Читаем без скачивания Пионерский гамбит - Саша Фишер

«Зверь, именуемый кот», — вспомнил я. Читал когда-то в детстве книгу про Ходжу Насреддина, и там в числе всего прочего была история о нищей цыганке, для которой юный тогда еще главный герой устроил роскошное шоу — поставил палатку, внутрь посадил ее облезлого кота, а сам встал у входа и во всю силу своих легких принялся голосить: «Зверь, именуемый кот! У него есть хвост и четыре лапы! Его когти прячутся в мягких подушечках, а глаза…» Ну, что-то такое, в общем. И предлагал праздным зевакам всего за один динар посмотреть на зрелище. Люди подходили, кидали цыганке динар и входили в палатку. Видели там обычного кота и выходили с другой стороны с неописуемым выражением на лице. Вроде бы, пацан не обманул — в палатке и правда был кот. Но все равно было неловкое чувство, что пацан как-то развел. С другой стороны, не признавать же себя дураком? Отдал динар, чтобы на блохастого кота посмотреть, гений, ага. В результате заведение стало модным, на зверя, именуемого кот, сходили посмотреть все жители города, каждый отдал по динару, но ни один не признал себя дураком.

Так и с туризмом. «Пойдем в горы! Ты будешь тащить тяжеленный рюкзак, собьешь в кровь ноги, спать тебе придется в ужасной палатке, питаться — невкусным месивом из ведра. Тебя будут жрать комары, а сидеть ты будешь на неудобном бревне, да и то, если повезет». Никто ничего не скрывает. Но все все равно пруться, в надежде… Не знаю, на что. Может быть, ждут, что в какой-то момент, когда ты тащишь этот хренов рюкзак, — вжух! — и случится магия. Ну, там, переключатель романтики сработает. И ничем не примечательный лес с комарами превратится в волшебное место, где хочется петь песни под гитару, а не предвкушать тот сладкий миг, когда можно будет залечь в ванну, плеснуть себе вискаря… Хотя, подождите, какой еще вискарь? Мне четырнадцать…

— Крамской, ты поел? — требовательно спросила Коровина. — Миску сдавай!

— Дежуришь? — спросил я.

— Ага, — она выхватила у меня из рук миску. — Ты, кстати, помнишь, что дрова на ужин — это твоя забота?

— Конечно! — бодро соврал я. Когда не знаешь, да еще и забудешь, то вспомнить довольно трудно. А я честно прохлопал ушами, когда Шарабарина нам наши обязанности по походной жизни расписывала. Был занят мысленным гундежом.

Мне стало стыдно. Не перед кем-то конкретно, а так вообще. За себя. Какой-то я занудный слабак и слюнтяй. Прижал жопу к бревну и жалею себя. Думаю про ванну и стакан с вискарем. Суп мне невкусный, ага. Можно подумать, это я тут на комарах картошку и лук чистил и за водой бегал. Неудобно на бревне? Ну так в чем дело?! Сооруди сидушку поудобнее, фигли ноешь-то?

Чтобы перестать ныть, я пошел и занял руки. Принес дров, как мне полагалось. Помог Сергею Петровичу натягивать тент. Постоял над душой у Гали, которая что-то писала в тетрадке. Ничего личного, она вызвалась быть летописцем похода, так что вела, можно сказать, публичный дневник. Потом опять пошел за дровами. Потом разложил в палатке свой спальник. Поскольку я протормозил, место мне досталось с краю. Причем с того самого, где угол провисал. То есть, если дождь-таки пойдет, то спать я буду в луже. Про сам процесс сна в палатке я пока старался не думать.

За всей этой суетой неожиданно подкрались сумерки. Дров мы натаскали целую гору, Игорь и Сергей Петрович по очереди учили нас орудовать топором, а девчонки-дежурные в это время приготовили самое туристическое из всех блюд — макароны с тушенкой.

Сработало. Когда мы расселись на старых бревнах вокруг весело потрескивающего костра, я перестал грызть самому себе мозг насчет всех этих неудобств вокруг. Про комаров, про вонючую дэту, которая при любом неосторожном движении норовит пролиться, разбрызгаться и расплыться жирными пятнами на одежде.

— Куда фига, туда дым, куда фига, туда дым… — бубнил Марчуков, сложив пальцы, собственно, в фигу.

— Эй, ты чего на меня показываешь?! — возмутился Мусатов.

— Ну не только же тебе на всех дымить, — тихо проговорил Марчуков и тут же получил локтем в бок. — Эй, ты чего?!

Мусатов что-то тихо зашептал Марчукову на ухо. Тот хлопнул себя по лбу, потом закрыл себе рот ладошкой и тревожно огляделся.

— Елена Евгеньевна, вы же обещали, что будете играть на гитаре! — сказал Баженов.

— Конечно, буду! — вожатая встала, перешагнула через бревно и почти растворилась в сгущающейся темноте. Только футболка светлым пятном выделялась.

Треск горящих дров. Хлопки по комарам. Раскрасневшиеся лица. Интересно, почему так? Сегодня было пасмурно, никакого открытого солнца. А я сейчас смотрю на лица ребят, а на каждом — яркий румянец, будто после целого дня на солнце. Наверняка, я выгляжу так же. Щеки подозрительно сильно жжет.

Дым, видимо, вняв увещеваниям Марчукова пахнул мне в лицо. В носу защипало, в глаза сразу как будто кто-то насыпал песка.

— Дым-дым, я масла не ем! — пробормотал я.

— Все ты врешь! Я видел, как ты масло на завтрак трескал! — весело заорал Марчуков.

— Можно подумать, дым фигу больше слушается, — огрызнулся я.

— Ну что, споем? — Елена Евгеньевна снова устроилась на бревне и тренькнула струнами. — Какую песню будем петь?

— Туристическую! — заявил Марчуков. — Мы же в походе, значит надо петь туристические песни!

— Договорились! — вожатая кивнула, поставила пальцы на гриф, зазвенел несложный перебор. — Люди идут по свету, им вроде немного надо — была бы прочна палатка, да был бы нескучен путь…

Интересные сейчас у ребят были лица. Полные этакой скучающей мечтательности. Слова Визбора кое-кто знал, так что несколько голосов сплелись с нежным голоском Елены Евгеньевны. Кое-кто явно просто шевелил губами. Я этот, конечно, текст знал, но не пел, а смотрел, что происходит вокруг костра. Кузин и Аникина сидели рядом, держались за руки и подпевали. Вера сидела между Игорем и Сергеем Петровичем. Игорь сидел вплотную, а мой папа — на небольшом расстоянии. Рука нашего бывшего вожатого изредка как бы незаметно поглаживала ее по бедру, обтянутому трико. А она бросала на него косые озорные взгляды. Рядом с Мусатовым устроилась Галя. Она была аккуратно причесана, на шее — бусики, в волосах — заколка-цветочек. И смотрела она на «сына степей» обожающим взглядом. А он имел вид суровый и всячески старался не показывать, что ему нравится ее внимание. Шарабарина и Коровина сидели напротив меня. Ира была задумчива и не пела. А Коровина иногда что-то шептала на ухо подруге. Мамонов смотрел на огонь и жевал травинку.

Мне всегда