Читаем без скачивания Возвращение с края ночи - Алексей Свиридов

— Я помог? Да чем же? — не сдержался он.

— Тем, что появился, — мрачно усмехнулся ганфайтер, безотрывно следя за обстановкой снаружи. — Только ты этим не обольщайся. Раз повезет, другой, а то и… Здесь все совпало удачно. А где-нибудь бы еще, глядишь, совсем наоборот. Потому направление я сейчас дам, дальше — сам смотри. Ну что еще тебе сказать? Удачи, приятель! Быстрой и прямой тропы. Может, и пересечемся еще.

Последнее, что увидел Воронков, — это как прямо на него, целя в лицо своим круглым свиным рыльцем с серебристой модерновой решеткой (радиатора!?), несется аппарат с пустой кабиной.

Краем глаза он заметил и то, что под правой рукой ганфайтера, между сиденьями, возникли два рычага внушительных пропорций. Ганфайтер сгреб их в кулак, с трудом обхватив блестящие шеи могучей рукой, и с усилием рванул на себя.

— Держись! — крикнул он.

Воронкову показалось, что в потолке открылся люк и его выстрелило — катапультировало туда, в люк и в ничто, потому что ничего уже не было в этом мире вовсе.

Но про люк, может, и показалось.

Как же — известное дело, — люки, глюки…

Полет был недолгим. Кресло описало короткую дугу и плюхнулось в воду.

Джой вырвался из рук и поплыл к ближайшей кочке…

Кстати, о кочках!

В полете еще не пришедший в себя Воронков заметил зеркало воды, с частыми плоскими островками на нем.

Хорошо, что не пристегнулся! Плавучесть кресла оказалась нулевой. Или, скорее, даже отрицательной. Впрочем, о наличии каких-либо пристяжных ремней он ничего не мог сказать. Похоже, их и не было. Да и вообще все произошло очень быстро.

Толчок, полет и бултых…

Джой пнул Сашку задними лапами и поплыл.

Сам Воронок немного помучился с определением верха и низа под водой, но вскоре вынырнул тоже.

Едва он отфыркался, проклиная все на свете, как в ноздри ударил гнилостный запах болота.

Над головой Сашки, не касаясь воды, проплывали языки тумана. Джой уплывал прочь бесшумно, как плавают собаки. Его мокрая голова, нацеленная длинной мордой к смутно темнеющему островку, оставляла на черной глади воды две расходящиеся и затухающие бороздки волн.

«Ну, значит, и мне туда, — решил Сашка и поплыл потихоньку, стараясь удерживаться над водой усиленной работой ног, потому что одежда и еще оружие тянули на дно. — И как же бойцы форсировали водные преграды с оружием и прочим? — думал он, понимая, что если не доплывет в течение полминуты, то камнем пойдет на дно. — Тяжело-то как! Я совсем промок! Я сейчас утону! Как бы кстати был таинственный КТО-ТО, кто подставил бы теперь спину».

Но, в отличие от ежика в тумане, Воронкову пришлось добраться до островка самостоятельно. Твердой опоры под ногами он не почувствовал. И на бережок, в отличие от Джоя, со второй попытки вытолкнувшего себя из темной торфяной воды, выбирался долго, хватаясь за пучки травы.

Похоже, что или остров, или только его берег был плавучим сплетением ветвей, травы и кочек. Джой повторно отряхнулся, забрызгав колючими каплями, впивавшимися в лицо.

— Ты не мог бы сделать это в сторонке? Или ты считаешь, что мне не помешал бы душ?

Джой ничего не ответил.

Вдруг над болотом раздался жуткий басовитый рев. Он начинался в самом низком регистре, с рокотом набухал и проникал в самую душу.

— Класс! — вырвалось у Воронкова, — только Гримпенской трясины мне не хватало с собаками Баскервилей.

Впрочем, для собаки Баскервилей рев был слишком густоват и страшноват. Эта собака сама бы забилась под кочку, услыхав такое, от него начинал ощутимо пульсировать воздух в легких и накатывало предчувствие неминучей страшной беды. Да и не собачий это был голос. Но и объяснения типа «газ поднимается ил опускается» тоже не подходили. Сашка мог бы поручиться, что звук издавало живое существо. И встречаться с обладателем этого голоса не хотелось совершенно.

Вороненок всегда полагал, что крики жертв в американских ужастиках давно записаны в некий банк данных и используются в каждом фильме в зависимости от психотипа персонажа. Жалкий толстяк, задираемый саблезубым тигром, всегда кричит, как жалкий толстяк, задираемый саблезубым тигром. Блондинка, столкнувшаяся в шкафу с маньяком, кричит всегда, как блондинка, столкнувшаяся с маньяком и именно в шкафу. Монстры и маньяки тоже издают определенный набор звуков. Рев, раскатившийся над болотами, не походил ни на что вообще. Он мог бы очень обогатить представления создателей триллеров об ужасающих звуках. Он тянул на бюджет блокбастера.

