Читаем без скачивания На острие меча - Богдан Сушинский

– Вот оно что! Офицер, сначала предавший короля, а потом – друзей-заговорщиков. Я не мог знать об этом.

– В результате его предательства одни оказались на плахе, другие на виселице, третьи были заточены в тюрьму или отправлены в ссылку. Мне же только чудом удалось бежать в Польшу, под покровительство друзей. Там я скрывалась, пока не получила известие, что сначала кардинал Ришелье, а затем и король скончались. Лишь после этого я смогла открыто появиться в высшем свете Варшавы под своим именем.

– Неужели вы тоже заговорщица?!

– Теперь уже нет, – мило улыбнулась Диана. Самообладание снова вернулось к ней. Впрочем, если оно когда-либо и покидало ее, то не совсем и ненадолго. Нервам графини можно было только позавидовать. – Хватит с меня заговоров.

– Но хоть вы-то здесь под своим именем? И действительно ли вы – графиня?

– В этом можете не сомневаться.

37

– Графиня, стол накрыт, – появилась служанка. – Приглашать гостей? Боюсь, что начнут расходиться.

– Еще несколько минут. Впрочем, приглашай. Предупреди, что я сейчас появлюсь. Они поймут, что графиня уединилась с князем, и простят меня, – многозначительно улыбнулась заговорщица, вызывающе взглянув на Одара.

– Что вы?! Никто ничего такого не подумает, – потупила взгляд стеснительная молоденькая служанка-венгерка.

– Да, я не досказала вам всю эту мрачную парижскую историю, – вспомнила графиня, когда служанка скрылась за дверью. – Стоит досказывать?

– Выслушаю из чистого любопытства.

– Как хотите. Так вот, мои парижские друзья, из тех, кому удалось избежать виселицы и крепостных подземелий, долгое время не знали, куда же девался этот чертов виконт, который был изобличен ими сразу же после арестов. Оказывается, сначала он бежал из Франции в Саксонию, затем в Австрию, но через какое-то время и вовсе исчез. Разнесся даже слух, что он погиб, поскольку одна сомнительная личность утверждала, что убила его на дуэли, отомстив за предательство. Но ей не очень-то верили. Каково же было мое изумление, когда совершенно случайно стало известно, что Винсент скрывается в Польше, здесь, в этой далекой крепости. Да к тому же под чужим именем. Еще больше удивилась я, выведав, что и польское правительство тоже использует его как шпиона. Местные магнаты – поляки и украинцы – не очень-то опасались француза-квартирмейстера, который всячески подчеркивал, что ничего, кроме денег, вина и женщин, его не интересует. На самом же деле он регулярно доносил в Варшаву обо всех неугодных королю и канцлеру офицерах, их разговорах и намерениях; о ситуации в городе, о приближающихся восстаниях и заговорах. Этим он, собственно, и расплачивался за свое пристанище в Польше.

Гяур молчал, настороженно глядя на графиню. Разве еще несколько часов назад он мог предположить, что в этот окраинный городок ее привели интриги парижского двора?

– Но почему же роль палача досталась именно вам, графиня?

– Понимаю: вам крайне неприятно сознавать, что эта роль выпала именно мне. Однако не огорчайтесь. Это не станет моим ремеслом. Вы боретесь за то, чтобы была свободной ваша Украина, не правда ли? Мне же хотелось, чтобы свободнее почувствовала себя и моя Франция. Конечно, вряд ли я могла и смогу по-настоящему чем-либо помочь ей. Но все же, все же…

– Теперь мне понятно, что привело вас в лагерь заговорщиков. Но сейчас, когда заговор раскрыт, когда встал вопрос о мести предателю… Разве для этого дела не нашлось мужчин?

– Сразу же хотелось бы уточнить. Мне выпала вовсе не роль палача. А роль судьи. Судьи чести. Все дело в том, что только я, и никто другой, виновата в провале заговора. Потому что это по моей прихоти виконт де Винсент оказался в узком кругу заговорщиков. Когда-то он был влюблен в меня. Без взаимности, – поспешила заверить графиня. – Однако я сочла, что этого достаточно, чтобы он был предан мне и моим собратьям… Друзья тоже охотно приняли его в свой круг: как-никак лейтенант дворцовой охраны.

– Так он служил офицером охраны? Тогда ясно.

– Такие люди всегда очень ценны для заговорщиков. Тем более что он был принят под мое личное поручительство. Можете себе представить, сколь наивной и доверчивой я была в то время. Положиться на слово какого-то легкомысленного негодяя!

– Не менее странно, чем то, что ваши многоопытные друзья-заговорщики положились на ваше поручительство, – мягко съязвил Гяур.

