Читаем без скачивания Молчаливая слушательница - Лин Йоварт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вал на подступах к пруду покрыт растрескавшейся глиной. Значит, за ним тоже сухо – или почти сухо. Продолжая смотреть в оба на случай появления змей, я взбираюсь на высокий берег и знаю, что среди мусора на дне пруда мне предстоит увидеть мешок с крошечными костями.
Слышу шипение отца: «Кидай, черт тебя дери! Кидай». Слышу, как котенок царапает мешковину маленькими белыми лапками, пищит, обещая любить меня всем сердцем. Слышу отчаянный визг мешка, по дуге летящего в воду, потом всплеск… и тишину.
Неудивительно, что я ненавидела отца. Неудивительно, что я решила его убить. «Решила убить, детектив, хотя это не означает, что и правда убила. Обо всем позаботились таблетки Вики, вы же читали ее отчет о вскрытии».
Одолев подъем, убеждаюсь в своей правоте. На дне растрескавшегося кратера – маленькая мутная лужа меньше трех футов в диаметре. Я вижу покосившуюся шлюпку и слегка удивляюсь: надо же, дерево не сгнило. Периметр пруда усеивают кости и ребра, прикрепленные к позвоночникам, прикрепленным к длинным треугольным черепам. Останки мучимых жаждой коров, которые увязали в топком иле, барахтались в панике, падали, ломая ноги, и тонули. Я всегда ужасно их жалела.
На дне множество мешков; я понятия не имею об их содержимом – кроме одного, с косточками котенка. Интересно, что отец выбрасывал в других? Вон лежит на боку ржавый трактор: одна половина торчит наружу, вторая погребена под засохшей глиной. Валяются еще какие-то непонятные ржавые механизмы. Видны испещренные пятнами тракторные шины, их штук шесть или семь, и они похожи на гигантские семена аниса. Сотни безвольных печальных стеблей и корней – мертвые кувшинки.
Ржавая бочка на сорок четыре галлона.
Ступаю на узкую отмель в фут шириной, дальше наполовину спускаюсь, наполовину съезжаю по наклонной стене пруда, в которой, наверное, футов двадцать (а не «пятьдесят футов навечно», как пугал отец). Стараюсь не поскользнуться на вязкой глине. По-прежнему беспокоюсь о змеях, хотя даже их в такой зной, похоже, солнышко не прельщает.
Возле бочки меня пробирает дрожь, несмотря на чудовищную жару. Я не смогу… Слышу, как Рут шепчет мне на ухо: правосудие и месть.
Кладу топор, сажусь у бочки. По очереди отщелкиваю пять скоб, удерживающих крышку. Она падает на растрескавшуюся глину.
Легкая часть плана пройдена. Я облизываю губы, проклинаю жару и заглядываю внутрь.
В бочке лежит камень. И груда костей. Человеческих костей. Не крупных, а маленьких, детских.
Венди Боскомб.
Мысленно вижу, как Шепард рассказывает ее родителям – убитым горем, но уже испытывающим облегчение – о бочке, которую утяжелили камнем и отправили под воду, на дно. Во веки веков, аминь. Ведь в 1960 году никто не поверил бы, что хоть один пруд в округе когда-нибудь высохнет.
Я не думала, что будет так жутко. Желудок скручивает, его содержимое подступает к горлу и струей выплескивается изо рта.
Бедная Венди.
Вытираю губы тыльной стороной ладони. Очень хочется зачерпнуть коричневатой воды из центра пруда и смыть рвоту с подбородка, но вдруг в луже притаилась змея?
Заставляю себя заглянуть внутрь бочки еще раз. Заставляю посмотреть на то, что осталось от бедной Венди Боскомб. Косточки и пара желтых пластиковых сандалий.
Встаю, подбираю сверкающий топор. Правосудие и месть.
К дому возвращаюсь быстро, размахивая перед собой топором. Вспоминаю, как Белл с Шепардом расспрашивали нас после исчезновения Венди.
