Читаем без скачивания Новый Мир ( № 9 2010) - Новый Мир Новый Мир

Но это не мешает ему, вернувшись в тюрьму после успешного выполнения дипломатической миссии, вновь облачиться в свитер шестерки, варить Лучано кофе и драить полы в его камере. Лючано нервничает, он не привык к подобному наплевательскому отношению к самому святому в криминальном мире — понтам. Он чувствует, что бессилен управлять этим арабом; привычно запугивает, тычет в глаз ложкой, унижает, опускает, внушает: без меня ты — никто. Но Малик уже вышел из-под контроля. И в конце концов он изящно «убирает» Лучано, подставив оставшихся в тюрьме корсиканцев под пули и заточки их конкурентов из итальянской мафии (сам он в это время мудро отсиживается в карцере сорок дней и сорок ночей). Лучано остается в тюрьме один как перст, он — никто. Зато Малик занимает место во главе многочисленной и сплоченной мусульманской стаи, с вожаками которой он на протяжении фильма тоже долго, успешно и довольно жестко интриговал. Власть в тюрьме переходит к нему.

В конце Малик Эль Джабани покидает пенитенциарное заведение в ничем не примечательной кожаной курточке, его встречает вдова Риада с ребенком на руках, они пешком идут «на автобус», а за ними покорно тащатся черный «мерседес» и два джипа с охраной. За кадром издевательски-идиллично звучит тема Мэкки-ножа из «Трехгорошовой оперы».

Конечно же, лягушонок-Маугли смог занять место вожака стаи только потому, что он — человек. И конечно же, авторам фильма, чтобы позволить лоху Малику забрать в свои руки власть над тюрьмой, приходится снабдить его неким набором сверхчеловеческих качеств.

Во-первых, у него есть некая мистическая связь с убитым им Рейвбом, который становится его конфидентом, другом, ангелом-хранителем и наставником. Спит рядом, поздравляет с днем рождения, дает советы, играет в игры, например, находясь в глубине камеры, рассказывает Малику, глядящему в окно, что делает тот или иной заключенный (хорошее упражнение в искусстве управления тюремными массами); и наконец, вертясь, аки дервиш, советует обратиться к Аллаху.

Во-вторых, у Малика бывают очень своевременные видения и вещие сны: он прозревает будущее, что спасает его в критических ситуациях.

В-третьих, Малику просто крупно везет, и, устроив ближе к концу крутую перестрелку на людной парижской улице, он выходит абсолютно сухим из воды и абсолютно чистым из заключения. Никаких претензий к нему у правоохранительных органов нет.

Ну и, наконец, Малик имеет редкую в тюремном мире и уникальную в традиционной мусульманской среде способность «думать головой, а не яйцами» — то есть свободен от жесткого зоопсихологического детерминизма самцовой иерархии и однозначного деления мира на «своих» и «чужих». Малик не встроен ни в какую из конкурирующих стай, что позволят ему свободно манипулировать ими обеими. Его представление о мире намного богаче, он оперирует большим количеством связей, его мышление кажется куда более гибким, чем у всех остальных. Все его действия и решения — парадокс, неожиданность, разрыв шаблона. И при всем том он лишен холодной жестокости, презрения к людям и фанатической жажды к власти, как дон Лучано. Его тянет к человеческому теплу, и своих, арабов, он выбирает в конце абсолютно сознательно и свободно просто потому, что они могут дать то, чего ему не хватает: любовь, уважение, семью, общину, религию.

Короче, перед нами история рождения полноценного свободного человека на пустом месте, из ничего, веянием Духа, который дышит где хочет. Пусть Малик  — мусульманин, поклоняется Аллаху, любит своих, женится на вдове друга и возглавляет банду из мусульман — все равно он не такой, как другие. Чтобы стать лидером, ему пришлось совершить невозможное — прыжок из царства необходимости в царство свободы, тот самый прорыв, из которого родилась вся современная европейская цивилизация и который в силу разных причин так мучительно не дается, к примеру, нам. Если считать, что Малик Эль Джебани — пророк для своего народа и в этом качестве символизирует его будущее, то по фильму выходит, что будущее арабов — это Европа, а вовсе не наоборот, как любят предрекать наши доморощенные плакальщики по поводу судеб «белого человека».

