Читаем без скачивания Ушли клоуны, пришли слезы… - Иоганнес Зиммель

— Хорошее сравнение, — кивнула Норма. — У меня вопрос…

Пронзительно зазвонил телефон.

Барски снял трубку:

— Ханни? Что случилось? — Несколько секунд он слушал. — Господи ты Боже мой! Когда? Нет… Не может быть. Не надо, Ханни! Успокойся! Пожалуйста, успокойся! Ты плачешь, я не понимаю, что ты говоришь…

Норма встала.

Барски пытался успокоить женщину на другом конце провода. А та все плакала и плакала. Наконец он воскликнул:

— Оставайся в приемной! Я немедленно еду, — и положил трубку. — Боже мой, — сказал он, — этого только не хватало!

— Кто звонил?

— Ханни Хольстен. Только что прооперировали ее мужа. Она боится, что он умрет. И боится не без оснований…

— Но ведь сегодня днем он был в полном порядке!

— А час назад у него начались ужасные боли. Жена вызвала врача. Но тот не смог поставить диагноз. Велел немедленно отвезти его в Центр имени Вирхова. Там диагноз поставили. Тяжелый случай — аневризма брюшной аорты. Каждую секунду она может лопнуть. Поэтому операцию сделали немедленно. Поедемте со мной! Вам все равно нужно вернуться в институт. Пойду только предупрежу Милу.

6

— Я сыт по горло! — вскричал врач-толстяк. — Брошу все к чертям собачьим! Что у нас здесь за контора? Не поймешь, что происходит! Все время меняют сестер. Каждый день появляется новая, и, конечно, ни одна не знает, чем пациент болен.

Старшая сестра, сидевшая за длинным столом, сказала:

— Обратитесь к дежурному врачу, а на меня орать бессмысленно.

— Бессмысленно? Послушайте, как вы со мной разговариваете? Где вы учились? В Дахау, в концлагере?

Красавица медсестра подкрашивала губы, когда в кабинет буквально ворвались Барски с Нормой. Врач грубо выругался и выбежал из кабинета. На больших электрических часах было тринадцать часов четырнадцать минут. Медсестра, не обращая ни малейшего внимания на вошедших, разглядывала себя в овальное зеркальце.

— Эй, вы! — громко и грубо рявкнул Барски. — Примерно два с половиной часа назад сделали операцию доктору Харальду Хольстену. Где?

— Вы его родственник?

— Нет.

— Сожалею, но никаких сведений я вам дать не могу.

— Ошибаетесь, — неожиданно тихо проговорил Барски. — Можете, сестричка, очень даже можете. Если я через три секунды не узнаю, где прооперировали доктора Хольстена, вы завтра же вылетите из клиники, клянусь вам!

Красавица испуганно взглянула на него.

— Доктор Барски! Но мне запретили… Я не знаю…

— Две секунды.

Красавица начала лихорадочно рыться в толстой папке.

— Вот. Пятый этаж. Секция «Д». Пятьдесят четвертая операционная.

— Пойдемте! — Барски схватил Норму за руку и поспешил к лифту.

— Мне очень жаль, доктор Барски, извините… — Красавица вскочила со стула, но Барски даже не оглянулся.

С улицы донесся противный воющий звук сирены. У подъезда резко затормозила карета «скорой помощи». Наконец подошел лифт. Барски с Нормой поднялись на пятый этаж. Здесь царила мертвая тишина. В коридорах ни души. На полу были нарисованы указательные линии, и, идя по голубой, они попали в секцию «Д». У двери стояли двое в штатском. Это люди Сондерсена, сразу понял Барски.

— Добрый вечер, господин доктор, — сказал один из них. — Добрый вечер, фрау Десмонд.

— Добрый, добрый… Вы…

— Да, — ответил второй, державший в руках «уоки-токи». — Мы, разумеется, охраняем доктора Хольстена и здесь.

Над дверью пятьдесят четвертой операционной зажегся красный свет, появилась надпись: «ВХОД СТРОГО ВОСПРЕЩЕН!»

— Пойдемте, Норма! — заторопился Барски. — Здесь должна быть приемная…

Он быстро нашел ее. Две дежурные медсестры и молодой врач в белых брюках сидели перед телевизором, попивали кофе и о чем-то тихонько переговаривались. На экране Эдит Пиаф пела свою знаменитую песенку: «Нет, тебе не спасти меня…»

— Ян! — Молодой врач вскочил со стула.

— Привет, Клаус. — Барски представил их друг другу: — Доктор Клаус Гольдшмид — фрау Норма Десмонд.

— Очень рад, — сказал Гольдшмид. — Я ждал тебя. Дежурю уже двадцать часов. Прекрасно она поет, Пиаф, правда? С часу ночи по третьей программе стали передавать старую эстраду. Фрэнка Синатру, Дитрих, Дорис Дэй.