Сначала отец заявил, что не покидал фермы, но тут неожиданно заговорила мама и напомнила ему – в присутствии полиции – о том, что все-таки покидал. Отец нервно рассмеялся и сказал, потирая спинку стула: «Да, ездил по тракторной колее ремонтировать дальнюю изгородь». По тракторной колее, которая идет вдоль фермы Боскомбов. Брал трактор, а не фургон, потому как последний хлипковат. В тот самый вечер Марк вымыл фургон внутри и снаружи, и Белл наверняка заметил чистенький автомобиль, припаркованный неподалеку от сверкающего топора. Отец сообщил, что транспорта на Уишарт-роуд не было, затем передумал и добавил – была синяя машина. Однако не смог описать ни саму машину, ни того, кто находился внутри. Дальше подчеркнул – сегодня же загляну к Боскомбам, помолюсь с ними.
Записывал ли все это Шепард, изображавший детектива, в свой полицейский блокнотик? Перечитывал ли записи, думал ли: «Да, в тот вечер Джордж Хендерсон вел себя подозрительно»?
Я склонна считать, что его вообще не подозревали. На суждения Рона Белла влияла репутация отца, столпа местного общества и давнишнего церковного старейшины. К тому же не было ни одной улики, которая могла бы навести полицейских на мысль о причастности отца к исчезновению Венди.
Что ж, теперь улик предостаточно. Кости Венди лежат на дне пруда Джорджа Хендерсона, а в сарае Джорджа Хендерсона хранится голова ее куклы. Вся в отпечатках его пальцев.
Итак, пора рассказать Шепарду.
Глава 74
Джой и Рут
День Австралии[28], 26 января 1961 года
Джой просидела в своей комнате два дня, пока социальные работники, сержант Белл и Преподобный Брейтуэйт приходили и уходили, приходили и уходили. Однажды даже заглянул доктор Нейбор, выписал рецепт маме. Джой словно находилась внутри огромного замерзшего пруда, откуда не выбраться. Не могла есть, почти не разговаривала. Зато у нее в комнате была прекрасная книга слов и образов. И еще Рут.
Прошло лишь несколько недель, а фото Венди больше не печаталось ни на первой странице газеты, ни на третьей, ни даже на пятой. Венди стала старой печальной новостью; ее вытеснила предстоящая сельскохозяйственная выставка, первая подобная выставка в Блэкханте.
Вся семья – или то, что от нее осталось – была потрясена. Мамины глаза покраснели изнутри и стали сине-коричневыми снаружи. Лицо отца приобрело постоянный красный оттенок.
Колин дважды в день сам доил коров. Как и раньше, приносил по утрам молоко Мэйси, но теперь только половину ведра – ведь больше не было Марка, который выпивал по три стакана молока за едой и еще несколько – в промежутках.
Вечером после побега Марка пришел сержант Белл и расспросил каждого поодиночке в большой комнате.
– У тебя есть догадки, где может быть Марк? – ласково поинтересовался Белл у Джой.
Та подняла на него опухшие глаза. Они с Рут ждали этого вопроса и знали, как надо ответить. Сглотнув, Джой кивнула. Однако ее голос звучал настолько хрипло, сердце помещалось в таком маленьком пространстве, а горло было до того забито угрями, что Белл попросил повторить ответ.
Джой откашлялась, вытерла глаза.
– Да, – всхлипнула. – Я знаю, где он.
Ей было плохо, она чувствовала себя последней грешницей в Аду, вроде Иуды, но они с Рут договорились. Джой отрывисто забормотала сквозь всхлипы:
– Марк всегда говорил… – Она сглотнула. Неужели и правда язык повернется? – Всегда говорил, что уедет…
Голос вновь оборвался, сержант Белл наклонился ближе.
– Марк всегда хотел уехать в… Хобарт.
И Джой зарыдала пуще прежнего.
Сержант Белл погладил ее по плечу, похвалил:
– Умница.
У себя в комнате Джой подумала было записать в блокнот еще немного прекрасных образов, но даже самые любимые картинки выглядели сейчас серыми и раскисшими, как мокрый картон. В конце концов она уснула, и ей приснился Марк. Он отдыхал на солнечном пляже в Дарвине; рядом лежали увеличительное стекло, справочник по столицам мира и сберегательная книжка. Марк прошептал: «Прости, Джой».
На следующий день она покидала
