Читаем без скачивания Девушки для диктатуры сионизма - Михаил Маковецкий

— Рабинович, когда ты переворачиваешь мусорный бак в машину, ветер метёт мусор на голову. Видимо, тогда тебе и попал на голову презерватив, с которым ты уже ходишь четвёртый день, — руководитель службы муниципалитета по уборке мусора, старался объяснить ситуацию, не обидев меня.

— А этот дурацкий случай с мошонкой? Мэр сказал, что это могли бы раздуть до такой степени, что он бы имел судебную перспективу.

Я вспомнил, что недавно два рабочих-араба, в знак протеста против сионисткой экспансии, забросили во двор религиозной школы для девочек половые органы верблюда, надув их предварительно автомобильным насосом. Мне пришлось самому тащить этот натюрморт к мусорному баку.

— Да это вообще была не моя мошонка, я её сам же и убрал, — возразил я.

— Оставь. Это была мошонка принцессы Дианы — этот случай мы уже проехали, — напирал мой начальник. — Я понимаю, от тебя ушла жена, и тебе нужно встряхнуться. У меня к тебе серьёзный разговор.

— Судя по морщинам, не принцессы Дианы, а монахини Терезы, — вяло возразил я, но с интересом выслушал предложение руководства.

— Завтра я на пол дня еду в… за… э… — начальник замялся. — Короче. Помойся, с вечера чеснок не ешь. Зубы почисть. Магазины ещё открыты, купи зубную щетку и пасту, возьми с собой 150 шекелей, мы идем в публичный дом.

— Зачем? — задал ненужный вопрос я.

— Там из окон открывается чудный вид на море, — закончил беспредельную беседу глава мусорщиков, — если твоя половая партнерша упирается руками в подоконник.

Над кассой очага сексуального отдуха висел грозный плакат «А ты надел свой презерватив?!» на английском «And you put on the condom?!», французском «Mays toy le lot le preservative?!» арабском, русском языках и, естественно, на иврите.

— Учреждение имеет международное признание, — с удовлетворением отметил я про себя. Над рабочими комнатами надписи были менее строгими. В отделе группового секса, который мы гордо отвергли из-за дороговизны, было начертано «Как хороши, как свежи были Розы». Короче говоря, в публичном доме я большого удовольствия не получил, но ощутил себя мужчиной. В дальнейшем презервативы на голове я больше не носил, зубы чистить продолжил, чеснок есть прекратил, ушел с головой в политическую борьбу и на ближайших выборах был избран по партийному списку прогрессивно-религиозной партии в горсовет. Победу мне принесли женские голоса.

После выборов соратники по партии уговорили меня отказаться от своего места в горсовете в пользу следующего за мной по списку, может быть, не столь любимого народом, но отдающего весь пыл своей души делу прогрессивно-религиозного воспитания трудящихся, заслуженного ветерана партии. Мне предложили довольно крупную сумму денег наличными и хорошую работу по профессии. В случае моего несогласия отказаться от своего места в горсовете, к глубокому огорчению моих партийных соратнокиов, неизбежно были бы преданы огласке подробности его гнусных, развратных действий в отношении учениц школы «Путь к Сиону».

Я согласился на закулисную сделку. Ему долго жали руку и хлопали по спине. Называли единомышленником и товарищем по борьбе. Половину обещанных денег всё-таки отдали. В качестве хорошей работы по профессии первоначально почему-то предполагалась должность тренера по борьбе команды медиков. Я прибыл по указанному адресу и своими расспросами до смерти напугал больных онкологического отделения. Спортзала по этому адресу никогда не было. Религиозные сторонники прогресса удивились тому, что я их неправильно понял, и что имелась в виду должность помощника медбрата в психбольнице. Тем более что это работа по профессии, и без борцовских навыков там никак.

На эту работу меня действительно взяли. Вдобавок нежданно прилетела жена с детьми. Я уже начал привыкать жить один, но детям был очень рад, да и жена выглядела похорошевшей. Люда рассказывала, что очень за мной скучала и по многу раз перечитывала его письма.

Особенно её потрясли два письма. Первое, в котором я описывал поездку на экскурсию, где на страусиной ферме страус клюнул его в руку, в домике скорпионов скорпион ужалил его в ногу, и, растерзанного дикими зверями, меня отвезли в медпункт, где солдатка-эфиопка делала ему уколы.

— Вот где экзотика, — подумала тогда Люда. — Страусы, эфиопки, скорпионы. А у меня здесь тоска, грязь, дождь третий день идет.

Но последней каплей, подтолкнувшей Людмилу к отъезду в Израиль, было драматическое описание покупки по дешёвке сорока килограммов фруктов.

