Читаем без скачивания Экипаж. Команда - Андрей Константинов

Ташкент, конечно же, никуда из города не уезжал. Но поскольку Дрон ему нужен был только через неделю, то он решил подстраховаться таким вот незатейливым образом. Так, на всякий случай. Причем сделал он это исключительно автоматически. Просто потому, что привык жить осторожно. Правда, сим-карту он действительно поменял, однако такую процедуру он и так проделывал ежемесячно. Опять-таки чтобы крепче спать…

Ташкент никогда не был ярко выраженным злодеем, еще в начальных классах Альберт резко выделялся среди своих сверстников. Выделялся не тем, что хорошо учился (учился он, кстати, неважно), а тем, что умел грамотно и спокойно формулировать свои мысли. А потому, невзирая на свои «неуды», оставался в сознании преподов и сверстников положительным.

Ташкент не мог, да и не желал избегать в школьные годы молодежных группировок, борющихся за мифические микрорайоны, однако он никогда не бежал с арматуриной во главе орды. Гораздо интереснее ему было просиживать часами на скамейке с ранее судимыми и слушать! Слушать, слушать…

– Глянь-ка на пацанов, – кивал ему стремящийся к воровской жизни кент по прозвищу Чич. – Им бы в морской пехоте цены не было бы. Эх, не то это «пальто»!

– А как надо? – впитывал будущий Ташкент.

– Как-как?… – плевал на выжженный солнцем песок Чич, отсидевший два года в колонии для малолеток. – Посидели в кругу, чайку зеленого хлебнули, обменялись уважением… А затем, через недельку, р-раз – сожгли их газетные киоски и чужих завиноватили.

Уже к восьмому классу Ташкент знал, как устроена настоящая дипломатия. Взять, к примеру, хотя бы один факт: он любил бродить по музеям и пристраиваться к экскурсиям. Однажды во Пскове, куда они с классом приехали на экскурсию, будущий Ташкент спросил: «А почему проходы в залах такие низкие?»

– Обычно я отвечаю, что монахи были очень маленького роста, – ответила экскурсовод.

– Но у вас умное лицо, – ответил ей на это тогдашний восьмиклассник. – Неужели вы не понимаете, что это сделано для того, чтобы, входя в каждое помещение, человек кланялся иконе, хочет он этого или нет.

Уже в то время Ташкент понял, что надо не заставлять, а создавать условия для непременного исполнения. Наверное, именно поэтому у него так лихо пошло шпилить в карты. Он не был сторонником вышибал за спиной: Ташкент заряжал десять колод лично и отдавал их за долю малую продавщицам в Гостиный Двор, Пассаж, ДЛТ. А затем предлагал новому центровому игроку купить колоду самому. Тот, подкупаемый такой благородностью партнера, и покупал их в одном из вышеназванных мест. А в случае, если под конец игры неудачник начинал что-то подозревать, Ташкент с неподдельным волнением в голосе возмущался: «Подожди, подожди… Давай начнём сначала – ты же сам колоды брал в ДЛТ…»

У Ташкента очень хорошо получалось общаться с госчиновничеством: в хороших очках, гладком джемпере, со стильными визитными карточками, дорогой ручкой… он всегда производил впечатление южного человека новой формации. При этом нередко подкупало то, что Ташкент никогда не сквернословил. Лишь однажды удивительно внимательный будущий кремлевский человек заметил на восторженные отзывы своих коллег относительно Ташкента: «Сложное впечатление. Господину Ану хорошо бы пошло возглавлять Великое посольство Чингиза… Но лично я не спешил бы ему доверять».

А вот в конфликтах Ташкент мог быть очень резким. Как-то во время довольно жесткого диалога ему ляпнули: «Тогда война!» В ответ на это Ташкент сделал вид, что опешил. Он потерянно начал рассчитываться за стол и затем, неожиданно хлестанув салфеткой по физиономии оппонента, мгновенно очутился у него за спиной и вертким захватом пережал сонную артерию. Когда последний очухался, то увидел ухмыляющегося напротив Ташкента все в той же позе, в которой тот к нему и подорвался: «Я подумал, что раз ты мне объявил войну, – спокойно пояснил Ташкент, – значит, в таком разе меня кто-то будет поджидать возле парадной, чтобы отправить в мир не этот. Поэтому я всего лишь показал тебе, что имею полное право и возможность этого не допустить. Так что? Договариваться станем или лаяться?…» Короче, Ташкент был личностью, и это признавали все. Его не любили, но врагом Ташкента никто быть не желал…

…На следующее утро Ольховская в конторе не появилась. Нестеров дергался, ежеминутно поглядывал на часы и тихо удивлялся спокойствию проводившего инструктаж зама, который не обращал никакого внимания на явный некомплект в экипаже. После того, как бригадир в очередной раз украдкой глянул на время, зам не удержался и спросил:

– Ты чего мечешься, Сергеич? Или спешишь куда?

