морпехи, и беломорцы-переселенцы, два брата из Усолья, Божедар и Ладимир – ожидали напутственного слова от начальника ангарского посольства.

– Сначала я отдаю бумаги, – начал Павел, доставая из своего рюкзака кожаный свёрток, и, хлопнув по нему ладонью, продолжил: – Там бумаги, удостоверяющие ваши полномочия, обозначающие ваши личности и дворянское происхождение некоторых из вас, а также письмо князя нашего датскому королю Кристиану. Ознакомьтесь, если есть желание. Позже Микулич вам всё подробно расскажет.

Карпинский протянул руку и, получив свёрток, принялся изучать бумаги. Вскоре ему удалось найти его собственное удостоверение личности. Там было написано: «Petrus Karpinski, baron von Udinsk». «Чёрт возьми, а ведь приятно почувствовать себя дворянином», – подумал Пётр.

– Надеюсь, звание наследственное? – спросил Карпинский Грауля, уже думая о потомках.

– Как справишься с заданием, Пётр, – слишком серьёзно ответил Павел.

«Так, а из этого можно сделать вывод. Что-то у нас в Ангарии затевается. Никак создание элиты, о чём мне несколько раз пытался сказать Кабаржицкий. Он намекал, что в постепенно растущем государстве выходцев из будущего обязательно отметят дворянством. Наши трио управителей – Соколов, Радек и Смирнов – говорят, уже об этом договорились. Так сказать, поддержать на будущее потомков тех, кто появился одним весенним днём на берегу Байкала».

– Такой вот твой аусвайс, Пётр, – посмеивался Грауль, пока тот рассматривал лист плотной бумаги с написанным на старонемецком языке текстом. Среди бумаг было и письмо к датскому королю, писанное готическим шрифтом, с узорной вязью по краям листа. Письма сваял, с некоторой помощью ангарцев, Иван Микулич, знавший этот язык.

– Что в нём написано? – посмотрел Карпинский на Павла.

– Обычный для этого случая текст, – пожал плечами Грауль. – Податель сего является подданным князя Сокола, князя Ангарского, род свой ведущего от великих князей Киевских и так далее. Пыль в глаза.

– Может, и прокатит, – хмыкнул новоявленный барон.

Всё же люди тут не настолько искушены в политической географии, а разных самозванцев там хоть пруд пруди. Бывало, они и на трон садились. Как тот хмырь, выдававший себя в Черногории за русского царя Петра Третьего, взял да и получил престол на Балканах. Так и правил шесть лет, причём недурно правил, реформы проводил. Народ в Далмации потянулся к нему, этим он навлёк на себя гнев Венеции и подписал себе смертный приговор.

– Как стрельцов обойдём, Павел? – спросил Карпинский, оторвавшись от бумаг.

То, что стрельцы откровенно пасли ангарцев, было ясно как божий день. Вряд ли эти неразговорчивые бородачи находились рядом с ними только для сопровождения Петра и его товарищей своими угрюмыми взглядами из-под густых бровей, если бы им вдруг вздумалось прогуляться по Москве. Устроились они в небольшой пристройке сбоку терема, сменяясь на отдых по шесть человек каждые несколько часов.

– Правильный вопрос задал, Пётр, – заметил Грауль и куда-то отослал Божедара за Кабаржицким, кивнув им и оставив вопрос «барона» без ответа.

– А ящики, как мы спустим такую тяжесть? – снова возник Карпинский, кивнув на сложенные у слюдяного оконца верёвки. – Как потащим?

– И снова ты правильные вопросы задаёшь, – кивнул Павел.

Грауль не успел ответить, как уже вернулся Владимир, и он вопросительно взглянул на него, ожидая, видимо, какой-то информации.

– Интервал восемь-девять минут в сторону постепенного увеличения, – ответил он.

– Так, отлично. Успеем в два, максимум три захода, – проговорил Павел. – Значится, так: сейчас стрельцы стоят у ворот, там их трое. Трое же других краснокафтанников протоптали себе тропу наряда вокруг нашего «мотеля». Мотают круги с интервалом, как уже сказал Владимир, восемь минут, ориентировочно. Остальные стрельцы вместе со своим начальником пируют за наш счёт на первом этаже.