Вообще, поскольку тема тюрьмы нам кровно близка, равно как и проблема жесткой конкуренции разных этнических групп и в криминальном мире, и за его пределами, невольно тянет сравнить представленный в фильме образ французской тюрьмы с устоявшимся нашим. Не будем брать бытовые условия: в «Пророке», естественно, никто не умирает по причине неоказания медицинской помощи, и 20  человек не парятся в камерах, рассчитанных на четверых. Но тюрьма — все равно не сахар и в фильме показана достаточно жестко: коррумпированная охрана, наркотики текут рекой, очевидно неравенство в условиях содержания и положении заключенных. Здесь человека запросто могут пырнуть ножом, надеть на голову полиэтиленовый пакет, сломать и склонить к убийству.

Но два принципиальных отличия бросаются в глаза: 1) здесь отсутствует самый страшный кошмар российской тюрьмы — институт гомосексуального насилия, сакрального «опускания», после которого человек уже в принципе не может подняться; 2) совершенно незаметно присутствие в жизни тюрьмы оперчасти. Стукачи в фильме есть, но они дают показания в суде, а не докладывают «куму» обо всем происходящем в камерах. И за стукачество могут полоснуть бритвой по горлу, но не спустить штаны и всей камерой опетушить.

Этих двух отличий достаточно, чтобы понять, почему у нас никому даже во сне не может привидеться история рождения свободного человека в тюрьме. Для тех многоходовок, что выстраивает в фильме Малик, необходимо наличие не просто нескольких центров силы, но хотя бы одного формально цивилизованного: где свобода человека ограничена лишь писаными законами, где никто не вправе посягнуть на человеческое достоинство и где признанной ценностью служит развитие, совершенствование и рост, а не стирание в порошок всякого поднявшего голову «я». Французское государство в «Пророке» равнодушно, слепо, высокомерно, ему, кажется, наплевать на то, что происходит внутри криминального гетто, оно охраняет только периметр… Но то, что за колючей проволокой существует другой, по-человечески устроенный мир, как это ни парадоксально, дает герою возможность использовать, пусть и в противоправных целях, эту разность потенциалов, дает шанс встать выше примитивных законов стаи.

У нас криминальное гетто, увы, не отделено от социума. Государство воспринимает преступный мир как конкурирующую банду, норовит влезть во все щели, контролировать всё и вся. Законы и там и там одни и те же — везде равно царит бескомпромиссное насилие и презрение к личности. И хитреца, вздумавшего поиграть на противоречиях ментов и бандитов, ждет незавидная участь зернышка, попавшего между двух жерновов. Эта печальная гомогенность общественного устройства плюс в генах засевший страх, что с тобой в любой момент могут сотворить нечто похуже смерти, — две вещи, препятствующие появлению в среде российского населения критической массы свободных людей. А без этой критической массы современное общество в России — увы — не построишь. Мы словно застряли психологически и ментально на пороге современного мира. Силимся войти и не можем. Больше того, очевидно дрейфуем в сторону упрощенного варварства. Политкорректность в современной России — жупел. И на все вызовы, связанные с глобализацией, миграцией и нашествием иноверцев, публика тупо реагирует по старинке: бей, выселяй, загоняй в гетто, «пусть знают, кто в доме хозяин!», сползая в зоологический, пещерный расизм. Власть можно поменять. Можно переписать законы. Устройство мозга поменять гораздо сложнее. И последствия деградации в этой области могут  — увы — оказаться для России фатальными.

ВЛАДИМИР ГУБАЙЛОВСКИЙ: НАУКА БУДУЩЕГО

ВЛАДИМИР ГУБАЙЛОВСКИЙ: НАУКА БУДУЩЕГО

sub ЖАРКОЕ ЛЕТО 2010 ГОДА /sub

Это лето выдалось не просто жарким, а самым жарким за все времена. Поскольку постоянные метеорологические наблюдения ведутся 130 лет — эти 130 лет «все времена» и есть.

26 июля в 15.00 на главной станции метеонаблюдений в Москве, где, собственно, и регистрируют рекорды, температура достигла +37,4 градуса по Цельсию. Это на 1,2  градуса выше, чем летом 1920 года, которое до сих пор считалось самым жарким. В некоторых районах города было и +38, и это — «температура воздуха», то есть — температура в тени. На солнце днем градусник показывал устойчиво за 40 градусов.

Самое, может быть, трудное для совершенно не готовых к такой жаре людей  — то, что дневная температура, не спадая, держится выше 30 градусов больше месяца. Но еще мучительней то, что ночная температура в этом июле примерно равна среднестатистической дневной.