Читаем без скачивания Катынь. Ложь, ставшая историей. - Елена Прудникова

А молоко-то в миске есть? Короче: как там с фактами?

Станислав Ваупшасов, известный партизанский командир, «работавший в Польше с 1921 года, так пишет об экономических результатах польского господства:

«Польские власти отводили Западной Белоруссии роль аграрного придатка, источника сырья и дешевой рабочей силы. Ее природное богатство — леса хищнически вырубались и распродавались иностранным монополистам»[89].

Кстати, и не менее культурные финны, когда им случалось захватить кусочек Карелии, тут же оперативно начинали рубить лес — свой не трогали, берегли…

«Земельные отношения в Западной Белоруссии характеризовались господством крупного помещичьего землевладения и малоземельем крестьян. В 1921 году более трех с половиной тысяч помещиков имели около 4 миллионов гектаров угодий. Самые крупные из магнатов — Радзивиллы, Потоцкие, Сапеги и Тышкевичи владели имениями в десятки тысяч гектаров. А 370 тысяч бедняцко-середняцких хозяйств располагали всего лишь 2 миллионами гектаров, в том числе 54 127 семей имели участки площадью не более 1 гектара».

Как видим, в среднем одна крестьянская семья имела около пяти гектаров земли. В России была примерно та же ситуация, и положение сельского хозяйства считалось безнадежным. Советское правительство вытащило из ямы аграрный сектор при помощи коллективизации — но на польских территориях никакой коллективизации, естественно, не проводилось. Из аграрного тупика правительство попыталось выбраться с помощью не оправдавшего себя в России столыпинского пути. Крестьян выселяли на хутора, попутно продав им часть помещичьей и государственной земли. В итоге с землей и вправду стало получше, но что толку? «Столыпинская» реформа никак не решала вторую основную проблему бедных крестьян — нехватку средств на ведение хозяйства, в первую очередь недостаток скота и инвентаря. В середине 30-х годов лошадей в Западной Белоруссии имели 67 % хозяев, соответственно, 33 % были безлошадными — больше, чем в РСФСР, где этот показатель в конце 20-х составлял 28 %[90]. К 1939 году из полуторамиллионного белорусского населения региона около 200 тысяч эмигрировали в Западную Европу или на американский континент.

Отдельным слоем, классом или, если хотите, кастой были так называемые осадники.

«С 1921 по 1930 год на западнобелорусских землях поселилось около 5 тысяч осадников. Их основную массу составляли бывшие офицеры и унтер-офицеры легионов Пилсудского, участники польско-советской кампании 1919–1920 годов. Они получали наделы в 15–45 гектаров и оседали хуторами на захваченной территории в качестве контрреволюционной опоры польского правительства, верных прислужников буржуазно-помещичьего строя».

По российским понятиям осадники — это кулаки. Но кулаки особого рода. Здесь их ненавидели втройне: как кулаков, как поляков и как солдат, отличившихся на советско-польской войне, в результате которой народ оказался под оккупацией. А уж как они гордились своими боевыми заслугами и как выставляли их напоказ — любой, имеющий представления о польском характере, хотя бы в рамках Достоевского, легко может вообразить.

Кроме «контрреволюционной опоры», у осадников была еще одна функция — правительство рассчитывало опереться на них при полонизации края. А в случае, если эти территории все же перейдут к СССР, именно осадники должны были стать готовой подпольной сетью для диверсионной войны.

Сколько их было? Цифры называют самые разные, от 25 до 300 тысяч. Чемпионом стал белорусский историк Анатолий Тарас, заявивший, что «за период с весны 1924 года до осени 1936 года в Беларуси поселились около 300 тысяч осадников (считая семьи), в Восточной Галиции и Волыни — до 200 тысяч»[91].

Реальность, как всегда, оказалась скромнее. 2 декабря 1939 года Берия докладывал Сталину: «Органами НКВД учтено в Западной Белоруссии 3998 семейств осадников и по Западной Украине 9436, а всего 13 434 семейств». По данным учета НКВД, выселению из приграничных районов в глубь СССР подлежало 27 356 семей осадников и лесных стражников, всего 146 375 человек. Составив простую пропорцию, мы получим примерное число собственно осадников — около 100 тысяч.

