Читаем без скачивания Апокалипсис в шляпе, заместо кролика - Игорь Сотников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И эта девушка спортивного телосложения, и внешней красоты в ней тоже немало, до этого момента всё о себе знающая и располагающая на свой счёт некоторыми ожиданиями, – я создана для самого лучшего и на меньшее я ни за что не соглашусь, – в один взгляд на Валентина, а для него человека до умопомрачения жуткого и страшного, тут же в себе потерялась и уже не готова так упорно отстаивать эти свои хотелки. И она будет не прочь пересмотреть на себя эту свою не сдвигаемую позицию, если этот жуткий тип будет настаивать. В общем, умеет Валентин сглаживать шероховатости непонимания между людьми, а не как такие как Ромыч говорят: Валентин ещё одну бедную овечку своим взглядом сглазил.
Ну а Ромыч, имея на всё иные и большей частью отличные от Валентина взгляды на окружающее, – он не подавляет волю сторонних людей, как Валентин, а принимает их, как есть, давая им развиваться согласно своим целеустремлениям, – и он с долей ехидства даёт ответ Валентину. – Вот как! – типа озадаченно усмехается Ромыч. – Да ты у нас человек уникум. – Здесь Ромыч становится серьёзным, и он спрашивает Валентина. – И ты считаешь, что этого достаточно? – А Валентин иначе и подумать не может. – А что не так? – удивляется Валентин в ответ.
– Что не так я, быть может, пока не знаю, а вот сомнения по поводу этого измерительного прибора, у меня всё же имеются. – Ответил Ромыч. А Валентин всегда знал, что Ромыч не так как он крепко стоит на ногах и оттого, его позиция не всегда непоколебима и покачиваема сомнительными вещами, как сомнения. И Валентин, знаково улыбнувшись, лезет в карман своего плаща и вынимает оттуда футляр, вручённый ему Ноем. Чем вызывает заинтересованность Ромыча, который теперь не сводит своего взгляда от этого футляра и порывается спросить Владислава, что это такое.
Но Валентин для того и вынул футляр, чтобы показать его содержимое Ромычу, а затем подивиться тому изумлению, в которое войдёт физиономия Ромыча, когда он увидит, какой предстаёт окружающий мир, благодаря этим, как Владиславом совершенно случайно выяснилось, совсем не простым, а со своей настройкой на секрет очкам.
Так Валентин, как-то проходя мимо книжного магазина, вдруг наткнулся на желание зайти под его своды – он с тех пор, как осознал себя в зеркало и методом тыка кулаком в лица, отстаивающих противную ему точку зрения на него, близко подошёл к пониманию своего места в жизни, был крайне редким гостем в такой направленности магазинах. А вот почему Валентину вдруг захотелось заглянуть сюда, то прямых указаний на это трудно отыскать, а вот косвенные, – он вдруг нащупал в кармане тот самый футляр с очками, – вполне можно принять во внимание.
– Вот и посмотрим, на что они могут сгодиться. – Решил Валентин, вынимая футляр из кармана, а затем сами очки из него. После чего Валентин, глядя на себя в отражение стеклянной витрины, надевает очки и вроде бы они ему в самый раз, раз не спадают.
– Хм, интересно. – Глядя на себя в этих розовых очках, Валентин несколько удивился тому, что очки совсем не портили его внешний вид и даже чем-то нравились ему на своём носу. – Теперь для полного баланса отношений с окружающим миром, остаётся приобрести какого-нибудь Хемингуэя и засунуть в рот курительную трубку. – Решил Валентин. И если насчёт трубки, пока что было далеко, то вот насчёт какого-нибудь Хемингуэя, то до него был один образный шаг. Который Валентин и не преминул сделать.
Правда он до Хемингуэя так и не дошёл, – что уж поделать таков уж человек, падок он всё яркое и блестящее (а в этом месте, это писательские имена и псевдонимы), – а Валентину на пути к своему Хемингуэю, встретилось куда как звучнее звучащее имя – Эй, Угрюмый. И Валентин естественно не смог пройти мимо этого знакового имени, тем более этот Угрюмый перегородил ему путь своей угрюмой серьёзностью, с которой он смотрел изнутри себя на всех встречных и поперечных людей. Где к первым относились все им встреченные на своём пути люди, а ко вторым уже он относил эту первую категорию людей, если они на этом настаивали своей строптивостью поведения.
Ну, а оказавшийся на его пути Валентин, сразу Угрюмому не понравился по нескольким параметрам – по тому, что он ему здесь встретился (что здесь делал Угрюмый, это никого не касается – может Угрюмый имел зуб на букинистов, а может считал, что они люди более сговорчивые, чем другие люди; а ему крайне нужно было с кем-нибудь сговориться) – у Угрюмого было особого рода предубеждение к людям, заглядывающим в такого рода магазины, – из-за того, что Угрюмому вообще никто не нравился, и естественно очки на носу Валентина, вызвав у него безусловный рефлекс отторжения, способствовали его крайнему недовольству, с желанием немедленно потребовать у Валентина снять очки, за которыми он прячет свою глупую физиономию и предвзятое отношение к таким отличным парням, как он.
Чего Угрюмый немедленно бы и потребовал от Валентина, но они сейчас находились в общественном месте, в некотором роде связанным с культурой, а Угрюмый, как человек не без своих культурных начал, не спешит нарушать тишину этого места, а он только зорко посмотрел на этого дуба в очках, и с высоко поднятой головой вышел из магазина, где его поджидало несколько приятелей. Где они, перекинувшись многозначительными взглядами и знаковыми словами, пока исчезли из виду.
Ну а Валентин даже и не в курсе того, что он так примечен Угрюмым, грозой всей этой округи и всех местных подворотен, которые он само собой знает, как свои пять пальцев, а вот Валентина он не знает и хочет познакомиться с ним поближе. И Валентин, пребывая в этом своём беспечном состояния незнания, теперь уже наталкивается на другое яркое имя, – Рабиндранат Тагор, – и решает на нём остановиться. – Да, это имя внушает. – Решил Валентин. А вот что означало это его решил, то, кроме того, чтобы прикупить эту книгу, то больше ничего не было ясно. И говорить о том, что это имя внушает, об этом говорить он пока что не был готов. Вот как только к книге добавится трубка, то тогда быть может и на этом вопрос найдётся ответ.
Между тем Валентин прикупил книгу, вышел из магазина и, оглянувшись по сторонам, выдвинулся своим прежним путём. Но только не надолго, а как только он миновал
