Читаем без скачивания Девушки для диктатуры сионизма - Михаил Маковецкий

И, наконец, в солидном медицинском журнале «Questions of blood supply» (Вопросы кровоснабжения) увидела свет публикация ученого с мировым именем Антонио Шапиро дель Педро в защиту чести и достоинства перешедшей в ислам английской королевской фамилии. Как и следовало ожидать, статья этого большого ученого носила взвешенный характер, была объективна, строга и беспристрастна. Но эмоциональные акценты в статье были расставлены однозначно.

— Hands of these vampires on an elbow in blood (Руки этих кровопийц по локоть в крови), — писал замечательный ученый, — their grin of vampires causes in me the mixed feeling of fastidiousness and disgust. Their poor attempts to throw the black shadow on princess Diana, their mean fabrications and dirty insinuations to address of prince Charles should we are placed to a pillory (их оскал вампиров вызывает у меня смешанное чувство брезгливости и отвращения. Их убогие потуги бросить свою чёрную тень на принцессу Диану, их гнусные измышления и грязные инсинуации в адрес принца Чарльза, должны быть пригвождены к позорному столбу).

Далее Шапиро дель Педро выражал глубокую убежденность в том, что «expressed deep conviction that a wheel of a history to not turn back» (колесо истории не повернуть вспять) и также заявлял, что «firmly trusts in healthy Muslim forces of the Great Britain which include both patriotic forces, and cohorts of soldiers — internationalists» (твердо верит в здоровые мусульманские силы Великобритании, которые включают в себя как патриотические силы, так и когорты воинов-интернационалистов). Заканчивал дель Педро свою публикацию утверждением, что «in this belief he derives strength» (в этой вере он черпает силы).

— На этом общественная дискуссия о нарушениях прав человека Великобритании, я надеюсь, завершилась? — спросил Ругальский.

— Вы не романтик, Шай, — укоризненно отметил Гришин.

— Ну почему же, — с достоинством сказал Ругальский, — Я тоже люблю иногда задорно пукнуть в людном месте. Но сейчас у меня не то настроение.

— Давайте его грохнем, пока у него настроение не переменилось, — вновь поднял свой голос в защиту убийства Ругальского Шпрехшталмейстер.

— Не хотите историй о принцессах, могут рассказать разрывающую сердце историю простой уборщицы с аптеки, — не терял надежды отвлечь Ругальского от мрачных мыслей Гришин, — однажды для поступления в псковский университет у заслуженного ветерана почему-то потребовали сдачи экзамена по математике. Уборщица с аптеки с жаром начала подготовку к экзамену. Я часами объяснял ей, что такое квадратный корень, чем гипотенуза отличается от катета, и на себе демонстрировал смысл числа «пи». Она слушала меня как завороженная. Не скрою, меня обуяла гордыня. Пытаясь объяснить теорему Пифагора, я нарисовал треугольник, который уборщица разглядывала с нескрываемым интересом долгими зимними вечерами. Однако приложенные титанические усилия не помогли ей избежать оглушительного провала на экзамене.

Первый вопрос, на который она не смогла дать правильный ответ, был на сообразительность. Было дано три двухзначных числа и предложено указать наименьшее. Будущий дипломированный фармацевт указала число наугад и не угадала. Но особенно её обидел вопрос на запоминание, на который ей так же не довелось ответить правильно. В вопросе спрашивалось, сколько будет восемь умножить на восемь. Моя знакомая была в тупике.

— Я вызубрила все пособие по подготовке к экзамену, — возмущалась тянущаяся к знаниям уборщица с аптеки, — там говорилось, сколько будет, если восемь умножить на шесть и восемь умножить на четыре. Об умножении восемь на восемь там не сказано ни звука. Этот экзамен сдать невозможно. Но никому не дано помешать нашему поступательному движению вперёд. Как завещал перед смертью Владимира Ильича Ленина Иосиф Виссарионович Сталин.

— Знаете что, — наконец не выдержал Ругальский, — давайте я расскажу вам одну историю, и закончим на этом. У нас, в следственном управлении тель-авивского округа, в отделе по борьбе с преступлениями в сфере нравственности есть одна сотрудница — саамка по национальности. Ее судьба по-своему примечательна. В молодые годы ее будущий супруг проходил срочную службу в рядах Вооруженных Сил на Кольском полуострове. На десятом месяце службы ему посчастливилось впервые покинуть расположение части. Продвигаясь по тундре в сторону фермы по разведению пушного зверя, он впервые увидел работающую ныне у нас саамку.

— На олене хорошо, под оленем лучше, — напевала задорную песню представительница народов Севера, как бы не замечая солдатика.