— Где Ханни? — спросил Барски. И, обратившись к Норме, добавил: — Мы с Клаусом знакомы уже несколько лет.

— От ваших статей я в восторге, — учтиво поклонившись, сказал Норме Гольдшмид.

— Где Ханни?

— Выйдем отсюда.

Гольдшмид прошел вперед и проводил их в свою маленькую комнату. Письменный стол, шкаф с папками. Стулья. Диванчик, на нем смятая подушка и шерстяное одеяло. Внизу опять взвыла сирена «скорой помощи».

— Садитесь, пожалуйста! — Гольдшмид сел за свой письменный стол. Под глазами у него были большие черные круги. Лицо бледное-бледное. Он устал. — Ханни в психиатрии, — сказал он. — У нее был припадок. Дошло до тяжелой истерики. Мы вызвали врача. Он сделал ей укол, и ее отвезли в палату психиатрии. Некоторое время она проведет там. Вот любящая жена, а?

— Очень даже любящая.

— Дрянь дело.

— Кто осмотрел Харальда? Ты?

— Да. Компьютерная томограмма и так далее… Все встало на свои места. Через полчаса он мог откинуть копыта. Оперировал Харнак. Специалист первоклассный.

— Знаю.

— Все настолько переполошились, что не заметили Ханни. И двое идиотов стали обсуждать при ней шансы Харальда выжить. Она все слышала. Тут-то и началась истерика. Жаль ее, бедную.

— Что, шансы неважные?

— М-да, неважные, — сказал Гольдшмид. — Его конечно, подключили к аппарату «сердце-легкие». Он был в шоковом состоянии. Давление за двести. После начала операции начало резко сдавать сердце. Аневризма у него в крайне неудобном месте, трудно подобраться. Но Харнак свое дело знает. Даст Бог, все обойдется, хотя…

— О, проклятье, — простонал Барски. — Проклятье…

— А отчего у него появилась аневризма? — спросила Норма.

— Это никому не известно, — сказал Гольдшмид. — Такое может случиться с каждым из нас. И в любую минуту. С вами, с Яном, со мной. Но в любом случае оперировать нужно немедленно. Если лопнет аорта — конец. Поэтому и сделана срочная операция. Надо было аневризму удалить…

— Вы хотите сказать, ее вырезают? — спросила Норма.

— Да. И открытые концы сшивают два хирурга одновременно, — сказал Барски. — Обычно двое. Но доктор Харнак принципиальный противник такой методики и пластиковые связки недолюбливает. Считает, что слишком велика опасность отторжения их организмом. Он берет кусок вены из голени и перетягивает концы. Так, по крайней мере, нет опасности отторжения. Сложнейшая операция. Три часа длится, не меньше.

— Иногда и четыре. При неблагоприятных обстоятельствах, как в данном случае, например, — сказал Гольдшмид. — Что вообще с Харальдом случилось?

— Ты меня спрашиваешь?

— У него организм изношен, словно у столетнего старика. Никаких резервов. В этом вся опасность. Как он мог дойти до такой жизни, Ян?

— После убийства профессора Гельхорна у нас у всех нервы ни к черту. И физически никто из нас не на высоте. Ты говоришь, организм предельно изношен? Нет, не знаю почему, просто не представляю…

Может быть, Хольстена что-то мучило, подумала Норма. Душа изболелась? Или он боялся чем-то выдать себя? Он — предатель? А если да, что произойдет теперь?

— Ждать здесь смысла нет, — сказал Гольдшмид. — Если он выдюжит, переведем его в барокамеру. Поговорить с ним ты все равно не сможешь. И с Ханни, конечно, тоже.

— Мы будем в институте, — сказал Барски. — Там я и высплюсь. Фрау Десмонд с некоторых пор тоже живет в институте…

— Я знаю. Да, для вас самое лучшее сейчас — отдохнуть. У меня дежурство до восьми утра. Если с Харальдом что случится, я вам немедленно позвоню. Извините меня, фрау Десмонд. В таких передрягах до того психуешь, что выражаться по-человечески просто сил нет!

Гольдшмид встал.

— Я провожу вас до лифта, — сказал он.

И снова к подъезду клиники с воем подъехала карета «скорой помощи», а за ней — другая.

Не успели они войти в кабину лифта, как к Гольдшмиду подбежала одна из двух сестер, которые пили с ним кофе.

— Доктор, вас немедленно вызывают в приемный покой! Привезли тяжелобольного!

— О’кей, о’кей, — сказал Гольдшмид. — Я спущусь вместе с вами.

Барски нажал на кнопку первого этажа.

— Тяжелая ночь, — сказал он.

— С чего ты взял? — удивился молодой врач, продежуривший уже двадцать часов. — Сегодня, можно сказать, тишь и благодать.

Как только они вышли из лифта, услышали из динамика голос дежурного по клинике:

— Доктор Гольдшмид! Доктор Гольдшмид! Немедленно явитесь в приемный покой. Доктор Гольдшмид…