Читаем без скачивания Мусульманская Русь - Марик Лернер

— Большое спасибо и за это.

— Может, чаю? — просительно сказал старик. Ему не хотелось оставаться одному, да и гости нечасто бывают.

— Я помогу, — правильно поняв мой взгляд, встала Любка.

Они ушли на кухню, а я вытряхнул из карманов всю мелочь, наскреб почти полсотни марок. Тратить их в Австрии было особо не на что, вот и пригодились. Воровато оглянувшись на дверь, сунул все бумажки во внутренний карман пальто, валявшегося на одном из ящиков. Он нечасто выходит, но кушать тоже что-то надо. Вот и будет на пропитание. Просто так не возьмет ни за что, а жить на пенсию в Германии совсем не просто. Потом найдет и очень удивится. Мозги у старика пока на месте, и вывод, откуда деньги взялись, сделает достаточно легко, но я не сознаюсь. Не в первый раз играем в эти игры.

Sic transit gloria mundi,[49] говорят в таких случаях. Я ведь помню его фотографии с детства: наряду с приключенческими книгами, читаемыми под партой и бурно обсуждаемыми, они шли в медресе на ура. Чужие страны, экзотические места, странные аборигены. Мы мечтали посмотреть мир. Кто как, а я сподобился.

Хотелось бы, чтобы на старости лет и мне кто-то помог не по обязанности, а просто так. Ведь выкинут все это добро после смерти в мусор, и никто не подумает даже в запасник музея спрятать.

— Я себя чувствую грабителем, — сказала Любка, бдительно осматривая пустую лестницу.

— Тогда уж воровкой, — возразил я, продолжая ковыряться в замке. — Грабеж — это очищение чужих карманов при помощи грубой силы. В темном переулке. А мы собрались заглянуть в чужую квартиру без спроса. И вообще еще неизвестно — найдем ли там что интересное. Так что не уверен, что простое проникновение, без выноса ценностей, а токмо в целях обнаружить сенсацию, попадает под это определение. Есть!

Я толкнул дверь, услышав щелчок повернувшегося запора, и мы быстренько зашли, захлопнув ее за собой.

— А на самом деле я тебя с собой не звал — даже напротив, отговаривал.

— А все репортеры так ловко обращаются с отмычками? — заинтересованно спросила она, игнорируя очень толстый намек.

— Понятия не имею, — чистосердечно сознался. — Курсов домушников для журналистов не кончал. Это тяжкое наследство моего бурного периода взросления. Тогда Каган очень обеспокоился нравственным воспитанием молодого поколения. Вечером на улицу выходить нельзя, читать только предписанное учительским советом, пить нельзя, курить нельзя. Ходить исключительно правильно одетым, согласно указаниям соответствующего отдела образования. Короче, ничего нельзя, а что можно, то с сотней оговорок и подзаконных инструкций. Как он не догадался женщин окончательно запереть и запретить выход на улицу, чтобы не наводили на страшные мысли парней и женатых мужиков, — не представляю. Наверное, просто не успел, очень занят был молитвами. Так наши учителя еще и домой приходили, с проверками. Вот и пришлось научиться обходить разнообразные препятствия. Особенно по части входных дверей. Ночью возвращаешься и проникаешь в дом очень тихо, без стука и звонка. Еще открывание замков, где хранилась запретная литература и заграничные произведения со старых времен.

— Жуткие картинки с голыми женщинами? — понимающе спросила Любка.

— И это тоже, но все больше книги. Тогда запрещали такое, что сегодня смотрится страшным наивом. Главное, немусульманские идеи не должны просочиться в умы подростков. Как раз таким образом они и проникают легче всего. Запретное — всегда страшно привлекательно, а в написанное в газетах мы не верили в принципе. Все знали про цензуру. Как оказалось, не вполне справедливо. Многое было правдой. На Западе тоже нет всеобщего счастья.

Так, осматриваясь, подумал — как и ожидалось, ничего особенного. Квартира слегка пыльная, но посещаемая. Маленькая кухонька, кабинета в наличии не имеется, комната с огромной кроватью и, что изумительно, зеркалами на потолке. Это он, похоже, собой любовался в ответственный момент. А ночью, видимо, еще и свет зажигал.

Кто бы мог подумать, что Лассе такую замечательную наводку даст. Я к нему совсем не за этим заявился, но старый конь борозды не испортит. Хорошее дело — знакомства. Сидели чисто из вежливости, как воспитанные люди, чай с сухариками употребляли, и тут у него и всплыло неожиданно.

Замечательный и всем нужный господин Трехов страдал маленьким недостатком. Он мальчиков любил. Далеко не платоническим образом. То есть это были уже не дети — не педофил какой. Подавай ему мускулистых красавцев с нордическим профилем и томным взором, а не мелкоту несовершеннолетнюю. Беда в том, что закона о мужеложстве никто не отменял, и хотя многие догадывались о его веселых развлечениях, точно этого не знал никто. Он этого не афишировал и, снимая очередного типа на ночь, паспорта не предъявлял. Обходился наличными.

