Читаем без скачивания Девушки для диктатуры сионизма - Михаил Маковецкий

И надо же такому случиться, что в это время, когда они сражались за шашечной доской, к нашему отделению судебно-психиатрической экспертизы медленно, но верно приближалась главная проверяющая из Иерусалима. А к нашему отделению у нее отношение особенное. Во время прошлой проверки именно в нашем отделении у нее случился бурный роман с одним из пациентов.

Конечно, она не могла забыть историю своего знакомства с Мустафой, которая произошла при столь романтических обстоятельствах. Они виделись всего три раза, но она ни о чем не жалела, не звала и не плакала. Иногда ей даже казалось, что всё прошло как с белых яблонь дым. Но она помнила каждую мелочь, связанную с их свиданиями. Когда главная проверяющая подходила к отделению судебно-психиатрической экспертизы, у неё пересохло во рту и сердце забилось в груди, хотя никак не могла понять — отчего. Для того чтобы немного успокоится, она вышла в прогулочный дворик отделения и порывисто вздохнула. Среди пациентов главная проверяющая узнала нескольких виновников громких преступлений, которых показывали по телевизору. Это её немного отвлекло и успокоило. Неожиданно один знаменитый насильник, у которого брали интервью все каналы израильского телевидения, как-то быстро и очень неожиданно положил её животом на теннисный стол, так, что ноги свисли вниз, резко поднял подол платья, по-хозяйски похлопал по правой ягодице, так похорошевшей после недавней пластической операции, и приступил к снятию трусиков. Бурный роман со знаменитым насильником, тем более на жестком теннисном столе и в окружении многочисленных болельщиков, в настоящее время не входил в её планы. В результате главная проверяющая громко закричала. Ей хотелось кричать так, как кричат насилуемые женщины в арабских фильмах, пикантно и жалобно, но из её груди вырвался рык страдающего запором динозавра.

«Как же они воют, — с тоской подумал сидевший на другом конце теннисного стола и не спускавший глаз с шашек Шпрехшталмейстер, — нормальный человек так не воет даже тогда, когда его насилуют. Да и стол сильно качают, хотят, чтобы я отвернулся, и Оффенбах убрал с доски пару моих шашек. Вот они, интриги масонские».

Плодом его размышлений стала фраза, которую Шпрехшталмейстер проронил, не поворачивая головы: «Кто будет стол качать — тому уши местами поменяю».

На знаменитого насильника эта фраза произвела сильное впечатление. По своему опыту он знал, что изнасилование требует максимальной концентрации. Поэтому следить за тем, чтобы стол не качался, он был просто не в состоянии. Но и процесс перемены местами ушей представлялся ему не безболезненным. Из глубокого раздумья его вывела главная проверяющая. Воспользовавшись минутной слабостью насильника, она так дернулась, что все шашки посыпались на пол. Шпрехшталмейстер поднял голову и посмотрел на насильника долгим психотерапевтическим взглядом. Впервые в своей богатой практике насильник испытал чувство раскаяния за содеянное. Он опустил подол платья главной проверяющей и аккуратно разгладил складки на её кофте. Всем своим видом насильник как бы хотел сказать, что пришла какая-то женщина, легла на теннисный стол немного передохнуть. Сексуальный маньяк из чистого любопытства поднял ей юбку, но, не увидев там ничего для себя нового, вновь юбку опустил. На этом инцидент можно считать исчерпанным, а эта психопатка, которая орала и трясла стол, сама же во всем и виновата. Лично же он, как и все насильники вообще, относится к игре в шашки с большим почтением. Шпрехшталмейстера эти невысказанные объяснения не удовлетворили, и он встал. Сексуальный маньяк почувствовал себя нехорошо. Можно даже с уверенностью сказать, что он почувствовал себя плохо. Ему стало дурно. В дальнейшем ему пришлось оказать первую медицинскую помощь и дать лекарственные препараты, улучшающие состояние при поносе. Его состояние стабилизировалось только через несколько дней.

И после этого Шпрехшталмейстер позволяет себе укорять меня за то, что якобы я перегибаю палку, — Рабинович был вне себя от гнева, — а Пятоев тоже хорош. Пациент Оффенбах рассказал ему о том, что заметил, как Мирлин Монро часами сидит на дереве возле его нового дома и старается через маленькое окошко рассмотреть, чем он занимается по утрам в туалете. И что именно поэтому он не включает свет в местах общественного пользования. Хотя, как пациент Оффенбах недавно понял, это помогает мало. Вчера внутренний голос по большому секрету сообщил ему, что Мирлин Монро притаилась в ветвях с прибором ночного видения.

