Читаем без скачивания Фантастика 2025-61 - Дмитрий Александрович Емец
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Афанасий смотрел на проход и ясно понимал, что расслабляться пока нельзя. Им предстоит прорваться сквозь болото. Понимал и то, что Гуля совершенно не готова. Десять минут болота имеют все шансы превратиться для обоих в вечность. Но все же они зашли уже слишком далеко и теперь либо вместе залипнут, либо вместе же прорвутся.
Афанасий зачерпнул легкими дряблый воздух, пятками больно ударил Аскольда – и вместе с Гулей провалился в душное жерло болота. Это было самое тяжелое прохождение в его жизни. Он не понимал, где верх, где низ. Их крутило точно в барабане стиральной машины. Гуля вопила, вертелась, кусалась и царапалась. Но это еще можно было терпеть. Хуже стало, когда она додумалась, откидываясь назад, бить Афанасия в лицо затылком. Афанасий спасался, лишь прижимаясь щекой к ее спине и шее – вполне такой интуитивный борцовский маневр, и, отвлекая Гулю от более сложных форм вредительства, давал ей кусать толстый рукав своей куртки.
То ли из-за ударов Гули, то ли из-за этого вращения в какой-то момент Афанасий перестал понимать, куда Белый Танец летит, и ему стало казаться, что они летят назад. Он стал натягивать поводья, и Белый Танец непременно застрял бы, если бы Гуля – по соображениям, впрочем, совершенно эмоциональным и не связанным с управлением пегом – не вцепилась зубами Афанасию в указательный палец. Он выпустил повод, и Белый Танец дальше сам уже решал, куда ему лететь, что спасло и Афанасия и Гулю.
Ближе к центру болота их стало крутить чуть меньше. В голове у Афанасия что-то прояснилось. Сражаясь с паутинками, он видел и то, что посылалось Гуле, и то, что посылалось ему. Видения были отрывистыми и противоречили друг другу. Афанасий удивился такому непрофессионализму эльбов, а потом разобрался, что для болота он и Гуля были одним целым. Болото не различало их и било в них как в одну раздвоенную шизофреническую личность. И это отчасти спасало, потому что Афанасий легко отражал многие, исключительно на девушек рассчитанные, вещи, равно как и Гуля легко разрывала поставленные на Афанасия сети. Вот он, главный плюс брака – что, несмотря на великую свою разность, двое сражаются все же вместе.
Наконец стало светлее, впереди замаячило пятно света, и они не то вывалились, не то были выброшены из болота. Двушка впустила их. Видимо, и для нее Гуля и Афанасий, связанные навеки, были одним целым.
Гуля рванулась в последний раз. Провела ладонями по лицу. Слабо улыбнулась.
– Куда ты меня затащил? Сосны какие-то. Привязал меня к себе. Спорим, что ремень лопнет. Он очень давит, – устало сказала она.
В болоте она билась, кричала, и теперь голос ее звучал бесцветно и был почти лишен выражения.
– Ты выиграла! – сказал Афанасий, торопливо ослабляя ремень.
Он чувствовал, что личинка Гули погибла и что тот последний недавний рывок был ее агонией. Теперь Гуле предстоит учиться жить без нее. Но будет лучше, если Гуля узнает об этом чуть позже.
* * *
Меркурий вылетел из ШНыра позже, чем собирался. Его отвлек Кузепыч, притащивший дамское седло из закрывшегося цирка. Седло было роскошное, отороченное фальшивым ягуаром, с двумя передними луками с левой стороны и безопасным стременем, которое раскрывалось при падении, не защемляя ноги.
– Э? – спросил Кузепыч. – Как тебе? Порадуем девочек?
Меркурий осмотрел седло, полюбовался двумя подпругами – одной широкой и другой дополнительной, балансировочной, пропущенной через петлю, расположенную снизу на основной подпруге. Потом с сожалением постучал по твердой вкладке на седле.
– Пластмасса, – сказал он.
– Думаешь, химия сплошная? Расплавится? – озаботился Кузепыч.
Дамское седло он отыскал на распродаже и поддался внезапному порыву. А все потому, что когда-то давно в манеже увидел всадницу в дамском седле. Это была роскошная женщина – в цилиндре с вуалью, в сапогах и бриджах. Все это вместе произвело на Кузепыча такое впечатление, что он долго пыхтел, сопел, прыскался одеколоном, ходил на все представления, однако подойти так и не решился. Кузепыч жил тогда в маленьком городке, грыз семечки, и на ногах у него были вечные шлепки. А тут шляпа с вуалью… Эх!
Едва Кузепыч ушел, с Меркурием по кентавру связалась Кавалерия. Вроде бы Витяра видел на поле свежие следы Горшени. Меркурий обещал проверить. Он знал, что у Витяры особое чутье на Горшеню. Нередко случалось, что он специально разрешал Горшене его проглотить и сутками торчал у него в животе, захватив с собой несколько шоколадок, термос с кофе, фонарь с мощной батареей и парочку книг.
Меркурий Сергеич вывел Танца, с особой тщательностью прогрел его на поле и взлетел. Белый Танец был сильный и мощный мерин. Когда он взмахивал крыльями, по проходу пегасни точно ураган проносился. Кувыркалась в воздухе солома, переворачивались пустые ведра, открывались ворота. Правда, крыльями своими Белый Танец не гордился. Вообще мало осмысливал себя как отдельную сущность – и, возможно, потому, что не имел инстинкта размножения, казался себе маленьким и слабым жеребенком.
В полете Танец был размерен, вынослив. По воздуху плыл с той неспешной плавностью, с какой движется по хорошей дороге дорогой лимузин. Так же плавно уходил в нырок. Никакой спешки, никаких рывков. Словно едешь с укатанной горы на хороших санях. Меркурий чувствовал, что если и на Белом Танце не нырнет, то не нырнет уже ни на каком пеге.
Меркурий не спешил, не суетился. Помня обещание, которое дал Кавалерии, долго кружил над полем, пока не увидел следы. Он опустился и, держа Танца за повод, стал рассматривать их. Его насторожило, что следы были очень глубокими, а между ними огромные разрывы, будто Горшеня не шел, а несся со всех ног. В одном месте следы Горшени замирали у глубокой провалившейся рытвины в земле, выглядевшей так, словно оттуда пробился, а потом сразу ушел на глубину огромный крот. Одинокий странный колодец посреди поля – точно кто-то скрытно подполз сюда под землей, высунулся и скрылся.
Меркурий определил, что до этой ямы Горшеня шел спокойно… стоял смотрел, а потом вдруг побежал к ШНыру, но пересекать границу не стал и опять повернул к лесу.
Меркурий забрался в седло и неспешно полетел вдоль цепочки следов. Вдали желтел лес. Осень пробегала пока где-то по поверхности леса, чуть тронув общий его тон, но отдельные деревья уже совершенно сдались, спустили флаги. Среди деревьев выделялось одно красное, почти алое, ярко освещенное солнцем. Не верилось, что такое дерево вообще может существовать. Из-за причудливо падающего на него света дерево было какое-то более реальное, чем все остальные. Окажись
