Читаем без скачивания Скандинавия глазами разведчика - Борис Григорьев

Но заберись на любую вершину, поднимись на вертолёте или самолёте — и твоему взору предстанет величественная молчаливая картина, полная суровой таинственности, достоинства и необычайной красоты. Игра красок неба и моря, дымка над ледниками, пёстрые пятна мхов и лишайников, серо-свинцовый, а местами чёрный как уголь камень, яркий ослепительный альпийский снег создают неповторимое впечатление, очаровывают и восхищают человека, захватывают в плен, полностью подавляют своей божественной силой, делают его своей безвольной маленькой частицей.

Побывав здесь однажды, человек захочет вернуться туда вновь, чтобы забыть суетную мелочность повседневной материковой жизни, слиться с природой, очистить душу от тлетворных издержек цивилизации.

Но человек не был бы человеком, если бы не пытался привнести и сюда свою человеческую бестолковую сутолочность, объясняемую не только природой самого умного животного на Земле, но и климатическими особенностями архипелага.Чем ближе к полюсу, тем сильнее чувствуется земной магнетизм, а длительное воздействие магнетизма на человека пока ещё совсем не изучено.

Там, на северной крыше Земли, у людей съезжает «крыша».

А ВОТ ЕГО ПАРАДОКСЫ

Далёко от Москвы, в объятиях природы...

Самолёт, битком набитый шахтёрами, их жёнами и детьми, вот-вот готовый лопнуть от звонких криков, исторгаемых из молодых и здоровых украинских глоток, в полной тишине пошёл на снижение. Уши, как полагается, заложило; все притаились и с замершими в лёгком испуге лицами приготовились к контакту с расположенной у «чёрта за куличками» землёй. Хотя машина ещё не вырвалась из плотных облаков, можно было легко почувствовать, что снижение сменилось резким подъёмом, а потом падением в пустоту.

— У-у-уххх! — вырвалось у всех одновременно, и в глаза ударил мягкий, но мощный свет. Слева по борту стремительно промчались кочки и сугробы какой-то тундры, потом пейзаж резко изменился, и в километре-двух показалась красивая шапка горы, из-под снежного покрова которой местами проглядывала чёрная каменистая порода. Справа было что-то вообще непонятное: рядом возникал — прямо рукой достать — громадный каменный, нет, пожалуй, мраморный дворец, выстроенный в стиле то ли барокко, то ли рококо. Он геометрически правильно преломлялся на две половины и создавал жуткую по своей пронизывающей красоте картину. Трудно было сказать, которая половина была настоящей: та, что сверху, или та, что отражалась в свинцово-зеркальной поверхности моря.

Не успев как следует рассмотреть «дворцовый комплекс», мы, почти касаясь колёсами шасси застывшей в гордом молчании водной массы, стремительно ворвались в узкую долину и тут же затряслись в креслах. Показались какие-то ангары, строения, офисы, фигуры людей, автомашины и кары. Ту-154 приземлился в аэропорту Лонгйербюена.

Выходя из самолёта и спускаясь по трапу, я почувствовал, что кто-то или что-то толкнуло меня в грудь, не давало свободно вздохнуть, а на мокром льду взлётно-посадочной полосы вообще мешало продвигаться вперёд. Потом я к этому привыкну — это дул обычный шпицбергенский ветер, постоянный спутник дня и ночи, зимы и лета, достигающий иногда скорости до 40 метров в секунду.

При подлёте нам объявили, что за бортом плюс несколько градусов по Цельсию, но мы не поверили, что в этих широтах в разгар зимы возможны оттепели. Однако это оказалось так: течение Гольфстрим чувствуется и на юге Шпицбергена.

После непродолжительного знакомства с пограничниками, одетыми в норвежскую полицейскую форму, мы вышли в холл, где нас встретили представители консульства и резидентуры. Консул Леонид Еремеев тоже оказался здесь, потому что собирался вылететь в командировку в Осло. Мы поговорили с ним несколько минут, а потом он отправился по своим делам, а мы — по своим. Местный представитель «Аэрофлота» рассортировал всех вновь прибывших на «баренцбургских» и «пирамидских», а потом — на партии, потому что всех вместе с багажом за один рейс забрать было невозможно, и стал командовать посадкой в вертолёты.

