Читаем без скачивания Обладатель великой нелепости - Борис Левандовский

Та, все время разглядывавшая свои туфли, вдруг вздернула голову и пронзительно засмеялась, так, что Гера отшатнулся от скамейки. Ее глаза почернели и глубоко ввалились, из перекошенного рта выглядывали похожие на обгорелые сучья зубы.

– А ты угадай! – проскрипела пухленькая подружка невыносимо режущим и таким уже знакомым голосом. – Угадай, как меня зовут!

Не в силах с собой совладать, Гера вскрикнул и бросился бежать со всех ног от скамейки.

Ничего не понимающий Алекс беспомощно смотрел ему вслед…

ЩЕЛК!..

Этот случай, в череде остальных, связанных с посещением фотосалона летом 1980-го года, где за дверью с нарисованным олимпийским Мишкой и длинной серебристой трещиной в стекле делал снимки странный фотограф, – стал для Геры последним. Видения больше не преследовали его, и вскоре он о них позабыл. А все, что имело к ним отношение, со временем выцвело как старая одежда, став всего лишь одними из множества смутных воспоминаний детства и его последних месяцев в 84-ом. Все это осталось где-то там, за далеким туманным порогом, который возможно преодолеть только один раз и лишь в одном направлении. А мало ли чего случается в детстве…

Это ушло.

Но не навсегда, потому что являлось частью его будущего, а то, что принадлежит будущему, – всегда возвращается. И оно вернулось, через пятнадцать лет – терпеливо дождавшись его в том времени, которому принадлежало.

И часть его об этом знала…

ЩЕЛК!..

– Я сразу поняла, что он ненормальный, – сказала толстая девчонка своей сероглазой подруге, которая уже минут десять задумчиво смотрела на поворот аллеи, где скрылся тот странный парень.

Гера…

– Нет, я так не думаю, – медленно ответила она. – Что-то случилось.

– А я тебе говорю – он сбежал из психушки, Карина…

ЩЕЛК!..

Глава 6

Город ночью (III)

20 октября, среда, 00:59 ночи

…Когда металлическое нутро мусоропровода издало внезапный грохот чего-то большого и твердого, увлекаемого силой притяжения вниз, десятилетний Артем Резь невольно отпрянул от пустого бака, который меньше пяти секунд назад подставил под трубу. На миг грохот стал настолько сильным, что едва не оглушил его. Затем в пустой недавно опорожненный бак полетели… человеческие головы.

Одна…

Другая…

Третья…

Всего их было пять.

Они ударялись о днище бака с тупым звуком, как вилки гнилой капусты. Странное звенящее эхо отражалось от тонких металлических стенок посудины. Четвертая и пятая головы от удара забрызгали стены маленького узкого помещения бурыми сгустками крови и какой-то студенистой слизи, мутно блестевшей, отражая свет электрической лампочки, торчавшей из потолка на засиженном мухами патроне. Потом все мгновенно закончилось, и наступила многозначительная тишина.

Щуплый мальчик в перепачканной старой одежде сначала думал позвать кого-нибудь, правда, не слишком рассчитывая, что у него это выйдет в такое позднее время (а что сделала бы мама?). Но остался на месте, продолжая глядеть на то, что вылетело из трубы мусоропровода.

Залитые кровью и еще чем-то головы походили на диковинные переспелые плоды какого-то Химерного Дерева из фантазий душевнобольного иллюстратора книг с произведениями Р. Маккаммона.

Он потоптался на месте, испытывая странную смесь чувств, но, в конце концов, превозмогло простое детское любопытство. Мальчик медленно приблизился к низкому, по колено, мятому баку с двумя проржавевшими ручками и неожиданно для себя самого хихикнул…

Действительно – мусорный бак, набитый доверху человеческими головами – разве это не смешно?

Будь мальчик по имени Артем Резь немного старше, он мог бы сказать: если ты единственный ребенок одинокой и уже не молодой женщины, страдающей несколькими хроническими болезнями сразу, одна из которых органическая гипертония, то можешь не сомневаться, что тебе с частой и неотвратимой регулярностью придется забывать о своих десяти годах. Еще хуже, если твоя больная мама с невероятным трудом удерживается на должности дворника. Потому что тогда беззаботное детство закончится в тот самый день, когда у тебя окажется достаточно сил, чтобы оттащить полный бак, наполненный разной гадостью, к большому контейнеру, махать метлой во дворе, а зимой удержать в руках широкую совковую лопату для уборки снега. Именно с того дня можешь смело считать себя взрослым человеком… по крайней мере, в отношении своих обязанностей.

Но еще придется выслушивать не особо щепетильные упреки своих коллег – настоящих взрослых дворников с соседних участков, – что плохо убранный мусор переносится ветром на их территорию. Вставать в половине пятого утра, чтобы после уборки не опоздать в школу. Получать тумаки от старших ребят, собирающихся вечером у подъезда, когда пора менять баки под мусоропроводом. Терпеть едкие насмешки сверстников, которым повезло немного больше, и, вероятно, именно потому считающих себя гораздо выше… ведь им не приходится ковыряться в отходах своих соседей, верно?

А как насчет того, чтобы отгонять от мусорников бомжей (нередко становящихся неожиданно агрессивными, видя, что им противостоит ребенок), способных в считанные минуты свести на нет весь твой тяжелый труд, перерыв верх дном весь контейнер и превратив в открытую помойку подъездную дорожку перед самым приездом машины из службы по очистке города?

Но особенно доставало, когда какой-нибудь пришлый или местный забулдыга прямо на твоих глазах старательно облевывает только что вымытую лестницу. А потом, проходя мимо и замечая уже приготовленную тряпку, похлопывает по плечу: «Все верно, сынок, чистота прежде всего». И обдает лестницу новой струей зловонной жижи пятью ступеньками ниже. Вероятно, чтобы закрепить урок.

Сперва, когда все это только начиналось (не сразу, но зато уверенно и все чаще), – когда он вдруг превратился во взрослого, он думал: почему? Почему он? И с недоверчивым удивлением смотрел на своих ровесников… Да, конечно, у него ведь очень больная мама, нет рядом отца, нет даже старшего брата или хотя бы сестры. Они с мамой сильно нуждаются, и поэтому мамина работа это единственное, что позволяет им как-то еще держаться на плаву.

Но все равно – ПОЧЕМУ?

Где-то через полгода, когда он свыкся с новым положением вещей, его начала преследовать одна нехорошая мысль (которую он никогда не решился бы обсуждать с кем-нибудь): а не слишком ли понравилось его маме, пускай и очень больной, иметь такого рано повзрослевшего сына? Бывали месяцы, когда ему приходилось выполнять за нее больше половины работы… нет-нет! – мама не пила ничего спиртного, даже пиво (ей ведь ни в коем случае нельзя!). Просто она была очень, очень больной женщиной.