Услышав о приборе ночного видения, санитар Пятоев, вместо того, чтобы чистосердечно рассказать об услышанном врачам, вступил с Оффенбахом в совершенно излишнюю дискуссию о методах наблюдения за противником в ночное время, чем обогатил бредовую конструкцию пациента Оффенбаха чрезвычайно. Теперь бедняга Оффенбах не только не включает в туалете свет, но пробирается туда ползком и укрывшись с головой одеялом. А ведь это общественный туалет отделения в психиатрической больнице. Его посещает не только пациент Оффенбах. Вот и два дня назад, уборщица мыла там пол, вдруг погас свет, и в полумраке она увидела, как в туалет вползает нечто, завернутое в одеяло. Несчастная женщина закричала так, что треснул унитаз. Сейчас ее состояние значительно улучшилось, но она продолжает предъявлять жалобы на то, что в тайных девичьих грезах ей снится пограничник Степан Карацюпа и Павлик Морозов, почему-то говорящий на идиш. А заслуженного художника Кабардино-Балкарии Михаила Гельфенбейна этот случай подтолкнул к написанию картины «Interrogation of the Zionist» (Допрос сиониста).

— Начинающим санитарам психбольницы есть с кого брать пример, — сказал в свое оправдание Шпрехшталмейстер, — Рассказывают, что даже опытный медбрат Рабинович по ночам заставляет пациентов петь песни высокого патриотического звучания. И никто по этому поводу не роняет скупую мужскую слезу. Вот что значит масонский заговор в действии.

— У меня складывается впечатление, — не унимался Рабинович, — Что у Шпрехшталмейстера не совсем верное представление о обычаях моего народа. Мне уже дважды пришлось объяснять ему, что перед принятием субботней трапезы не нужно заставлять пациентов отжиматься от пола. И при этом голословно утверждать, что этого требует еврейская традиция. А, кроме того, санитар Шпрехшталмейстер в тайне от администрации сумасшедшего дома в рабочее время пишет роман под названием «Сила есть», что является грубым нарушением трудовой дисциплины. Тем более что роман посвящен о борьбе с жидомасонским заговором.

— Мама пыталась его женить, но его любимым снарядом оставалась штанга, — с укоризной сказал Пятоев, глядя на Шпрехшталмейстера.

— Я думал ты друг и хранитель моей литературной тайны, — со слезами на глазах воскликнул Шпрехшталмейстер, — я же только тебе отрывки читал, я же тебя, Рабинович чертов, главным героем сделал, а ты вот как поступаешь?

— Извини, атлет, невзначай обидел, — Рабинович явно выглядел расстроенным.

— Стоит тихая Варфоломеевская ночь, — охарактеризовал происходящее Пятоев, — Толстого нужно читать, а не Шпрехшталмейстера. Лев Николаевич и ещё раз Лев Николаевич. Помниться я ярко освещал его творчество в своих школьных сочинениях. Невольно приходит на ум: «Когда бомбы стали разрываться в гуще солдат, Пьеру неожиданно открылся внутренний мир просто русского человека», или «В жизни Наташи Ростовой был только один мужчина, который мог делать с ней всё, что захочет. Звали его Лев Николаевич Толстой». А еще я был страстным поклонником белорусской поэзии.

Весела была, як бацьку хавали,Догiя ногi у гроб не улязалiВесела была, цукерки давали.Во рагаталi, во рагаталi!

— Вы слышите, сколько в этих стихах человеческого тепла, сколько искренности, непосредственности, наконец?

— Я поражаюсь, откуда у простого офицера-десантника столько ума, столько глубоких знаний? — вопросом на вопрос ответил Шпрехшталмейстер, — Пусть мой роман «Сила есть» ещё не нашел дорогу к своему читателю. Пусть. Но иронизируешь ты напрасно. И не надо говорить, что сила, которая у меня есть, интересна только моей супруге Настеньке. Волосы встают дыбом даже у лысых и глухих, когда они слышат такого рода разглагольствования. Такие как ты в один голос говорят, что верхи не могут, и при этом распространяют злонамеренные слухи, что низы не хотят. Пушкин и Лермонтов были заклёваны и убиты такими же моральными уродами как ты!

— Помню, к нам в психбольницу однажды поступил пожилой человек, — вступил в литературную дискуссию Рабинович, — В России он работал известным узбекским писателем. Истинным грандом литературного цеха. В молодости он работал забойщиком на мясокомбинате. В своем последнем перед отъездом в Израиль произведении этот мясник от литературы сочетал законным браком Микки Мауса и принцессу Диану. Акын узбекской литературы считал, что принцесса Диана — это персонаж мультфильма, а не живая женщина в плоти и крови. Естественно, он вынужден был опубликовать свои извинения. Извинения были по-восточному витиеваты, и в них выражалась уверенность в том, что принцесса Диана происходит из хорошей семьи.