Я долго вспоминал этот эпизод с содроганием. Воспитанный на быте и нравах средней полосы России, я не знал, что у евреев выходной день начинался в пятницу вечером и, соответственно, вечером прекращают ходить автобусы. Соседка сказала мне, что в пятницу после обеда фрукты на базаре всегда дешевеют. Это была истинная правда: то, что не продано в пятницу, сгнивает и выбрасывается в субботу. Я приехал на базар под вечер с огромным рюкзаком и плотно набил его дарами израильских полей и огородов. Все было очень дешево, но когда я очнулся, оказалось, что последний автобус уже ушёл, а на такси денег нет. Пришлось идти пешком. Я плутал по городу часа четыре с тяжелейшим рюкзаком, в пути съев килограммов десять грязных персиков, груш и винограда. К счастью, понос открылся ближе к полуночи, когда я был уже дома.

— Если он на свою зарплату уборщика позволяет себе рюкзак фруктов купить, то какого чёрта я здесь сижу? — справедливо рассудила Людмила Ивановна, прекратила преподавать физкультуру в средней школе и отбыла на постоянное место жительства в государство Израиль.

— Но я с вами заболтался, — продолжил Рабинович, — а нам работать надо. К нам привезли нового больного, бедняга страшно возбужден. Поговорите с ним, может он успокоится.

— Говори, масон, что стряслось, — обратился Шпрехшталмейстер к новому пациенту, которого звали Станислав Оффенбах. Вид у него был совершенно безумный, и Рабинович дал команду быть с ним помягче. Из сбивчивого рассказа Станислава выяснилось следующее.

По приезде в Израиль Оффенбах дешево, но, как показала жизнь, легкомысленно, снял трехкомнатную квартиру в эфиопском районе. Семейство Оффенбахов включало Ксению, супругу Станислава, натуральную блондинку, с которой Оффенбах не развелся в России, чтобы вывезти детей в Израиль, белокожую, в маму, дочку шестнадцати лет, за которой толпой ходили уроженцы Эфиопии, утверждая, что все мы евреи, и требовали дружбы, четырнадцатилетнего сына, недавно впервые познавшего радость онанизма, маму, простую пожилую еврейскую женщину, изматывающую окружающих своей высокой интеллигентностью, и сенбернара Гнома, перекормленную, но подвижную собаку весом килограммов восемьдесят. Со временем с большим трудом он собрал деньги на покупку небольшого домика в отдаленном районе новостроек с характерным для Израиля названием «Белый медведь». И все бы было хорошо, но когда он, наконец, пришел счастливый день вселения, его психика не выдержала, и он упал без чувств на пороге своего жилища. Придя в чувство, он увидел, как его мать и его супруга, которые долгие годы не подходили друг к другу ближе, чем на пять метров, со счастливыми, одухотворенными лицами прикрепляли к дому плакат: «Осторожно!!! Во дворе злая на негров собака!» Скупые мужские слезы бурным потоком хлынули из глаз Станислава.

— Что с вами? — услышал он чей-то участливый, окающий голос над своей головой. Голос отчетливо окал по вологодски.

— Станислав вытер слезы и посмотрел вверх. Над ним склонилась женщина циклопических размеров. Одета окающая женщина была в обтягивающие белые штаны, которые украшала дышащая жизнью сцена пожирания папуасами капитана Кука. Великий мореплаватель был еще почти цел, присыпан пряностями и дан в натуральную величину. Над папуасами, на фоне облаков, по-русски и на иврите было написано: «Деликатесные продукты — кибуц «Еврейская доярка». От волнения крупная женщина обильно потела. Белые облака на её штанах быстро посерели и вскоре стали похожи на грозовые тучи, и казалось, что на недоеденного капитана и пряности вот-вот хлынет ливень. Но вместо ливня приехали добрые санитары и доставили Станислава в психиатрическую больницу.

Глава 16

Лопоухий снова в бою

— Подведем итоги, — продолжил Пятоев, — Наташа, по всей видимости, находиться в руках преступной группировки «новых». И мы даже не знаем, чем они занимаются.

— Мочить надо было Ругальского, тогда бы он все и рассказал, — веско заметил Шпрехшталмейстер, — а так мы все сидим, как старуха из сказки о золотой рыбке. У разбитого корыта и без ухи.

— Скажите, милейший, а вам кровавые мальчики по ночам не снятся? — спросил его Рабинович.

— Мне всё больше снятся грудастые девочки, — откровенно, но несколько грубовато ответил Шпрехшталмейстер, — Кстати, тут один лопоухий мужичонка пришел навестить пациента Оффенбаха и что-то хочет у тебя спросить.