Читаем без скачивания Миры под лезвием секиры. Между плахой и секирой - Юрий Брайдер

— Бывает, — кивнула Верка. — Но вы все же поискали бы себе ночлег понадежней. Тут у нас и волки водятся.

…Вновь они догнали Скрунду только спустя час. Старик стоял на гребне холма, через который переваливала дорога, и смотрел вдаль так, словно идея возвращения в Талашевск уже утратила для него притягательность. У Верки, и без того упавшей духом, появилось нехорошее предчувствие.

— Что там? — спросил Сусанин, подходя.

— Река… — коротко ответил Скрунда. Ни реки, ни речки, ни даже ручья в этих местах никогда ранее не существовало, и Верка прекрасно знала это. Тем не менее факт был налицо — дорога плавно спускалась вниз и терялась в мутном потоке, таком широком, что коровы, стадами бродившие на противоположном берегу, казались отсюда россыпью пшеничных зернышек.

Дорога на той стороне продолжения не имела.

— Фу-ты ну-ты, — сказал Сусанин и полез в карман за очередной сигаретой. — Куда же это мы забрели?

— К Стиксу, — сказал Скрунда с непоколебимой уверенностью. — К адовой речке. Вон и слуги сатанинские нам навстречу выплывают.

Верка присмотрелась повнимательнее и увидела, что болтавшееся на стремнине притопленное бревно вдруг шевельнулось и разинуло зубастую пасть, в которой запросто могла бы уместиться овца.

Не веря себе самой, Верка скользнула взглядом дальше: по рыжей, как дрянной кофе, воде, в которой то там, то здесь бултыхались зубастые, чешуйчатые плахи; по берегу, некогда крутому, но превращенному тысячами копыт в удобный спуск; по пасущимся близ водопоя стадам, состоящим вовсе не из коров, а из горбатых поджарых бычков с козлиными рожками да резвых полосатых лошадок; по голубовато-зеленой плоской, однообразной степи с редкими купами деревьев, названия которых она даже не знала.

Неведомо откуда взявшаяся река плавно заворачивала туда, где раньше был север, и, если смотреть по ее течению вниз, слева расстилалась кишащая диким скотом африканская саванна, а справа — родные болота, обильные только мошкарой да лягушками. Где-то за этими болотами должен был находиться Талашевск.

Не сговариваясь, они свернули с дороги и двинулись куда глаза глядят — лишь бы подальше от этой рыжей реки, впоследствии получившей легкомысленное название Лимпопо, подальше от этих ненасытных рептилий, подальше от чужой, ничего хорошего не обещавшей земли.

Спустившись по едва заметной тропке в овраг, по словам Скрунды, выходивший в места цивилизованные — к свинокомплексу совхоза «Октябрь», — они нос к носу столкнулись с компанией негров, которых при определенной фантазии можно было вполне принять за чертей. У них разве что рогов и копыт не хватало, а так все остальное на месте: черная, как уголь, кожа; ребра, обручами проступающие сквозь нее; дикие глаза с красноватыми белками; ожерелья из звериных и человеческих зубов; копья с полуметровыми наконечниками, внушавшими невольный ужас; и даже хвосты, рыжие, длинные, с пышными кисточками на конце.

Неизвестно, кто испугался больше — бредущие к себе домой талашевские жители или пришлые африканцы, — но именно этот внезапный, не располагающий к размышлениям испуг и послужил причиной конфликта. Кто-то, кажется Скрунда, сделал неосторожное движение, ближайший негр замахнулся на него копьем. Сусанин с разворота врезал ногой в черную костлявую грудь, от удара загудевшую, как барабан, и — понеслось!

Бывший военврач-десантник Сусанин и бывший не то полицай, не то партизан Скрунда оказали достойный отпор африканским агрессорам, не имевшим никакого представления ни о рукопашном бое, ни даже об элементарной кулачной драке. С соседями по саванне они сражались исключительно при помощи стрел и копий-ассегаев, причем свято придерживались веками выработанных ритуалов и правил. Мысль о том, что в стычке с врагом можно с успехом использовать руки и ноги, еще не созрела в их неискушенных мозгах.

Со стороны бой напоминал какой-то дикий обрядовый танец — куча людей с криками топталась на одном месте, и эти люди падали то все вместе, то поочередно. Верка с булыжником в руке вилась вокруг и не упускала случая ткнуть им кого-нибудь из чернокожих по темечку.

Африканцы несли урон, но не отступали перед белыми дьяволами, как до этого не отступали ни перед львами, ни перед носорогами. Среди них не было трусов. Трус в саванне не доживает до возраста воина.

