Читаем без скачивания Принадлежать им - Мария Зайцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Больше ничего не сделаешь.
Это так странно.
Я думала, у меня семья есть. Пусть не самая хорошая, но меня любят. И ждут. А, оказывается…
— Поехали со мной, — говорю я в макушку Ромки, — у меня есть деньги… И заработаю еще. Будем жить вместе…
— Я не могу, — вздыхает он, — мамка же тут… Она… Переживает. Ее нельзя одну. А ты поезжай. Если хочешь, я потом к тебе приеду. Я все равно поступать хочу в военное.
— Правда? — отстраняюсь я, смотрю в глаза брата и только теперь понимаю, что он очень похож на меня. Такой же скуластый, черноволосый, светлоглазый. Красивый. Красивее меня гораздо.
— Ага, — кивает он, — вот, девятый закончу… Мать орет, чтоб в политех наш, на слесаря, и на завод… А я не хочу, как они с отцом. Я хочу в военное, десантником. Только там непросто все. И бабло…
— Я… Я тебе помогу, слышишь? — я стараюсь быть убедительной, смотрю на него, и в глазах все плывет. Он так быстро вырос, мой братишка! И такой стал… Значит, то, что я сделала, ради него в том числе, было не напрасным! — Помогу. У меня есть деньги. Ромик, ты, главное, сам постарайся… И маму поддерживай. Ей сейчас плохо очень, тяжело.
— Понимаю, — кивает солидно он, — я — единственный мужик остался.
— Именно.
— Я должен защищать, ее и тебя. Ты не переживай, уроду этому я еще отплачу. Нечего говно на мою сестру лить! Вот без костылей начнет ходить…
— Не надо! — пугаюсь я, — не стоит! Его уже наказали… Ему довольно. А слова — это всего лишь слова. Ты же этому не поверил?
— Да ты че? — возмущается брат, — че я, тебя не знаю? Да ты бы, блин, скорее почку продала за его долги, чем такое сделала!
— Долги? Ты что-то знаешь?
— А то! Все знают! Он тут половине поселка должен уже, придурок! Скоро в спину плевать будут!
Я молчу, поражаясь, как могла быть настолько слепой…
Но ничего.
Перевернутый мир имеет свои преимущества.
В нем легко рассмотреть того, кто с тобой на одном уровне.
________________________________
59. Серый. Допустить ошибку
— А кто это у нас тут такой бука? — тонкие пальцы червями копошатся в районе ширинки, пахнет от девки тошнотно-сладко, словно падаль валяется где-то рядом. Смотрю на толстые, едва шевелящиеся губы, накрашенные блестящим чем-то. Реально, словно падали обожралась.
Стискиваю бокал, перевожу взгляд на брата, что-то обсуждающего с очередным нашим клиентом.
Тот, как всегда прекрасно меня чувствуя, тут же вскидывается и одним движением бровей приказывает убрать девку подальше.
Что хорошо в этом поганом во всех отношениях месте, так это охрана.
Четко срабатывают.
Через две секунды я уже могу спокойно дышать, без забивающей рецепторы вони гнилого мяса.
Ставлю на стол стакан, смотрю на свои пальцы. Подрагивают.
Охеренно.
Это значит, что я был буквально в паре миллиметров от срыва. От полного и окончательного трешняка, в котором девка послужила бы лишь конечным катализатором. Вишенкой на торте…
Надо все же возвращаться в доковским колесам.
Черт, ведь я же уже забыл про них…
За время, пока рядом была наша с Артемом игрушка, ни разу не понадобились, а тут, всего пару дней без нее… И хреново настолько, что красно-черные сны, вернувшиеся сразу, как только Дана уехала — вообще цветочки…
Я смотрю вниз, в толпу дергающихся под музыку тел, машинально отмечаю то, что не должен был бы…
— Твой брат не любит баб? — влезает в мои удушливые фантазии клиент.
Перевожу взгляд на него, и тот вздрагивает, отчетливо так, всем телом. Кажется, еще чуть-чуть — и перекрестится, до такой степени оторопь у, в общем-то, бывалого, серьезного мужика.
— Мой брат не любит, когда ему мешают, — спокойный и ленивый даже тон брата никак не совпадает с его взглядом. Предупреждающим. Внимательным. Жестким.
Я ему не говорю, само собой, про то, что происходит, но Артемке и не требуется. Он меня легко считывает.
Но сейчас, боюсь, что слишком много прочитает в моих глазах, а потому смотрю в экран ноута, там как раз грузится наша с Даной и Сказочником прога. Идеальный инструмент для того, чтоб понять структуру изнутри, не дожидаясь, пока заказчик даст все разрешения или сведет со своими людьми. Времени экономится — вагон.
Параллельно всплывает диалоговое окно.
Сказочник, как обычно, немногословен, ни привет, ни пока. Тупо файл с правками.
Хороший спец.
Тоже, если бы не Дана, то его бы мы не заполучили.
Каждый раз, стоит мне вспомнить про нашу игрушку, в голове — красно-черные всполохи. И мир в это мгновение окрашивается настолько интенсивно, что не понять, где реальность, а где — мои фантазии. Учитывая, что думаю я о Дане постоянно, то понятно, что в башке моей давно уже стоп-сигнал включен. И бьет изнутри тревожным кодом: бац, бац, бац. Черное. Красное. Черное. Красное.
Я понимаю, что еще чуть-чуть — и не будет уже черного. Не останется контраста. Только краснота.
Только она.
Я не хочу к ней возвращаться, хотя состояние это мне приятно. Как мазохисту приятна его боль. Она разрушает. А он, понимая это, в кайфе.
Проблема только в том, что мир вокруг не в кайфе от тебя, маньяка гребанного.
Миру не нравится иметь рядом с собой расторможенного полностью, кровожадного придурка, способного в любой момент сорваться в лютый трешак.
Отец удивился тогда, да-а-а…
Он думал, что всегда будет самым сильным, доминирующим зверем в стае, привык к безусловному подчинению. Растил нас с братом именно для этого. И именно так, как псов, которых притравливают на людей.
Мы и были с Артемом псами. Готовыми на все. Ненавидящими своего хозяина, но и в голове не державшими возможность ему не подчиниться.
Папаша, как и многие психопаты, был отличным психологом. Он четко выдрессировал нас, заражая своим красно-черным видением мира.
Для меня тогда эти цвета были естественными. Самыми понятными.
А потом…
Потом отец перешел черту.
Поверил в себя, в свою непогрешимость.
И сделал то, чего делать ни в коем случае нельзя.
Забрал у нас с братом то единственное, что вообще имело ценность в этом мире. За что