Читаем без скачивания Операция «Остров Крым» - Ольга Чигиринская

Ольга Чигиринская

Операция «Остров Крым»

All men dream; but not equally. Those who dream by night in the dusty recesses of their minds wake in the day to find that it was vanity: but the dreamers of the day are dangerous men, for they may act out their dream with open eyes, to make it possible. This I did.

Все люди грезят, но по-разному. Те, что грезят ночью в пыльных уголках своего сознания, очнувшись от своих грез днем, находят их развеянными в прах; но те, кто грезят днем – опасные люди, ибо они могут с открытыми глазами воплощать свои грезы в жизнь. Как делал я.

Ваше благородие, госпожа Удача,Для кого ты добрая, а к кому – иначе.Девять граммов в сердце постой, не лови!Не везет мне в смерти – повезет в любви.Ваше благородие, госпожа Победа!Значит, моя песенка до конца не спета…Перестаньте, черти, клясться на крови!Не везет мне в смерти – повезет в любви…

Пролог

Это было минувшей весной, и новая весна прошла, и я спешу все записать, пока не стерлись впечатления – они и так день ото дня все тусклее и тусклее, да еще и наслаиваются друг на друга, сбивая очертания и краски.

Есть и другие причины спешить. Я пишу днем, когда муж на работе, а дочка спит, и гудит кондиционер, и в стекло бьется жар из пустыни Негев. Марта спит все меньше и меньше, ей уже почти два месяца, она уже догадалась, что где-то там за вкусными сиськами и теплыми руками есть какие-то люди, и хочет общения, а не просто еды и смены дайперсов. Пока что ей хватает телесного контакта – я упаковываю ее в слинг и увязываю на грудь. Стука машинки она не боится, привыкла к нему еще до рождения: Арт, приходя с работы, начинает тарахтеть. Поэтому я должна успевать за день как можно больше.

Мы рассказываем одну и ту же историю, но по-разному. Он собирает свидетельства о том, чего не видел сам, получает и отсылает сотни писем, скрупулезно выверяет по карте каждое передвижение каждого подразделения чуть ли не до взвода. И я, читая этот опус магна, вижу, как теряется в нем человек, почти в одиночку начавший войну против огромной державы. Мужчина, которого я люблю. Отец моего ребенка.

Мы хотим одного и того же: рассказать миру, что, как и почему заставило нас взяться за оружие. Но он хочет говорить обо всех нас, о пятидесяти тысячах крымских военных. А я хочу говорить о нем, кто-то же должен говорить о нем не так сухо и беспощадно, как он говорит о себе сам.

Лучшими военными мемуарами он считает «Семь столпов мудрости» и при этом страшно боится выглядеть таким же позером, как их автор. В результате все его друзья, знакомые и даже некоторые враги выглядят объемными и цветными, а сам он – как дырка в картине, пустой выгоревший силуэт. Он шутит, что так и должно быть: на фото никогда нет фотографа. Но я-то знаю, что так быть не должно.

Пусть он говорит за всех нас. Я буду говорить за него.

Сначала я думала, что это легко – писать о человеке, которого знаешь и любишь. Просто рассказывай все, как было, начиная с того дня, как он вернулся из Непала и заехал за тобой в полк, чтобы сделать предложение руки и сердца. То есть сначала он позвонил, я была на летном поле, звонок приняла Рахиль Левкович. Она записала, что звонил Арт, – и тут же по своему обыкновению забыла, вспомнила только вечером, подписывая вместе со мной увольнение до завтрашнего полудня: а кстати, тут звонил твой капитан, сказал, что заедет за тобой в шесть, упс, это же через десять минут. Ну, спасибо, Рахиль.

И вот начинаешь так рассказывать – как сразу стоп. Почему из Непала? Что капитан Вооруженных сил Юга России вообще делал в Непале? Почему он туда уехал накануне Воссоединения (тогда это еще называлось вот так, с пафосом и с большой буквы)? И почему, вернувшись, первым делом надумал жениться?

Значит, нужно отматывать время назад и рассказывать, как в декабре 1979 года Остров Крым дружно сошел с ума и запросился в объятия СССР. Тому было много разных причин, и все их Арт излагает в своем великом труде, но главная из них – мы-де не выдержали «искушения Империей». У трех народов, составлявших большинство населения Крыма, прошлое, как ни крути, имперское. Но Османская империя накрылась Первой мировой, Британская – Второй, а Российская перекрасилась в багровые тона и как-то доскрипела до восьмидесятых. И вот мы, идиоты такие, устав болтаться посреди Черного моря как это самое в проруби, утомившись быть этакой недо-Россией, купились на причастность к имперскому величию. С какого-то перепою ли, недотраху ли, но показался нам страшно привлекательным этот неравный брак: как бы мы этот разваливающийся колосс оплодотворяем нашей предприимчивостью, вольнодумством, ну и все такое прочее – а они нам за это чувство принадлежности к чему-то большому и чистому. Вот с какой стороны ни глянь, сделка хуже не бывает, а ведь многим она казалась тогда сделкой века.