– Вы мстительны, князь. О, как вы мстительны! – театрально воскликнула графиня. – Я этого не заслужила. А между тем виконт не погнушался донести даже на меня – вот что поразило больше всего.

– Мне с трудом верится, чтобы влюбленный офицер предал вас.

– Мне тоже не верилось. Ничего, предал. С этой обидой в душе я и прибыла сюда. Прибыла, чтобы де Винсент понял: его постигнет не убийство, не грубая казнь, а священная месть. А что касается вида казни, то он избрал ее сам. Конечно же, Ольгица, эта ужасная старуха, просто так выразилась: «Змея уже на паперти». Однако, несколько раз повторив эти слова за столом, в присутствии стольких офицеров, Рошаль таким образом приковал к ним внимание. Дал понять, что над ним нависла опасность, связанная, как нетрудно было догадаться, с появлением в городе графини де Ляфер. Вот почему Кара-Батыру, приставленному ко мне варшавскими опекунами, пришлось истолковывать предсказание Ольгицы с такой потрясающей достоверностью, мой впечатлительный князь.

Гяур устало покачал головой.

– Хорошо, что вы рассказали об этом, графиня. Ведь, если быть честным, я боялся не столько за Власту, сколько за вас.

– Что меня арестуют?

– Не только поэтому. Боялся, что окажетесь заурядной злодейкой, связанной с какими-то грабителями.

– И выдающей себя за графиню, – кивнула Диана. – Слава богу, все прояснилось. То, что вам полагалось выслушать, – вы выслушали. А теперь забудьте обо всем, – сухо молвила графиня, резко поднимаясь с кресла. – О ноже, змее, виконте, татарине… Обо всем. Возьмите меня под руку, великодушный князь Одар-Гяур. Берите, берите. Не бойтесь; змеи на паперти больше нет. И вообще запомните; не может быть лучшей предсказательницы, чем любимая женщина.

– Как и страшнее судьи.

– О, вы тоже начинаете постигать женщин! – мило улыбнулась де Ляфер.

38

Гостиница, в которой остановился Пьер Шевалье, располагалась в том районе Парижа, куда почтенные люди благороднейшей столицы мира предпочитали не показываться. А сам вид ее мог очень многое рассказать о постояльцах, решающихся находить приют в ее стенах.

Однако Пьер назвал эту гостиницу сразу же, как только, добравшись до Парижа, начал прощаться на его северо-восточной окраине со своими спутниками. При этом он заявил, что останавливается в ней всякий раз, когда попадает в этот город. И что владелец – его давнишний приятель.

«Уж лучше бы он ночевал под открытым небом, беседуя с ангелами, – подумал д'Артаньян, когда извозчик остановил экипаж у подъезда этой древней, до предела обветшалой гостиницы с недостойным двухэтажной ночлежки названием “Обитель крестоносцев”. – Впрочем, вывеска вполне соответствует духу странствующих рыцарей, настраивая их на рыцарские походы».

– Простите, мсье, вы уверены, что ваш знакомый остановился именно здесь? – пробасил извозчик, презрительно осматривая облупленные потрескавшиеся стены.

– Вам чем-то не нравится этот храм путника?

– Могу сказать только, что ни один крестоносец здесь никогда не ночевал. Хотя и врут, что в стенах гостиницы до сих пор витают духи тех, кто отправлялся из нее в Крестовые походы. Зато здесь любили останавливаться прибывшие из провинции и вконец разорившиеся графы, бароны, виконты. Говорят, когда-то это было одной из традиций Парижа. Многие из этих несчастных здесь же кончали жизнь самоубийством.

– В это как раз нетрудно поверить, – согласился д'Артаньян. – Дворянину, попавшему в сию обитель, расставаться с жизнью уже будет не жалко. Впрочем, все это пока что легенды. У меня же к вам просьба: ждите до тех пор, пока не выйду.

– Правда, самоубийства их тоже были чисто дворянскими, – поспешил высказаться ямщик.

– Что вы имеете в виду?

– Они нанимали одного из трех отчаянных дуэлянтов, которых хозяин специально держал при гостинице, расплачивались с ним последними монетами или же оружием, конем, седлом – словом, всем тем, что могло остаться после гибели обнищавшего дворянина, и отправлялись к находящемуся неподалеку отсюда костелу бенедиктинцев, чтобы погибнуть на площади перед ним. Но как погибнуть? Не как самоубийца, а как рыцарь чести, в присутствии собиравшихся поглазеть на это кровавое гладиаторское зрелище зевак. Для чего и разыгрывалась сцена дуэли, тайным условием которой было то, что обреченный обязывался не наносить раны наемному дуэлянту и покорно принимал смертельный укол шпагой. Да, мсье, таковой была одна из традиций Парижа. Теперь у Парижа почти не осталось традиций. Только легенды. Да и те забываются.