Ситуация коренным образом изменилась, когда в овраге появилось еще несколько чернокожих, видимо, поотставших в пути. По команде одного из них, чьи волосы напоминали серый каракуль, вновь прибывшие прикрылись высокими овальными щитами, выставили вперед копья и взяли кучу дерущихся в кольцо. Такая тактика применялась в охоте на крупных зверей, к числу которых, по-видимому, были отнесены и Скрунда с Сусаниным. С Веркой поступили как со злым, но неопасным детенышем — древком копья сбили с ног и скрутили тетивой из бычьих жил.

Когда наконечники копий, от одного вида которых в животе появлялось неприятное, ноющее ощущение, как спицы в ось, со всех сторон уперлись в Скрунду и Сусанина, потасовка прекратилась. Пять или шесть поверженных негров копошились на земле, но это могло свидетельствовать лишь о переменчивости военного счастья. Поле боя, трофеи (если таковыми можно было считать кислородную подушку да фельдшерский чемодан) и пленные достались африканцам.

— Эх, был бы у меня «Калашников»! — сплюнул Кровью Сусанин.

— Святой водой их надо выводить! — захрипел уже окончательно тронувшийся умом Скрунда. — Крестом и молитвой! Нельзя антрихристу поддаваться!

— Спокойно, дед! Не фашистам в плен сдаемся! Мы это недоразумение скоро уладим! — предостерег Сусанин.

Однако было уже поздно.

Скрунда ухватился за два копья, упиравшиеся ему в грудь, и мотанул их так, что копьеносцы не удержались на ногах.

— Божья мати! — заорал он. — Спаси нас и не даждь в расхищение супостатам! Виждь наши нестерпимые печали! Вооружися на лукавого врага!

Воины, до этого только придерживавшие строптивого старика остриями копий, сделали свое кольцо на один шаг уже. Раздался омерзительный звук пронзаемой человеческой плоти, а потом лязг железа — широкие и длинные наконечники столкнулись друг с другом в теле Скрунды.

— Ах вы, папуасы проклятые! — изумился Сусанин. — За что вы его?

Седой негр вякнул что-то, и теперь на копьях повис уже человек в белом халате. Воины саванны, рожденные не для жизни, а для достойной смерти, равнодушно взирали на свои жертвы. Один из них наступил ногой Верке на грудь и занес над ней свой ассегай. Долго после этого она представляла свою гибель именно так — черный, словно вырезанный из эбенового дерева человек, непропорционально худой и мосластый, с налитыми кровью глазами, а в руках у него, наконечником вниз, разящее копье.

Сбоку подскочил седой вождь, заверещал фальцетом, видимо, выговаривая воину за самоуправство, а для убедительности еще и огрел его по спине изогнутой костяной дубинкой. Верку подняли и поставили, как чурку, в вертикальное положение, но она тут же рухнула на прежнее место — ноги не держали.

Тогда негр, тот самый, что раньше хотел убить Верку, вскинул ее себе на плечо, и вся команда рысью тронулась обратно. По мере продвижения к реке отряд пополнялся все новыми воинами. Каждый тащил какую-нибудь добычу: визгливого подсвинка, абажур с шелковыми кистями, ковер, жестяной таз, лопату, даже красное с золотой вышивкой знамя «Победителю социалистического соревнования», явно похищенное из совхозной конторы. Пленников было немного — дебелая продавщица из сельмага, поперек себя шире, да ничем не уступающая ей формами бухгалтерша, с которой уже сорвали лифчик и блузку, однако оставили черные сатиновые нарукавники.

У берега отряд ожидала целая флотилия длинных долбленых лодок, сидевших в воде так низко, что на середине реки Верке представилось сомнительное удовольствие заглянуть прямо в глаза всплывшему поблизости крокодилу.

Взгляд рептилии был аристократически равнодушен, а безобразно раздувшееся брюхо свидетельствовало о том, что она целиком поглощена процессом пищеварения.

В годины бедствий людских всегда вольготно жилось крокодилам, волкам и воронью.

На противоположном берегу способность передвигаться к Верке вернулась — не то повлияло обострившееся чувство самосохранения, не то помогло копье, которым ее для острастки кольнули в задницу. Крестом держа перед собой связанные в запястьях руки, она побежала вместе со всеми через саванну, находившуюся в самом пышном расцвете своей недолговечной красоты и обильности.

Трава стояла по обеим сторонам тропы выше, чем кукуруза-рекордистка, красная земля скользила под ногами, как жирный фарш, стада антилоп, почуяв приближение коварных и ненасытных двуногих, с сокрушительным топотом кидались прочь, возле каждого самого мелкого озерца вились несметные стаи птиц, в грязи ворочались необъятные туши бегемотов, которых издали можно было принять за громадных свиней.