Следующий звук расширил и обогатил представление Воронкова о других звуках — об омерзительных.

Этот звук мог бы издавать вымирающий мамонт, задираемый исполинским вымирающим «смилодон-фаталис», пожалуй, с одним условием — если бы мамонт был снабжен паровым свистком.

Джой еще раз отряхнулся, словно пытался не только осушить длинную шерсть, но и вытряхнуть из ушей застрявшие там противные ноты.

— Какой немузыкальный край, — прошептал Вороненок, начиная мерзнуть.

На этом мокром островке нечего было и думать о костре и просушке. Да и неясность обстановки не способствовала к такой вызывающей небрежности, как открытый огонь. Кто знает, что прячется там в тумане?

Вновь и вновь, наводя жуть, раздавался рев чудовища над болотами, вновь и вновь пронзительно вторил ему паровой туманный ревун какого-то судна, кравшегося по протокам между кое-как прикрепленными к месту островками плавучих растений.

Воронков стучал зубами, сидя на кочке. Джой осторожно пробирался вокруг, словно без особой надежды пытался найти путь к спасению.

Сашка решил разобрать автомат на натянутой на коленях куртке. А на чем еще? Нужно было позаботиться об оружии, побывавшем в воде. Да и любопытно было немного, что там у «Калашникова» изготовленного на «Тульском Императорском имени Петра Великого оружейном заводе», отличается от нашего.

Это было ошибкой. Так ведь: «Знал бы где упал…»

Возиться с неполной разборкой, сидя на кочке и растопыривая колени, чтобы натягивать куртку, оказалось чертовски неудобно. Но тем не менее Сашка откинул вверх крышку затворной коробки, вынул затворную рамку с поршнем газоотвода — самую знаковую деталь «Калашникова» и все детали разложил на влажноватой коже.

Вроде все было как у нас. Ничем особенным автомат не отличался. Разве что целик был диоптрическим и находился не перед газоотводной трубкой, а на крышке затворной коробки, как у израильского «Галила».

А еще нашла объяснение четвертая позиция переводчика-предохранителя. Ударно-спусковой механизм был, очевидно, усложнен для стрельбы фиксированными очередями. Судя по количеству храповых зубчиков — по три выстрела.

Вдобавок все детали внутреннего устройства были ощутимо скользкими на ощупь. Вода и грязь на них практически не задерживались. Интересно. Наверное, что-то вроде тефлонового покрытия. А в остальном все «как у людей».

— Ну надо же, везде «калаш», — почесал в затылке Сашка. — Даже в других мирах. Нет автомата, кроме «Калашникова», и «Калашников» — тот автомат.

Сашка не слишком любил АК, считая, что тот самим фактом своего существования не на шутку затормозил развитие отечественного стрелкового оружия, но признавал бесспорную гениальность конструкции.

В этот момент его отвлекла необходимость удерживать равновесие. Островок закачался на волне.

В разошедшемся тумане было видно, как из темной воды вздымается какая-то огромная горбатая спина.

Сашка напрягся, но, присмотревшись, разобрал, что это горбатится вереница понтонов, на которых, как это Ни удивительно, проложены рельсы.

И уже через мгновение появился поезд. Он двигался по этим самым рельсам, уложенным на бесконечную связку заякоренных понтонов.

Из тумана выплыл покрытый оспинами заклепок первый вагон, с паровозным скребком впереди, торчащей из лобового гнезда пушечкой, казематами с пулеметными амбразурами по бокам и щелями бойниц в ряд.

Следом шел паровозик, забранный бронещитами с боков, а за ним тендер и еще один такой же броневагон. Поравнявшись, паровоз произвел уже знакомый истеричный вопль. Сашка поморщился, Джой заскулил.

Бронепоезд был маленький, будто игрушечный, но в тумане проплывал величественно. На верхних площадках неторопливо перемещались смутные человеческие фигурки.

Впереди и сзади него понтоны, вспучивая воду, выныривали, а непосредственно под колесами погружались, так что он будто бы плыл.

— Не пароход, а паровоз, — изумился Сашка, — вот те и на!

Бронепоезд, идущий по понтонной дороге, был каким-то изумительным артефактом. Но, безусловно, на удивление, органичным на этих болотах и в этом тумане.

Да, а неслабые тут болота, если по ним этакие транспортные артерии и немаленькой, по всему видно, длины кладут. Затратное, должно быть, дело.