Читаем без скачивания Невольничий караван - Карл Май

— Вырывай! — ответил охотник. — Я все равно готов повторить, что ты пес и притом шелудивый, поэтому тебя избегают все остальные псы!

Абдулмоут остался спокойным и на этот раз.

— Да, — качнул он головой, — язык будет у тебя вырван, но не сейчас, не сегодня, а тогда, когда у нас будет на это время. Во время похода раненый мне не нужен. Но твоих слов я не забуду: за них тебя будут каждый день сечь до костей. А теперь я хочу знать, откуда и куда ты направляешься?

— Спрашивай сколько угодно, от меня ты ответа не получишь! — заявил Бала Ибн и отвернулся.

— Ничего, я научу тебя отвечать, когда с тобой разговаривают! — ухмыльнулся Абдулмоут. — Принесите для него шабах!

Шабахом называется приспособление, которое ловцы рабов используют для транспортировки своего черного «товара». Он представляет собой тяжелый сук, на одном конце которого имеется разветвление в виде вилки. В эту вилку вставляется шея раба и закрепляется сзади поперечной палкой. Руки невольника привязываются к суку спереди, так что несчастному приходится самому нести свое орудие пытки. Таким образом, он не может убежать, хотя нога у него и остаются свободными. После того, как шабах был надет на эмира, Абдулмоут со злобой сказал немцу:

— А ты кто такой? Но не смей лгать, иначе отведаешь моего кнута.

Чувства, которые испытывал в этот момент Шварц, не поддаются описанию. Ненависть и отвращение с такой силой нахлынули на него, что он не сразу смог перевести дух. Он понимал, что по причинам, которые только что изложил Абдулмоут, ловцы рабов вынуждены до поры до времени беречь и его. Самое страшное, что они могли сделать, — это тоже надеть ему на шею шабах. Поэтому он не старался смягчить своим поведением гнев араба: окинув его презрительным взглядом, он спросил:

— Какое ты имеешь право задавать мне подобные вопросы?

На лице Абдулмоута отразилось крайнее изумление и растерянность. В первый момент он даже не нашелся, что ответить, затем натянуто рассмеялся:

— Пути Аллаха неисповедимы. Может быть, он привел ко мне стамбульского султана или, по меньшей мере, каирского хедива? Судя по твоим словам, я должен предположить что-нибудь подобное. Я допрашиваю тебя, потому что ты мой пленник.

— А по какому праву ты велел схватить и связать меня?

— Мне так захотелось. Теперь понятно? Ловцы рабов не терпят шпионов во время похода.

— Я не шпион!

— Не лги! Вы ехали в Омбулу, чтобы предупредить беланда о нашем приходе.

— Кто тебе это сказал?

— Вы сами. Мои солдаты подслушали вас внизу, у высохшего русла реки. От кого вы узнали, куда направился наш отряд?

— От людей, которым было об этом известно.

— Кто эти люди?

— Спроси у кого-нибудь другого. Я не собираюсь давать тебе справки.

— Ах, вот как? — зарычал Абдулмоут. — В таком случае, тебе тоже не нужен язык. Я прикажу вырвать его и у тебя.

— Ба! На это ты не осмелишься, если тебе дорога твоя жизнь.

— Это еще почему?

— Я не раб, а европеец. Твои действия противозаконны, и мое правительство может привлечь тебя к ответу. Я требую моего немедленного освобождения, и если ты сию минуту не выполнишь этого требования, тебя ждут тяжкие последствия!

Абдулмоут издал ехидный смешок и закричал:

— Ты совсем глуп, как я погляжу! Неужели ты думаешь, что меня могут испугать твои угрозы? Ты франк, значит, ты христианин?

— Да.

— Разрази тебя Аллах! Христианин, гяур! И ты еще осмеливаешься угрожать мне! Кто помешает мне пристрелить тебя на месте?

— Закон.

— Здесь нет законов, кроме моей воли. Если я убью тебя, как, интересно, об этом узнает твое правительство? И даже если узнает, ему не удастся схватить и наказать меня. Даже власть хедива не распространяется на эти края, а уж тем более власть неверующего шакала, который стоит во главе твоей страны. Мы нашли тебя вместе с эмиром. Ты его друг, следовательно, тебя ждет та же участь, что и его. Смягчить ее ты можешь только тем, что ответишь на все мои вопросы и открыто во всем сознаешься. Как твое имя?

— Я не назову его, потому что оно слишком честное!

— С каких пор ты находишься при эмире?

— Это тебя не касается!

— Где и от кого вы узнали, что мы выступили в Омбулу?

— Если бы я сказал тебе это, я был бы точно таким же негодяем, как и ты.

— Эй, гяур! — вскипел Абдулмоут. — Ты слишком много себе позволяешь! Эмир может меня оскорблять, и я не убью его на месте, потому что я должен ему отомстить и хочу продлить его мучения. Но в отношении тебя у меня нет никаких особых намерений, и я не боюсь лишить себя удовольствия, убив тебя сразу. Поэтому запомни: если ты оскорбишь меня хоть один-единственный раз, ты погиб!

— Ты действительно можешь меня убить, потому что я сейчас связан и беззащитен. Если бы мои руки были свободны, я показал бы тебе, как следует говорить и вести себя с европейцем! Но не думай, что тебе удастся безнаказанно отнять у меня жизнь! Знай, что я нахожусь в этой местности не один. Со мной люди, которым достаточно одного взмаха руки, чтобы уничтожить тебя и всю твою шайку!

Этот козырь подействовал: голос Абдулмоута звучал уже менее уверенно, когда он спросил:

— И кто же эти люди?

— Это тоже не твое дело. Я уже говорил тебе, что не считаю нужным что-либо тебе сообщать. Но я, пожалуй, снизойду до того, чтобы добровольно сообщить тебе, что мои друзья знают, куда и зачем я отправился. Если я не вернусь в срок, они сразу догадаются, кто этому виной.

— Почему ты хотел предупредить беланда?

— Потому что я их друг.

— По пути с тобой могло произойти что угодно, даже если бы ты не встретил меня. Никто не сможет ничего доказать!

— Не обманывай себя! Каждого из твоих людей строго допросят; ты можешь поручиться за их верность? И как ты собираешься отвечать за мою смерть перед Абуль-моутом? Если я не вернусь в течение четырех дней, его схватят; ты его подчиненный, и все твои поступки будут расцениваться как действия, совершенные с его одобрения.

— Ты знаешь Абуль-моута? — удивился Раб Смерти.

— Да.

— А он тебя?

— Нет. Но даже если ты меня убьешь, он сразу же узнает обо мне и, конечно, с ним встретятся мои спутники.

Уверенность, с которой держался Шварц, произвела впечатление. Немец заметил это и поспешил воспользоваться минутным замешательством араба, чтобы облегчить положение своего товарища, которому грозила еще более серьезная опасность, чем ему.

— Итак, я требую, чтобы меня развязали и вернули мое оружие и все вещи, которые твои люди отобрали у меня, — продолжал он. — Но это еще не все. Эмир Кенадема мой друг, и я отвечаю за его судьбу. Он будет отомщен так же, как был бы отомщен я.