Читаем без скачивания Миры Айзека Азимова. Книга 8 - Айзек Азимов

— Но, сэр, неужели вы стремитесь к войне миров? Что если поселенцы не станут утруждать себя болтовней, а сочтут уничтожение своих кораблей военным действием и тут же примут ответные меры?

— С какой стати?

— Потому что когда задевается их гордость, они становятся такими же безрассудными, как и мы. Даже в еще большей степени, потому что опыт всевозможного насилия у них богаче.

— Они потерпят поражение.

— Вы сами признали, что даже если их разобьют, они успеют причинить нам серьезнейший ущерб.

— И как вы мне предлагаете поступить? Аврора те корабли не уничтожала.

— Уговорить Председателя сделать заявление, что Аврора не имеет к этому никакого отношения, ни один из Внешних миров тоже, и вся вина за произошедшее ложится исключительно на Солярию.

— И бросить Солярию? Это трусость!

— Доктор Амадейро, — возбужденно произнес Мандамус, — вам знакомо такое понятие, как стратегическое отступление? Убедим Внешние миры немного отступить, тем более что есть подходящий предлог. Еще несколько месяцев — и наш план на Земле окончательно созреет. Да, отступить и умиротворить космонитов будет трудно, потому что они не знают, что вскоре произойдет, — но мы-то знаем. Более того, мы с вами, зная то, что неизвестно другим, можем взглянуть на это событие как на дар тех, кого раньше называли богами. Пусть поселенцы возятся на Солярии, не подозревая, что на Земле готовится их уничтожение. Или вы предпочитаете, чтобы наши планы потерпели крах накануне окончательной победы?

Под пронзительным взглядом глубоко посаженных глаз собеседника Амадейро непроизвольно съежился.

52

Никогда еще Амадейро не было так тяжело, как после уничтожения поселенческих кораблей. К счастью, Председателя удалось уговорить следовать политике «силовых уступок», как ее назвал Амадейро. Это выражение понравилось Председателю, хотя и было оксюмороном. Кстати говоря, по части силовых уступок Председатель был докой.

Остальными членами совета манипулировать оказалось труднее. Раздраженный Амадейро до изнеможения расписывал перед ними картины ужасов войны и распинался о необходимости выбора подходящего момента для удара, если войны избежать не удастся, упирая на то, что ошибиться ни в коем случае нельзя.

Он изобретал все новые аргументы, поясняя, почему нужный момент еще не настал, и использовал их в дискуссиях с лидерами других Внешних миров. Чтобы заставить их поддаться на уговоры, приходилось злоупотреблять традиционной гегемонией Авроры.

А когда со своим кораблем и своим требованием явился капитан Д. Бейли, Амадейро почувствовал, что у него больше нет сил. Всему есть предел.

— Это совершенно невозможно, — пожаловался Амадейро. — Неужели мы позволим ему совершить посадку на Авроре? Бородатому, в дурацкой одежде и с уму непостижимым акцентом! Неужели я вынужден буду просить у Совета разрешения выдать ему женщину-космонитку? В нашей истории еще не бывало такого прецедента. Женщину-космонитку!

— Вы всегда называли эту женщину-космонитку солярианкой, — сухо заметил Мандамус.

— Она и есть солярианка — для нас. Но если дело касается поселенца, ее следует считать космониткой. Если его корабль приземлится на Солярии — а он намерен отправиться именно туда — его могут уничтожить, подобно другим кораблям, а вместе с ним и женщину. Тогда мои противники, и не без оснований, смогут обвинить меня в убийстве. Моя политическая карьера этого может и не перенести.

— Подумайте о том, — напомнил Мандамус, — что мы почти семь лет трудились, подготавливая окончательное уничтожение Земли, и до завершения этого проекта остались считанные месяцы. Так неужели нам стоит рисковать ввязаться в войну, и одним ударом разрушить все, когда мы так близки к окончательной победе?

Амадейро покачал головой.

— Ситуация такова, мой друг, что выбора у меня фактически нет. Совет не пойдет за мной, если я попытаюсь уговорить их выдать женщину поселенцу. Подобное намерение будет использовано против меня. Мало того, что пострадает моя политическая карьера — мы можем оказаться втянутыми в войну. Кроме того, для меня невыносима мысль о том, что женщина-космонитка может погибнуть, оказывая услугу поселенцу.

— Кое-кто может подумать, что вы неравнодушны к солярианке.

— Вы же знаете, что это не так. Я искренне желал бы, чтобы она умерла еще двести лет назад, но не подобным образом и не на корабле поселенца… Но мне следует вспомнить, что она ваша прабабка в пятом поколении.

Мандамус нахмурился сильнее обычного.

— И что с того? Я самостоятельная личность, космонит и осознаю свое место в обществе. Разве я похож на поклоняющегося предкам члена некоего племенного конгломерата? — Мандамус на мгновение умолк, и на его худом лице отразилась глубокая сосредоточенность. — Доктор Амадейро, — попросил он, — не могли бы вы объяснить Совету, что мою дальнюю родственницу все же следует отпустить, но не как заложницу, а исключительно потому, что ее уникальные знания о Солярии, где она провела детство и юность, могут очень помочь в расследовании и что это расследование может оказаться полезным не только для поселенцев, но и для нас? Если, в конце концов, говорить откровенно, неужели нам не было бы полезно знать, что задумали эти жалкие соляриане? А женщина сможет рассказать нам обо всем — если уцелеет.

Амадейро оттянул кончиками пальцев нижнюю губу.

— Да, это может сработать, если женщина перейдет на корабль добровольно, если ясно даст понять, что сознает важность задания и желает выполнить свой патриотический долг. Но заставить ее отправиться на корабль силой просто немыслимо.

— В таком случае предположим, что я навещу свою родственницу и попытаюсь уговорить ее добровольно перейти на борт корабля. Предположим также, что вы поговорите по гиперсвязи с капитаном-поселенцем и скажете ему, что он сможет сесть на Авроре и забрать женщину, если уговорит ее отправиться с ним добровольно… или, как минимум, убедит ее сказать, что она поступает так по собственной воле, как бы то ни обстояло в действительности.

— Полагаю, мы ничего не потеряем, если попытаемся это сделать, но сомневаюсь в успехе всей затеи.

И все же, к удивлению Амадейро, она удалась, и вскоре он, не веря собственным ушам, выслушивал подробности, которые ему излагал Мандамус:

— Я завел разговор о гуманоидных роботах. Совершенно очевидно, что она о них ничего не знает. Из этого я заключил, что и Фастольф ничего про них не знал. Эта деталь не давала мне покоя больше всего. Потом я перевел разговор на своих предков таким образом, чтобы вынудить ее заговорить о землянине Элайдже Бейли.