Читаем без скачивания ТАРРА. ГРАНИЦА БУРИ. Летопись вторая. - Вера Камша

— Монсигнор! — Жером по-прежнему рвался в бой. — Монсигнор! Их ряды расстроены. Они отступают! Прикажите атаковать!

— Нет, — огрызнулся маршал; ведь мелькнула же какая-то мысль, когда этот осел его отвлек.

— Они что, с ума посходили? — проворчал Кривой Жиль, пытаясь меж клубами дыма рассмотреть, что происходит. — Бегают туда-сюда под огнем, словно ищут, где бы их расколотили…

Словно ищут? Вот оно! Ландей чуть не закричал. Он все понял! Да тут и понимать было нечего. Они с Годоем поставили друг другу одну и ту же ловушку! Годой рассчитывал, что гордые имперцы не усомнятся в том, что дикари бегут, и бросятся за ними, прямо под пушки большого холма! «Не выйдет! Пришли вы, а не мы. Вам надо идти вперед, а мы будем стоять здесь хоть до осени, а через два-три дня подойдет Сезар, который отрежет Годоя и от дороги на Гверганду, и от Фронтеры. И вот тогда сначала попляшет узурпатор, а потом Базилек!»

— Монсигнор, они бегут! Пора!

— Только через мой труп. — Франциск ре Ландей поднялся со своего барабана и подошел к аюдантам. — Наступать будем только по моему сигналу. Не раньше, иначе головы отверну. Поняли? — Маршал еще раз оглядел поле боя. Теперь он был спокоен, так как больше не сомневался ни в своей правоте, ни в конечной победе. Хотя, конечно, стоило бы оставить рядом с собой того же Добори или Матея — нет, один нужен Феликсу, а другой должен держать под уздцы Луи. Ну, тогда хоть барона Шаду, словом, кого-то из друзей юности, с которыми можно быть откровенным. Не с Жеромом же говорить, а Жиль, Жиль — старый верный товарищ, но в стратегии разбирается не лучше быка. Он бы уж точно всеми четырьмя ногами угодил в расставленный капкан.

Маршал смотрел на поле и не заметил поднявшегося на холм графа Койлу. А хоть бы и заметил — тот не был прикреплен ни к какому отряду и мог болтаться, где его душе угодно. Ландей досадовал на Фредерика, ставшего одним из доверенных людей канцлера. Но, с другой стороны, тот был сыном одного из приятелей юности маршала. И хоть из парня гвардеец не получился, он очень неплохо фехтовал, да и вообще дураком не был, а то, что он рассказал о тарскийцах, пригодилось очень и очень. Побывав в лапах у Годоя, Койла, похоже, научился уму-разуму, а уж в его ненависти к регенту усомниться было невозможно. И все равно маршал с облегчением спровадил графа к Марциалу, с которым тот был весьма дружен и ранее. Поговаривали, что братец Бернара несколько раз предлагал Койле превратить их дружбу в нечто иное, но Фредерик, заслуженно слывший величайшим юбочником, был непоколебим.

Вице-маршал Жером, томящийся от безделья и желания броситься в настоящий бой на белом коне, Койлу не только увидел, но и радостно приветствовал, немедленно пожаловавшись на медлительность и нерешительность маршала. Граф выслушал, как-то странно улыбаясь. Затем, все с той же улыбкой, подошел сзади к Ландею и выстрелил ему в спину из инкрустированного слоновой костью пистоля атэвской работы.

Смертельно раненный маршал медленно осел на землю. Жизнь же графа Койлы прервал выстрел Кривого Жиля. Затем трое или четверо аюдантов для верности несколько раз проткнули тело убийцы шпагами, и никто не снизошел до того, чтобы закрыть ему глаза, в которых навсегда застыли ужас и мука.