— Самка! — хотел, было, воскликнуть солдатик, потрясённый красотой саамкой, но, от нахлынувших чувств, он стал заикаться, и у него получилось, — Са-а-амка.

Прошло много лет. Они давно живут под Тель-Авивом, но до сих пор она не может понять, как солдатик, с первого взгляда, в разгар полярной ночи, с расстояния двадцати пяти метров смог определить, что она саамка по национальности.

— Сексуальные чудеса — это наша повседневная реальность. Это хорошо, что он рассказал историю о саамке, — сказал Пятоев после расставания с Ругальский, — эту историю я впервые услышал от Эвенка. Значит, они знакомы. Хотя Эвенк это тщательно скрывает. Сдается мне, что наша встреча на пляже с господином Ругальским не была последней. А теперь барабанная дробь, туш, все замерли. Недавно присутствующий здесь Рабинович, ни с кем не посоветовавшись, дал объявление: «Меняю породистого боксера с родословной на маленькую собачку любой породы». С чего бы это?

— Ну и что, — возмутился бесцеремонным вмешательством в свою личную жизнь Рабинович, — а на Украине в президенты баллотируется негр. А заслуженный художник Кабардино-Балкарии Михаил Гельфенбейн недавно закончил работу над картиной «Абрам лежал под Грушей, широко раскинув руки». И в этом нет никакого скрытого смысла. Пятоев просто увлекся подменой бытовых инцидентов псевдоглобальным анализом. Эвенк человек почти святой. Мирный и практически бестелесный в своем многоженстве погонщик оленей. В его интриги против нас я не верю. Вы в Израиле люди новые, а я прошел славный боевой и трудовой путь. И в сумасшедший дом пришел не откуда-нибудь, а из израильской политики. Так что к моему мнению нужно прислушиваться.

— С какой это еще политики? — не поверил Шпрехшталмейстер, — в социал-масонской партии состоял, что ли?

Циркач опять оскорбил меня недоверием, — обиделся Рабинович, — а я в израильскую политику прибыл из самой народной гущи с презервативом на голове. И главным движущим фактором моей блистательной карьеры была моя супруга, которая ехать в Израиль отказалась категорически. Я рассердился, с завистью подумал о жёнах декабристов и прибыл на историческую родину один, в 8.00 по местному времени. В тот же день к вечеру я понял, что совершил страшную ошибку и что по жене и детям скучаю чрезвычайно.

Ещё через несколько дней я приступил к уборке городских улиц, треть зарплаты посылая жене и детям. Находясь в состоянии душевного расстройства, я перестал следить за соей внешностью. Через два месяца после начала трудового пути на исторической родине меня отвёл в сторону мой начальник с целью задушевно с ним побеседовать.

— Ты третий день не моешься, Рабинович, — сказал он, — так нельзя опускаться.

Было справедливо отметить, что к моменту исторической беседы я выделялся неопрятным внешним видом даже среди уборщиков городских улиц. Но то, что я ходил с использованным презервативом, запутавшимся в его пышной шевелюре (из России я расчёску не привёз, а в Израиле так и не купил), это было уже чересчур. Мамаши взрослых дочек из религиозного района, где я убирал мусор, сочли это вопиющим вызовом общественной нравственности и пожаловались мэру города. Мэр пообещал родительскому комитету религиозной школы для девочек «Путь к Сиону», что вопрос будет постоянно находится под его личным контролем.

В ответном слове глава родительского комитета религиозной школы для девочек (Путь к Сиону) сочла необходимым особо отметить, что если уборщик не прекратит издевательства над девушками, (а это был уже второй случай — до этого я три недели подряд убирал территорию возле школы в жёлто-красных шортах, из-под которых была хорошо видна мошонка, когда я наклонялся), — то будут приняты самые строгие меры.

В свою очередь мэр заверил собравшихся, что Израиль является единственной демократией на Ближнем Востоке, и именно поэтому, по мнению мэра, политические демонстрации, направленные против традиционных ценностей, которые еврейский народ хранил в течение двух тысяч лет изгнания, абсолютно недопустимы.

После долгожданного расставания с членами родительского комитета религиозной школы для девочек мэр спустил вопрос с презервативом по инстанциям. Начальнику мусорщиков было предложено разобраться, незамедлительно принять самые строгие меры, после чего доложить об исполнении. Близились муниципальные выборы, и мэр очень рассчитывал на религиозных избирателей. Весь город был завешен плакатами с его простым еврейским лицом. Еврейского лица такой степени простоты в живой природе вообще не встречается, но мэру портреты нравились.