Читаем без скачивания История Византийской империи. От основания Константинополя до крушения государства - Джон Джулиус Норвич

Война против сарацин была для Никифора II крестовым походом. Даже его любовь к Феофано не могла удержать его от исполнения долга, и в 964 году он снова перешел в наступление. Летом 965 года был отвоеван Тарсус – город, служивший мусульманам плацдармом для ежегодных вторжений в Киликию. Из Тарсуса легко добраться морем до Кипра. С 668 года, когда остров стал предметом договора между Константином IV и халифом Абдул-Маликом, он находился под совместным правлением императора и халифа. Летом 965 года императорские войска заняли остров, и Кипр стал византийской фемой. Халифат Аббасидов распадался, и его подданные все больше утрачивали боевой дух. Сайф ад-Даула из Алеппо так и не оправился после разрушения своего дворца и последующего завоевания столицы; с ним случился удар, после которого его частично парализовало, и в 967 году он умер в возрасте всего лишь 51 года. Никифор больше не встречал на своем пути серьезных препятствий, и Алеппо стал вассальным государством и протекторатом империи; а в 969 году, через 332 года после договора между Константином и Абдул-Маликом, древний центр патриархии – Антиохия – снова перешел в руки христиан.

Что касается Запада, то здесь рассказ получится менее радостным. В отношениях с Европой требовалась дипломатия, а в этом Никифор Фока был очень плох. Власть ударила ему в голову, и на протяжении царствования он становился все более высокомерным и властолюбивым. Он отлично доказал свою неотесанность еще в 965 году, когда посольство Болгарии прибыло за ежегодной данью, о которой стороны договорились на свадьбе царя Петра в 927 году. Болгария была бесценным буферным государством, защищавшим империю и от венгров, и от русов, а та скромная сумма, которую Византия без вопросов выплачивала в течение тридцати восьми лет, была малой платой за эту дружбу. Тем не менее Никифор набросился на послов с упреками, обличив их соотечественников как отвратительных грязных попрошаек, которыми правит князь, одетый лишь в звериные шкуры. После этого он приказал их высечь и отослал с пустыми руками в Преслав. Так вел себя лишь император Александр за пятьдесят с лишним лет до того. Однако Александр был пьяным хамом; Никифор же действовал совершенно серьезно. Он двинулся к границе, захватил несколько приграничных крепостей и при других обстоятельствах несомненно пошел бы и дальше. Однако он не желал ослаблять Восточную армию и потому заключил соглашение с киевским князем Святославом, по которому тот в обмен на солидную плату обязался покорить болгар от своего имени. Святослав расценил это как ниспосланную небесами возможность расширить свои границы до самого Дуная. Болгары не могли оказать серьезного сопротивления, и император слишком поздно понял, что ему удалось лишь заменить слабого и миролюбивого соседа честолюбивым и агрессивным врагом.

В отношении Западной Европы дипломатия Никифора была столь же пагубной, а его главный противник оказался еще более грозным. Оттон Великий прошел большой путь с того времени, как впервые появился на страницах нашей книги. Номинальный король Италии с 952 года, поначалу он занимался главным образом Германией, в то время как Итальянским полуостровом фактически правил маркиз Беренгар Иврейский. Однако в 961 году в ответ на просьбу папы Иоанна XII он отправился в Италию, взял Беренгара в плен и поехал в Рим, где в феврале 962 года папа короновал его императором. Оттон I был крайне недоволен тем, что Роман II отказался жениться на его племяннице Хедвиге, предпочтя ей красавицу Феофано, и, когда в 959 году Роман сменил отца на троне, отношения между ним и Оттоном стали еще прохладнее. Тем не менее Оттон по-прежнему мечтал о династическом браке и в начале лета 968 года отправил в Константинополь послов во главе с опытным дипломатом – нашим старым другом Лиутпрандом Кремонским.

Отчет Лиутпранда о его втором визите к византийскому двору бесспорно был самым увлекательным рассказом из всех когда-либо составленных описаний дипломатической миссии; и нет ничего удивительного в том, что у посла нашлось для византийцев мало добрых слов. Для Никифора Лиутпранд был всем, что он больше всего ненавидел: сладкоречивый ловкач, еще более опасный благодаря его беглому владению греческим языком, и к тому же еретик. Кроме того, он приехал как представитель германского авантюриста, называвшего себя императором, претендента на византийский трон и узурпатора императорского титула. Лиутпранд был глубоко оскорблен оказанным ему приемом:

Нас заперли в доме, довольно большом и открытом, который не защищал ни от холода, ни от жары. Вооруженные воины были поставлены на страже и запрещали моим людям выходить оттуда, а [всем] остальным туда входить. Этот дом, только и доступный для нас, заключенных, был настолько удален от дворца, что мы, добираясь туда не верхом, но пешком, едва дышали [от усталости]. В довершение наших бед греческое вино оказалось невозможно пить из-за примешанной к нему сосновой смолы и гипса…

II. 4 июня, как записано выше, мы достигли Константинополя у Золотых ворот и ждали, сидя на лошадях, под проливным дождем до 11 часов. В 11-м же часу Никифор приказал нам войти, но решил, что мы, украшенные вашей милостью, недостойны прибыть верхом, и нас отвели в названный уже мраморный, ненавистный, лишенный воды и открытый для сквозняков дом; 6 июня, в субботу накануне Троицы, нас ввели к его брату Льву, куропалату и логофету, где мы выдержали большой спор о вашем императорском титуле. Ибо он назвал вас не императором, то есть βασιλέα на их языке, а с целью унизить – δήγα, то есть по-нашему королем[55].

На следующий день состоялась первая аудиенция Лиутпранда у императора, который, как пишет посол, перешел сразу к делу. Он сожалел о том, что не принял своего гостя более любезно, сказал Никифор, но с учетом поведения его, Лиутпранда, господина у него нет выбора. Лиутпранд не остался в долгу. Его господин, подчеркнул он, освободил Рим от тирании распутников и шлюх; и если Никифор и его предшественники, как они заявляют, римские императоры, то как же они допустили такое положение дел? Однако если Никифор отдаст одну из дочерей Романа в жены молодому сыну Оттона, соправителю отца, то он может ожидать некоторых важных уступок. Через шесть дней Лиутпранда уведомили, что одна из багрянородных принцесс действительно свободна для брака, но лишь при условии, что Западная Римская империя готова уступить Византии Рим, Равенну и всю Восточную Италию, вместе с Истрией и северной частью побережья Далмации.

Никифор ни на минуту не предполагал, что Оттон станет рассматривать такие условия, а у Лиутпранда не было полномочий их принять, поэтому у последнего не оставалось серьезных оснований задерживаться в Константинополе. По этой причине он еще больше встревожился, когда его не спровадили восвояси, а сильнее ограничили его передвижение. Он был вынужден находиться в ненавистном жилище, покидать которое мог лишь время