А вот Лассе его как-то случайно засек. Бродил, как водится, в поисках очередной натуры в виде нестандартного дома — и видел, как добродетельный Карл привел гостя совсем не в свою квартиру. Уж в лицо он его прекрасно знал, а слухи давно ходили. Тогда это фотографа несильно волновало, но адрес в памяти отложился. Сразу не вспомнил: не вчера это было, и похождения народников его меньше всего волнуют, — но вот решил обрадовать меня. То есть точно Лассе знать не мог, постоянное это логово или нет, но зачем менять квартиры слишком часто? Всего пара лет и прошла. Номера квартиры он, естественно, не знал, но фотографию окон предъявил моментально, и вычислить по ней этаж и какая по счету дверь, было уже не так сложно.

Район был не из слишком зажиточных, по улицам гуляли проститутки и алкаши, так что явно не его официальный адрес. Оставалось только надеяться на удачу. Второе правило репортера: иди на авось и надейся. Первое — это не забывай тех, кто дал интересную подсказку. Что бы тут ни обнаружилось, а для Лассе с его коллекцией я обязательно постараюсь найти место. Людям надо стараться делать добро в ответ на их участие. Особенно когда это ничего не стоит.

— И что мы ищем? — с интересом спросила Любка.

— Любые бумаги. Счета, письма, документы. Да и вообще стоит смотреть все интересное. Вдруг у него под кроватью чемодан с валютой? Пригодится. Купим себе по квартире во Владимире. Ну разделяться не будем и начнем все-таки с кухни. Некоторые очень любят прятать ценности в муке или сахаре с солью. Еще под бельем в шкафу и в бачке унитаза. Так что будем последовательны. Я иду по кухне по часовой стрелке, ты — наоборот. Внимательно все рассматривай и перчаток не снимай. Не хватает еще потом с полицией объясняться.

— А вдруг это вообще не его квартира? — на полном серьезе спрашивает.

— Его. Ты ж меня два часа ждала, выслушивая старые байки пожилого джентльмена. А куда я ходил?

— Куда?

— С соседями пообщался. Искал свою жену. Ну надо было что-то сказать? Якобы подозреваю в измене и проследил, как сюда ходила. Один и тот же жилец уже пятый год проживает. Появляется редко, платит аккуратно.

— То-то от тебя пивом несло потом.

— Это издержки моей профессии. Приходится наводить взаимопонимание ускоренным способом. Про жену надо обязательно поведать мужику. А про стерву-разлучницу лучше рассказывать с рыданиями женщине, и непременно консьержке. Они все знают. Да здесь их не водится — сплошные извращенцы и наркоманы. Место такое… специализированное.

В мусорном ведре было девственно-пусто: жилец приличный, ничего после себя не оставляет, даже объедков. Так что я поставил его рядом со столом и принялся высыпать туда все подряд из банок на кухонных полках, вороша на предмет посторонних вещей.

— А ты думала, я шучу? — заметив Любкин взгляд, спрашиваю. — Никогда не держи свои побрякушки в перечисленных местах. Туда первым делом наведаются воры.

Она молча пожала плечами и начала открывать ящики. Покойник неплохо устроился. Если уж у него на полке стоит коньяк, то с многолетней выдержкой, а кофе… Я понюхал — не иначе бразильский. Если уж развратничать, так со вкусом. Брать не стоит: заметут на выходе, кражу пришьют. А жаль.

Это она что разглядывает? Любка стояла с недоуменным видом, держа извлеченные из очередного ящичка наручники. Что им делать на кухне — непонятно, но зачем используются, приходилось слышать. Она брезгливо кинула назад и оглянулась на меня. А я ничего не вижу и стою боком. Что-то мне чем дальше, тем больше начинает казаться, что не такая уж она и эмансипированная, как желает представляться. Скорее изображает, чем является. Нормальная русская барышня, с желанием самостоятельности и всего к этому прилагаемого. Работа, машина, одежда на собственный вкус, а сигареты и дерзкие речи — мелочи жизни. Молодая еще, жизнь не мяла по-настоящему.

Ничего интересного не обнаружив, мы перебрались в спальню. Чемодана с деньгами под кроватью не оказалось. Между полом и доской места хватало разве что на плоскую коробку конфет. Монументальная вещь — это ложе. Бедные грузчики, заносившие его в узкие двери. Тяжелое, из натурального дуба (вроде бы) и крепкое. Последнее понятно зачем, но комментировать вслух не стоит. И под матрацем ничего не было, и под подушкой, и в настольной лампе, и в тумбочке. То есть были презервативы и какие-то подозрительные таблетки без всяких надписей, но все не то.