Читаем без скачивания Операция «Остров Крым» - Ольга Чигиринская

Он больше не сделал ни одного движения. Лежал рядом, тесно прижавшись, зарывшись носом в мои волосы. Веки припухли. Он плакал? Он? Плакал?

Я вспомнила то утро. Шамиль не плакал. Глаза его были сухи и угольно-черны. Мы разделяли опустошительное, до дна высасывающее чувство потери. Эта бездна ненасытна… Но мне повезло. Он выбрался из пропасти. А вот Шамиль – нет. Пропасть никогда и никого не отпускает просто так. За все нужно платить. Но не слишком ли много с одного человека? Похоже, господа, что его банковский счет иссяк. Он банкрот, господа! Выверни карманы, покажи им, чтоб они отстали!

– Я уезжаю.

Да. Я хотела просить его об этом, но, видно, раньше попросил кто-то другой.

– Куда?

– Сначала – в Вену. Потом – не знаю. Поедешь со мной? Все еще может быть хорошо… Ты ведь поедешь?

Я освободилась из его руки, снова села.

– Арт, я… Я беременна.

Он сел рядом, сжал руки между коленями… Сломанную голень туго обтягивал эластичный бинт, косая рана через лоб заклеена пластырем, правый бок рассажен…

– Тэм, с моей точкой зрения на этот вопрос ты давно знакома. Мы – муж и жена. У нас будет ребенок. Это здорово. Это правильно. И теперь я уже совсем не могу остаться. Собой я бы рискнул, вами – никогда. Если ты согласишься… месяца через два я вас заберу.

– Куда?

– Пока в Израиль. Дальше будет видно. Но если ты захочешь дослужить до конца… я пойму, Тэмми. Я буду ждать, буду готовить вам… посадочную площадку.

– Рыцарь ты мой бедный, – я поцеловала его в лоб. – Возрадуйся. Я решила подать в отставку. По состоянию здоровья. Держать меня не будут. Военная пенсия, конечно, адью, но… пропади она пропадом, эта пенсия.

– Спасибо, – Артем сглотнул.

– Да не за что. Я просто не могу без тебя, и все. Помочь тебе уложиться? Смотри, какой бардак учинил, – я слегка пнула ногой коробку. – Нет, сначала приготовлю обед. Чем ты будешь заниматься в Израиле?

– Собирать зубы дракона…

Мне не понравился этот ответ.

– Какие анальгетики ты принимаешь?

– Не помню… В кармане пиджака.

Блистер остался нетронутым.

– Или ты сейчас выпьешь таблетку, или я заставлю тебя выпить. Благо, смогу с тобой справиться.

– Хорошо…

Я пошла на кухню, зажгла газ, включила радио, и пока чайник закипал – быстренько выплакалась. «O-bla-di, o-bla-da, life goes on, bra!.. Lala how the life goes on!..» – пел Пол Маккартни, еще не разругавшийся с еще живым Джоном Ленноном.

«Эшелон уходит ровно в полночь».

На самом деле – не в полночь, а в полдень, и не эшелон, а здоровенный сухогруз «Петрович» уходил курсом на Одессу, неся на борту четыре тысячи советских военнопленных, возвращающихся на Родину согласно договору.

Загудела сирена. Загромыхали по трапу ботинки. Глеб поднялся на борт вместе с остатками своей роты. Нашел тихий уголок на солнце, сел на свернутый канат.

Уже несколько дней ему не давал покоя один неотвязный, призывный ритм. Он превращался в мелодию, она искала себе слов. Глеб начал жить в не очень родном ему, но радостном режиме создания песни. Он полез в карман, достал задрипанную записную книжку и ручку-фломастер, которую увел из Ретрансляционного центра и которая прокочевала с ним по всем госпиталям. Посмотрел на строфы, записанные вчера ночью, когда в лагере военнопленных заткнулось навязчивое «Радио-Миг»:

Ах, ну почему наши дела так унылы?Как вольно дышать мы бы с тобою могли!Но где-то опять некие грозные силыБьют по небесам из артиллерий земли…

В небе попрошайничали чайки-нищенки. На корме матюкался белый сержант, командующий погрузкой.

События прошедшего месяца странным образом переплавились в строчки, и Глеб в очередной раз поразился своей вывихнутой музе: она упорно не желала иметь дело с реальным миром, переиначивая то, что он хотел изложить, на свой лад…

Грохот убираемого трапа, грохот в клюзах. Волоча шлейф водорослей, поднимается из бутылочной зелени черный разлапистый анкер. Медленное, мощное движение огромной посудины…

Поехали!

Но вот и опять слез наших ветер не вытер,Мы побеждены, мой одинокий трубач.Ты ж невозмутим, ты горделив, как Юпитер.Что тешит тебя в этом дыму неудач?

Они возвращались на Родину. Разгромленные, разбитые, ошеломленные своим поражением и неожиданным поворотом мировой оси, колебанием твердой и понятной земли под ногами, возвращались, униженные зряшностью своих смертей и той легкостью, с которой беляки сами похерили свою победу – словно это хобби у них такое, воевать, а потом, победив, сдаваться…

Но многие возвращались задумавшимися.

Итак, песня готова, структура ясна, мелодия – отточена. Оставалось решить, кому же поставить в диалоге точку…

Глеб решил. И записал:

И, что бы ни плел, куда бы ни вел воевода —Жди, сколько воды, сколько беды утечет.Знай: все победят только лишь честь и свобода.Да, только они – все остальное не в счет.

– В общем, я тебя жду, – сказал он. – Как прилетаю, так сразу начинаю ждать.

Самолет компании «Австрийские авиалинии» подрулил к терминалу. По эту сторону стойки таможенного контроля начал скапливаться народ.

– Позвони мне сразу, – попросила я. – Обязательно.

– Конечно.

Аэро-Симфи, ворота миров. Встречи и прощания. Долгие проводы – лишние слезы…

Арт оглянулся на табло, высвечивающее время до отлета, скользнул невидящим взглядом по окружающей публике, прижал меня к себе и поцеловал в губы – длинно и жадно. У таможенной стойки рейса на Париж зааплодировали. Я смутилась, отступила на шаг. Еще секунду мы не разнимали рук.

Таможенный контроль. Да, сударь. Проходите, сударь.

Он оглянулся, помахал рукой и исчез в квадратном проеме терминала.

…В зоне по ту сторону таможенного контроля на последние крымские тысячи Верещагин купил бутылку «Реми Мартен» с доставкой и заполнил карточку на имя Фаины Абрамовны Файнштейн, консульство Израиля.

Вечером в бахчисарайской квартире зазвонил телефон.

– Артем, ну что? Как ты?

– Прекрасно. Тащиться в город сил не было, я заночевал в отеле аэропорта. Ты смотрела вечерние новости? Ты знаешь, что случилось?

– Нет. – Я похолодела, вообразив что-то бесповоротное…

– Месснер в одиночку без кислорода поднялся на Эверест!