По пути в Баренцбург, сделав большой вираж, мы опять облетели «замок Тюильри» (так я мысленно назвал нависший над Ис-фьордом каменный берег), и продолжили двадцатиминутный полёт над морем. На мысе Хеер, на котором располагала жилой посёлок и база вертолётного отряда, полёт закончился, и мы пересели в автомашины, которые, преодолев по укатанному насту трёхкилометровое расстояние до Баренцбурга на второй передаче, через четверть часа подъехали к консульству.

Уже наступили сумерки — полярный день только ещё начинался и был коротким. Не успели мы с женой распаковать самое необходимое, как в дверь к нам уже постучали. На пороге стояли две молодые женщины с тарелками в руках, на которых лежала еда:

— Это вам подкрепиться с дороги, а через пару часиков просим в каминный зал на общий ужин.

Таково баренцбургское гостеприимство, которое нас до глубины души тронуло. Вечером мы сидели вместе со всеми сотрудниками и жёнами за большим столом в каминном зале, слушали шорохи полярной ночи за окном и смотрели, как пляшет огонь в камине и бросает причудливые тени на стены, на огромный гобелен, созданный ленинградскими мастерами, на котором изображены портреты русских и норвежских полярников под причудливым сполохом северного сияния. Если приглядеться внимательней, то на рисунке можно прочесть слова «Terra Incognita».

Мне показалось тогда, что прилетел на другую планету.

...В резидентуре и консульстве, как выяснилось, нас ждали: одни с нетерпением, другие — с настороженностью, а третьим наш приезд вообще оказался некстати. Такого расслоения малочисленной советской колонии по такому незначительному поводу мне наблюдать не удавалось ни в Копенгагене, ни в Стокгольме.

Чем меньше коллектив загранработников, чем дальше он удалён от Москвы, тем яростнее клокочут в нём мелкие страсти, которые обуревают его отдельных членов. Такая социально-историческая закономерность была выведена мной за время пребывания на Шпицбергене. Но все «мелочи жизни» тонут в величии окружающей природы, и хочется вспоминать только о хорошем.

Мой предшественник был отозван из Баренцбуга за пьянку и самодурство, и более полугода точка была предоставлена самой себе. Если учесть к тому же, что в стране начался несусветный кавардак, что все оперработники оказались за границей впервые и что подбор кадров в такие непопулярные края, к сожалению, осуществляется по остаточному принципу, то легко себе представить, с какими проблемами пришлось столкнуться в самом начале моей «руководящей» деятельности. Приходилось преодолевать укоренившиеся привычки, лень, инертность, боязнь и — что тут скрывать — недобросовестность. К примеру, надо было наводить порядок в финансовых делах или принимать экстренные меры к одному оперработнику, который по окончании срока командировки отказывался возвращаться обратно в Москву.

Обращает на себя внимание повышение дисциплинированности Ж.: раньше он опаздывал на работу; а теперь предварителъно звонит по телефону и просит не волноваться, что опаздывает на 40—50 минут.

Настороженно к моему появлению в посёлке отнеслись «рудничные» и «чистые» консульские сотрудники. Им предстояло жить вместе с представителем пресловутого КГБ, поэтому они не торопились делать выводы, наблюдали пристально за каждым моим шагом и сравнивали их с действиями отозванного резидента. Постепенно эти сравнения всё чаще стали делаться в мою пользу, и между мною и моими коллегами установились неплохие отношения.

Время для воспитания молодых кадров выпало чрезвычайно неблагоприятное. Демократизацию жизни и либерализацию советских порядков на последнем этапе перестройки некоторые работники в консульстве, как и вообще в стране, восприняли как сигнал к своеволию, неповиновению и нарушению дисциплины. Был и среди работников резидентуры откровенный бездельник, которого мне за пятнадцать месяцев пребывания в Баренцбурге так и не удалось заставить работать в полную силу.

Поскольку тов. Стас ничего в резидентуре не делает и противнику неизвестно, чем он занимается, считаем целесообразным продлить срок его командировки.

В баренцбургской жизни я столкнулся со многими парадоксальными явлениями. Одно из вопиющих — само консульство. Ни одна дипломатическая служба не имеет такого уникального консульского учреждения, как советская, а теперь и российская, на Шпицбергене. Вместо того чтобы находиться на территории иностранного государства, как это везде принято, наше консульство на архипелаге расположено на своей земле, в посёлке Ба-ренцбург! Для того чтобы поддерживать контакт с норвежскими властями, его сотрудникам необходимо выезжать в норвежский посёлок.