Кривой Жиль поддерживал голову Ландея, кто-то вопил, кто-то бегал в поисках, как назло, куда-то запропастившегося медикуса, а принявший командование вице-маршал Жером садился на белого коня и махал платком. Запела труба. Подхватила другая, отозвалась третья, земля задрожала от ударов тысяч копыт…

— Жиль, — Ландей говорил тихо, но отчетливо, — как?..

— Наши наступают, — ответил тот, глотая слезы, — все хорошо. Сейчас будет медикус.

— Останови их, — глаза Франциска на мгновенье вспыхнули прежним огнем, — немедленно… Нет… поздно… не успеть… Осел Жером… клянись… спасти… Луи.

— Виват! — Луи вздыбил чалого, посылая приветствия. — Вперед! Бей их!

— Стоять! — зло оборвал принца Матей. — Что они делают? Что делают?! Франсуа рехнулся на старости лет, что ли?! — Ветеран с помертвевшим лицом воззрился на несущуюся карьером арцийскую конницу. Улыбка медленно сползла и с лица Луи.

— Что-то не так?

— Все не так, — отрезал Матей, продолжавший закусив губу смотреть на поле.

В густом дыму было не так-то просто что-либо разобрать. Казалось очевидным, что маршал бросил в атаку стоящие по обе стороны укрепленного лагеря кавалерийские части, и те, быстро смяв нерешительно топтавшиеся на месте заслоны тех фронтерских баронов, что присоединились к Годою, лихо и беспорядочно помчались вперед.

— Но, — принц подъехал поближе, — разве ты сам не говорил, что маршал знает, когда и что делать?

— Говорил, — согласился Матей, не отрывая напряженного взгляда от откатившейся на восток битвы, — но и кляче обозной ясно, что еще не время! Эти подлецы в колоннах далеко не выдохлись…

«Подлецы» действительно не выдохлись. Луи и Матей не могли видеть, как, достигнув помеченного условными знаками места, гоблины остановились, прекратив свое якобы беспорядочное отступление, и быстро перестроились в каре. Пять ощетинившихся пиками, изрыгающих огонь и стрелы живых крепостей встретили разогнавшихся арцийских всадников и устояли. Атака разбилась о незыблемо стоящих пехотинцев, как кажущаяся всесокрушающей морская волна разбивается о прибрежные скалы. К тому же колонны Годоя, наступавшие с утра расходящимися лучами, отступая, сокращали расстояние между собой, стягиваясь к подножию укрепленного холма. Преследующие их с двух сторон кавалеристы не видели, да и не могли видеть, что лезут в бутылку. Это должны были заметить с командного пункта, но там к этому времени оставался лишь изрубленный в капусту граф Фредерик Койла.

Почувствовавший себя вождем и героем Жером лихо мчался в бой под маршальской консигной, увлекая за собой жаждущих отомстить за Франциска Ландея и покрыть себя славой гвардейцев и дорвавшихся наконец до боя нобилей. Кривой Жиль и подчиненный ему отряд личной охраны маршала, отдав последние почести своему командиру, выдвигались поближе к холму, на котором стоял Луи.

Жиль был верным и честным, но никогда не блистал умом и понял последние слова Ландея слишком буквально. Он так и не догадался послать гонцов к Феликсу и Матею, оповестив их о смерти маршала и о том, что его консигной и жезлом завладел человек, которому нельзя доверить даже командование полком. Не проверил Жиль, и что творится в лагере, и чем занят Марциал, от которого, судя по всему, и явился убийца. Для любого мало-мальски искушенного в политике и стратегии человека было бы очевидным немедленно арестовать Марциала, остановить, хоть бы и пулей в спину, Жерома и передать командование Феликсу, Матею или Добори. Жиль же старательно, но медленно пробирался вперед через расстроенное неожиданной атакой собственной конницы расположение арцийских пехотинцев, с трудом сдерживая отчаянье. Он был слишком солдатом, чтобы позволить себе все бросить и предаться своему горю или, упаси святой Эрасти, ослушаться маршала. Ему приказали охранять Луи, и он думал только об этом.