– Полина что-то запаздывает. Вообще-то, на нее непохоже…

– Да звонила уже ваша Полина. Выпросила у меня отгул на сегодня. Ты разве не в курсе?

– Нет. А что стряслось?

– Говорит, приболела – еле ходит.

– В смысле?

– В смысле критические дни. Песню про «крылья сложили прокладки – какой там полет?» слышал…

– Ч-черт… Увижу – собственноручно выпорю.

– Да ты прям мазохист какой-то, Сергеич, – хохотнул зам. – Выпорю… Да ты радоваться должен – раз такое дело, значит, рожать пока не собирается. Вон, у соседей сверху за полгода уже третья баба в декрет ушла. Задница полная – приходится мужиков по очереди на набивку информации сажать…

Перед выездом на точку Нестеров несколько раз пытался связаться с Полиной – бесполезно: домашний телефон молчал, а мобильник был отключен. Уже в машине, подметив, что бригадир раздражен, терзаемый схожими сомнениями Козырев спросил:

– Александр Сергеевич, вы думаете, это она нарочно с отгулом подстроила? Чтобы в тот кабак пойти?

– А чего тут еще думать?… Мисс Марпл доморощенная… Видать, лавры Лямина покоя не дают – тоже хочет в одиночку Ташкента изловить.

Иван, который уже давно привык к тому, что его имя постоянно поминают всуе, на этот раз не выдержал и взбрыкнул:

– А я-то здесь при чем?… Чего сразу на меня все валить? Что бы ни случилось – Лямин виноват: объекта потеряли, адрес не сделали, глупость какую сотворили – все из-за меня, так, что ли? А когда я на набережной того же Ташкента заметил, никто даже спасибо не сказал…

– Алё, гараж! Ты сам-то понял, что сейчас сказал?… За то, что ты будешь даже не хорошо, а удовлетворительно выполнять свою работу (за которую тебе, кстати, деньги платят), я еще должен каждый раз тебе спасибо говорить? Да ты, брат, совсем охренел в атаке…

– Да уж такие деньги, что в кармане не помещаются, – съязвил Лямин.

– Какие бы ни были… Не умеешь шить золотом – ворочай молотом. Тоже мне, недооцененный специалист по тарелочкам… Ташкента он, видите ли, на набережной заметил. Да лучше бы ты его тогда просрал. По крайней мере, Антоха бы жив остался…

– Александр Сергеевич, вы сейчас неправы, – отозвался на последнюю фразу Козырев.

– Сам знаю, что неправ… Просто достали вы меня уже по самое не могу. Сколько раз можно повторять одно и то же? Сидят, кивают, поддакивают – а потом выходят и делают все по-своему. И благо бы делали хорошо, так ведь нет – все у них через жопу получается… Вот опять: вроде бы умная, взрослая баба, но обязательно ей надо стать еще и Зоей Космодемьянской… Слышал, как про нашу смену в Управлении говорят? Нет? А я слышал: «Коль закрыть глаза и уши, экипажа нету лучше». И это они еще не знают про наши игрушки с Ташкентом… И все, хватит об этом, отставить разговоры… Если кто-то из вас сегодня будет со мной спорить, предупреждаю – двину в торец…

Бригадир недовольно откинулся на спинку сиденья, достал телефон и в очередной раз набрал номер Полины. В очередной раз безрезультатно.

Прогнозируя предстоящую реакцию Нестерова, Ольховская специально отключила свои телефоны. Она понимала, что поступает неразумно, однако ничего не могла с собой поделать – ее подстегивала и гнала вперед жажда праведной мести. Полина, так же как и Нестеров, не слишком верила в успех «компьютерного розыска» и считала, что последние дни в поисках Ташкента они нисколько не продвинулись, а, напротив, топчутся на месте. Именно поэтому пренебречь информацией Камыша она не смогла. Вместе с тем Полина прекрасно понимала, что при удачном стечении обстоятельств сегодняшняя акция позволит ей всего лишь вживую взглянуть на врага – проследить за Ташкентом или за его связями в одиночку она, конечно же, не сможет. «Может быть, удастся хотя бы зафиксировать номера машин – и то хлеб будет», – утешала себя Ольховская, отчетливо представляя, какой разнос устроит ей вечером бригадир.

Полина подъехала к заведению на Белинского в половине двенадцатого. Она намеренно решила появиться здесь пораньше, чтобы хорошенько осмотреться, а главное, занять наиболее выигрышное для наблюдения место. Рядом с кафе уже были припаркованы две иномарки, однако Ольховская не обратила на них внимания, поскольку для Ташкента и его связей было вроде как рановато. Но она ошиблась – едва перешагнув порог, Полина наткнулась глазами на компанию из трех мужчин, сидящих за столиком в самом темном углу. Других посетителей, кроме медитирующего над бокалом пива небритого мачо-кавказца, не было – утро и пока еще не сезон. Ташкента Полина узнала сразу: дело было не только в сходстве с фотографией – просто именно таким она его почему-то себе и представляла. Особенно глаза – властные, жестокие и в то же время абсолютно безжизненные.