Как выразилась потом Рахиль: «Ебанулись на отличненько». Правда, она и сама в те дни носилась с красно-белой ленточкой на груди и рассказывала взахлеб, как поедет первым делом в Одессу-маму, откуда ее бабка с дедом еле ноги унесли, да как пройдется по Дерибасовской… Ну да кто старое помянет. Тем более, в Одессе мы с ней таки побывали, и довольно скоро.

Я на тот момент уже два года как встречалась с Артом, и от него успела набраться скепсиса. Конечно, мне тогда казалось, что он перебарщивает, воображая СССР какой-то уж вовсе Галактической Империей с мумией Дарта Вейдера в мавзолее. Но я делала скидку на то, что он потерял отца в этой стране и имеет право на некоторую предвзятость.

Сама я, конечно, не могла осилить тонны книг, проходивших через его руки, но кое-что все-таки раскрывала и пыталась читать. Книги производили неприятное впечатление. Нет, упаси Бог, не о Гинзбург речь и не о Шаламове, я вообще не люблю исторический хоррор. Речь о тех, кто пишет о жизни самой обыкновенной, о быте нормальных людей. Вроде бы. Потому что все эти книги в какой-то момент преподносили неприятный сюрприз: вот только что герои жили нормальной жизнью и вели себя как нормальные люди, и вдруг бац! – пошел Кафка самый настоящий. А дорогой мой капитан плечами жмет: нет, они вот так вот и живут, да, чистая правда, Тэмми. И я берусь уже за другую книгу, о которой точно знаю, что это фантастика – там молодые ученые занимаются магией, это все довольно комично описано, но я вижу, что мера кафкианства там ровно та же, что у Трифонова или в рассказе о том, как затопили деревню, – это же просто триллер Кингу на зависть, а Арт уверял, что повесть чуть ли не документальная. В общем, по книгам СССР производил впечатление не то чтобы страшное, а вот какое-то жутенькое, как в сказке Кэрролла, где мир в любой момент может обернуться никто не знает, чем. И мне не нравилось, что вся наша небольшая страна с восторженным визгом бросается в эту нору за белым кроликом.

Но переживать по этому поводу я особенно не переживала. Старалась отнестись философски: сделать-то ничего уже нельзя. И казалось мне, что Арт отнесся к вопросу так же. Он какое-то время ходил как в воду опущенный, но потом с головой ушел в подготовку экспедиции на Южную стену Лхоцзе – дескать, когда еще выберемся. И в апреле даже полетел с Шамилем в Непал, и я даже не возражала, хотя планировала с ним в тур по Нормандии. Ну да ладно, я же знала, как он влюблен в свои Гималаи. Отлучи меня кто-либо от штурвала навсегда, я бы тоже пришла в отчаяние. Но я не думала об этом; я понимала, что из армии всех нас уволят, скорее всего (ничего страшней в голову не приходило), но я надеялась, что уж в гражданскую-то авиацию меня с моим налетом возьмут, а вот Арт в Гималаи уже не выберется. Так что пускай.

Мне бы сообразить, что уж больно легко он привык к мысли об интеграции. Мне бы заметить, что на их альпинистских посиделках почему-то не появляется Таскаев, ездивший с ними во все гималайские походы, но постоянно отирается Володя Козырев, который вообще ни разу не альпинист, а жокей-любитель.

Но я предпочла остаться слепой. Распространенная страусиная тактика. Никому и никогда она не помогала – почему же люди прибегают к ней снова и снова?

Итак, Крым сходил с ума, а капитан Корниловской дивизии горно-егерского полка Артемий Верещагин отправился на три недели в Непал, на разведку Южного склона Лхоцзе.

Я не была с ним там – и много где еще, – но я люблю и знаю его настолько хорошо, что легко могу все себе представить, начиная с того момента, как он сошел по трапу в Аэро-Симфи.

Совершая в Аэро-Симфи привычные действия – паспортный контроль, получение багажа, плата за стоянку, заправка, – Верещагин почувствовал, что отогревается. Не телом – телом он отогрелся еще в Дели, они вылетали душным жарким вечером, и кондиционеры в самолете были сущим спасением, – но нутром от оттаял только сейчас, только тогда, когда ступил из трубы терминала на бетон Аэро-Симфи, услышал русскую речь, достал из кармана и бросил в ненасытный счетчик монетку в пятьдесят рублей, которая так и валялась в этом кармане все три недели с момента вылета из того же Аэро-Симфи.