Осадникам с их наделами и льготами жилось неплохо, но в целом процветания «восточным территориям» поляки не принесли. Западная Белоруссия как была депрессивным сельскохозяйственным регионом, так им и осталась — никакой индустриализации в Польше не производилось, «польский гений» не смог восстановить даже довоенный уровень промышленного производства. В 1931 году горожанами являлись только 15 % населения края. При том, что здесь проживало 13 % населения Польши, численность рабочих составляла 1,8 % общего числа по стране, валовая продукция промышленности — 3 %, а предприятий с 20-ю и более рабочими — 2,8 % (большинство «предприятий» имели от 5 до 20 рабочих), и то в основном это была пищевая и деревообрабатывающая промышленность. Самыми крупными являлись Пинская спичечная фабрика, Гродненская табачная фабрика, Лидская фабрика резиновых изделий — названия говорят сами за себя. При этом в крае в 1936 году насчитывалось 25 тысяч безработных[92].

Положение в городах Украины было получше, но благодаря не полякам, а промышленно развитой Австро-Венгрии, в состав которой прежде входила Галиция. Каким оно было в деревнях? В ноябре 1933 года Компартия Западной Украины в отчете Коминтерну так обрисовала ситуацию в крае:

«Результаты хищнического хозяйства ярче всего выступают на примере зап. украинской трудящейся деревни, которая в результате налогов, штрафов, ростовщических долгов, голода земли[93], феодальных форм эксплуатации и т. п. обречена на постоянный голод. Однако тяготы, установленные оккупантами, не уменьшаются, а наоборот, все возрастают. С 1930 г. введено в Польше 18 новых налогов, кроме того, некоторые из них возросли в 5 и даже 7 раз.

Кроме официальных налогов, еще более значительную роль играют штрафы, которые взимаются под любыми предлогами, напр. за то, что уборная слишком чистая… — в сумме 50–70 зл. с целью отпугнуть крестьянина от участия в революционной борьбе[94].

Одновременно с увеличением эксплуатации крестьянства, уменьшаются и даже отменяются всякие налоги для банд осадников…»

Во всех нормальных государствах налог устанавливается либо равный для всех, либо прогрессивный. В СССР еще с середины 20-х годов приняли как раз прогрессивный налог — к началу 30-х годов от выплат были фактически освобождены примерно половина крестьянских хозяйств (1–2 рубля в год — это тоже освобождение). Но чтобы увеличивать налоги для бедняков и уменьшать для обеспеченных — с экономической точки зрения это бред. Зато с точки зрения колониальной политики — отнюдь: правительство должно защищать интересы народа метрополии, а не туземцев, вот и пусть местное население платит за все.

«Составной частью политики оккупанта является политика истребления, применяемая все жестче и все беспощаднее. Почти все украинцы сняты с работы в предприятиях, в государственных, а частично и в коммунальных учреждениях. Частные капиталисты при сокращениях также в первую очередь увольняют рабочих украинцев. Украинские безработные при получении пособий подвергаются преследованиям и издевательствам (очень частые требования переменить вероисповедание как условие получить пособие). Украинский язык устранен в государственных учреждениях, в самоуправлениях, судах и т. п. Новый самоуправленческий устав расширяет эти отношения также на волость… Введение в положение о самоуправлении пункта об обязательном знании для гласных польского языка (говорить и писать) является фактической колонизацией сельских самоуправлений».

Почему колонизацией? Элементарно! Украинский крестьянин и так в большинстве своем неграмотный, а если и умеет читать и писать, то на родном языке. Польских крестьян среди сельского населения Западной Украины мало, кроме того, правительство, ничтоже сумняшеся, имело обыкновение записывать в поляки католиков, вне зависимости от крови, так что реально их было еще меньше. А кто умеет говорить и писать по-польски так, что не придерешься? Правильно, осадник! Он кулак, он и поляк — готовый председатель местного самоуправления.

«Из украинских школ остались только крохи. Из общего числа 3128 школ в 1918 году до 1932 г. осталось не больше 500 школ.

а) Холмщина, Полесье, Волынь не имеют ни одной украинской школы;

б) большинство школ формально украинских фактически польские, имеют польский учительский состав и т. п.

Циркуляр министерства от 30/X 28 констатирует, что «Все начальные школы как государственные, так и частные на всей территории Польской республики являются в полном смысле этого слова польскими школами. О других школах в Польском государстве не может быть и речи «».