Читаем без скачивания Боже, спаси Францию! Наблюдая за парижанами - Стефан Кларк

Первого апреля французские газеты публикуют всякие небылицы, и зачастую опять же о рыбах.

Поэтому, прочитав на первой полосе заголовок о забастовке журналистов, я был на сто процентов уверен, что это не шутка.

Журналисты давно готовились к забастовке. По их словам, они были недовольны слишком скучной избирательной кампанией (приближались выборы в местные органы самоуправления), и я их понимал. Теперь, когда вопрос войны в Ираке канул в прошлое, обозреватели восприняли вынужденную необходимость писать о том, кто собирается победить в деревушке Камамбервилль-сюр-Мерд,[157] население которой сводилось к трем козам и престарелой бабульке. Но по крайней мере сами эти местные выборы были гораздо интереснее, чем набившие оскомину дебаты о том, какая партия выделит больше денег на строительство спортивной площадки для коз. Однажды, в год, следующий за президентскими выборами, чуть было не избрали кандидата крайне правой националистической партии. Вот тогда повисла реальная угроза, что количество регионов, готовых проголосовать за местных представителей фашистов, может немыслимо увеличиться.

Журналисты не выражали свой протест в форме кардинальных заявлений типа «Избирательная кампания слишком пресная». В газете приводилась цитата официального представителя профсоюза журналистов, объяснившего причины забастовки так: «В знак протеста против бездействия многочисленных политических партий, не сумевших поднять в ходе избирательной гонки важнейшие проблемы, с которыми в наши дни столкнулась страна: проблемы рецессии, вопросы материальной помощи малоимущим, безработицы и внешняя политика Франции после конфликта в Ираке».

Но я и сам слышал, какой неимоверной скукой может обернуться избирательная кампания! По радио передавали интервью с каким-то политиком, вся суть которого, как я понял, сводилась к следующему: «Спасибо, господин Политик, что пришли к нам на программу» и «Ваши принципы восхитительны», а подтекст был таков: «Эй, миллионы слушателей сейчас с нами, давай выражаться как можно более высокопарно, и все решат, что и ты, и мы невообразимо умны».

В этом номере газеты, что был последним ввиду приближающейся забастовки, я прочел анализ политических программ различных партий. В них и правда не поднимались вопросы, которые казались мне особенно важными.

Для всех госслужащих коммунисты обещали снизить пенсионный возраст до тридцати пяти лет. Социалисты вообще ничего не предлагали, так как не могли выбрать лидера, который был бы в силах хоть что-то предложить. Правоцентристские партии (которых насчитывалось около десяти) обещали работодателям избавить их от выплаты заработной платы работникам и освободить от штрафов и наказаний за загрязнение окружающей среды, если количество погибших в результате промышленных выбросов не превысит сто тысяч человек. Крайне правые партии вносили менее реалистичные предложения: пятничными вечерами устраивать на place du marché[158] массовые поджаривания на барбекю всех иммигрантов. В том же духе были и обещания аграрной партии изменить закон об исчезающих видах флоры и фауны, с тем чтобы охотники могли стрелять в дронтов, единорогов, русалок и американских туристов. Колюш наверняка придумал бы им такой лозунг: Liberté, égalité, merde.[159] А мне бы так хотелось, чтобы журналисты продолжали трудиться, поскольку теперь, когда меня уволили, в моем распоряжении была уйма времени для чтения.

Мне не составило труда безболезненно влиться в новый режим ничегонеделания. Я на самом деле не понимал, почему выражение far niente[160] считается итальянским, потому как, на мой взгляд, Париж — отличное место для этого занятия. Завтрак в кафе (вожделенным взглядом провожаю проходящих мимо женщин). Не спеша направляюсь на какую-нибудь выставку (вожделенно слежу взглядом за молодыми туристками и студентками искусствоведческих факультетов, подрабатывающих в качестве работников музея). Ланч в кафе (смотрите выше, пункт «Завтрак»). Поход в кино (пускаю слюни, глядя на главную героиню), а после в паб с приятелями из Англии (там мы так громко обсуждаем женщин, что те разбегаются в испуге).

Единственное, что время от времени нарушало рутинность моей новой жизни, так это погода, бесцеремонно вмешивавшаяся в мои планы. С утра могло быть солнечно и тепло, и взору открывались легкие наряды парижанок, выбивавшиеся из-под пальто в предвкушении лета. Но вот наступал обед, и небо затягивалось мрачными тучами, или, что еще хуже, начинался дождь, и девичьи пальто вновь застегивались наглухо, не оставляя никаких шансов полюбоваться летними платьишками.

Я вылечился от простуды, но страдания не ушли из моей жизни. В Париже наступила календарная весна, и я прочувствовал, что облегчение от принудительных занятий сексом четыре раза за ночь недолговечно.

Чтобы обсудить свое затруднительное положение, я встретился со старым приятелем, американцем Джейком. Он до сих пор с увлечением занимался своим уникальным проектом по обмену сексуальным опытом с разными народностями. И мало того, что мы простили друг друга за тот случай, закончившийся фразой: «Убирайся вон из книжного магазина», — Джейк теперь был премного благодарен мне. Во время следующей встречи их писательской группы он произнес такую тираду, исполненную возмущения моим неуважительным отношением к женской литературе, что одна из подающих надежды писательниц переспала с ним. А это, в свою очередь, вдохновило его на написание еще одной поэмы (она была из Новой Зеландии). Слава богу, он не предложил мне оценить его новый шедевр.

Мы встретились в Люксембургском саду, огромном по площади парке, расположенном к югу от Латинского квартала. В парке имелся фонтан, в котором мальчишки, наводнявшие это место по выходным, могли запускать собственные игрушечные парусники. Кроме того, сад знаменит одной из немногочисленных в Париже лужаек, по которой официально разрешено ходить. В утро нашей с Джейком встречи, а это был рабочий день, по лужайке гуляли малыши в сопровождении мамочек и нянь.

Мы с Джейком устроились в небольшом кафе на открытом воздухе. Само кафе было в миниатюрном павильоне, а на террасе, прятавшейся под кронами высоченных каштанов, стояло несколько металлических стульев, выкрашенных в зеленый цвет.

В это время года листва на деревьях была еще совсем молодой, как мне казалось, желтой, трепетавшей при каждом дуновении ветерка. Было приятно сбежать от шумящего потока машин, но нам грозило быть обстрелянными пометом многочисленных голубей, хотя Джейка это ни капли не волновало. Масштабы его неряшливости превосходили все мыслимые границы. Глаза было трудно рассмотреть сквозь нависшие грязные волосы, а старый пиджак выглядел так, словно его пожевали свиньи. Не исключаю того, что, не будь меня рядом, его бы просто отказались обслужить в кафе.