Читаем без скачивания Американец - Генри Джеймс

Ньюмен видел: его собеседница становится все откровеннее. Ясно было, что если можно подкупить обстановкой, то на миссис Хлебс, с ее закоснелыми привычками, все больше действует необычность этого заранее назначенного свидания с таким простым в обращении миллионером в столь романтическом месте. Природное чутье подсказывало Ньюмену, что он не должен ее торопить, пусть время и окружение делают свое дело. И он молчал, только участливо поглядывал на миссис Хлебс, а та сидела, чуть покачиваясь, обхватив руками острые локти.

— Миледи однажды очень меня обидела, — продолжила она наконец. — Когда она сердится, язык у нее ох какой хлесткий! Это случилось давно, но я ничего не забыла. Ни одной живой душе не сказала, держала обиду при себе. Верно, я злая, только я эту обиду лелеяла, она старела вместе со мной. Незачем было ее вынашивать, это уж точно. Однако, сколько я живу, столько и моя обида живет. И умрет вместе со мной, не раньше!

— А что за обида? — спросил Ньюмен.

Миссис Хлебс опустила глаза и ответила не сразу.

— Не будь я англичанкой, сэр, я сказала бы вам не задумываясь, но порядочной женщине, да еще родом из Англии, такое рассказывать нелегко. Правда, порой мне думается, что я у этих французов многое переняла. То, что я вам скажу, случилось, когда я была куда моложе и выглядела совсем не так, как нынче. Я была девица хоть куда, сэр, хотите — верьте, хотите — нет, и яркая. Миледи тоже была молода, а моложе всех казался покойный маркиз — по своим повадкам, сэр, я это имею в виду. Красавец был мужчина, умел жить и падок был до удовольствий, как все французы. И надо вам сказать, сэр, иной раз он искал эти удовольствия среди тех, кто был ниже его. Миледи часто его ревновала, и вы даже не поверите мне, сэр, однажды и я удостоилась такой чести — она приревновала его ко мне. В тот день у меня на чепце была красная лента, так миледи налетела на меня и потребовала ее убрать. Обвинила в том, будто я надела ленту, чтобы завлечь маркиза. Я никогда не была дерзкой, но тут ответила ей, как пристало честной девушке, и слов не выбирала. Красная лента! Нашла к чему придраться! Будто маркиз обращал внимание на ленты! Потом-то миледи убедилась в моей безупречной порядочности, но никогда и словечком не обмолвилась на этот счет. А вот маркиз меня отмечал! — И миссис Хлебс добавила: — Я эту красную ленту сняла и спрятала в ящик комода. Она у меня там по сей день хранится. Теперь она уже выцвела, стала розовая, но так и лежит. Моя обида тоже выцвела, прежней боли и следа нет, но она тоже при мне, — и миссис Хлебс погладила лиф черного платья.

Ньюмен с интересом слушал безыскусный рассказ, который, видимо, всколыхнул тайники в памяти его собеседницы. Потом, когда она надолго замолчала, углубившись, надо думать, в воспоминания о своей безупречной порядочности, он решил сделать небольшой рывок к поставленной цели.

— Значит, мадам де Беллегард была ревнивой? Так? А маркиз де Беллегард не пропускал хорошеньких женщин любого звания? Думаю, не стоит его упрекать за это, вряд ли все они были такими же стойкими, как вы. Но потом, через много лет, едва ли мадам де Беллегард решилась на преступление из-за ревности.

Миссис Хлебс устало вздохнула.

— Какие мы ужасные слова говорим о ней, сэр, но мне уже все равно! Я вижу, вы настаиваете на своем, а у меня нет воли сопротивляться. Моя воля была волей моих детей — так я их обоих называла, но теперь я своих детей потеряла. Они мертвы — я могу так сказать о них обоих, — чего ради мне теперь жить? Кто для меня в этом доме остался? Что я им? Миледи меня недолюбливает, все тридцать лет недолюбливала. Я бы охотно помогала молодой мадам де Беллегард, хотя ее мужа — нынешнего маркиза — я не растила. Когда он был ребенком, я была слишком молода, мне его не доверяли. Но молодая мадам де Беллегард обо мне имеет особое мнение, она его высказывала своей горничной мамзель Клариссе. Хотите послушать, сэр?

— Еще бы! — воскликнул Ньюмен.

— Она сказала, что, если я буду сидеть с ее детьми, когда они готовят уроки, я вполне сойду за промокашку. Раз уж до этого дошло, я думаю, и мне нечего церемониться.

— Разумеется, — уверил ее Ньюмен. — Продолжайте, миссис Хлебс.

Однако миссис Хлебс снова углубилась в свои бередящие душу воспоминания, и Ньюмену ничего не оставалось, как скрестить на груди руки и ждать. Наконец она, видимо, собралась с мыслями.

— Это случилось, когда покойный маркиз был уже стар, а месье де Беллегард два года как женился. Тут-то и подошло время пристраивать мадемуазель Клэр — так это они здесь называют, сэр. Здоровье у маркиза было слабое, он сильно сдал. Миледи остановила свой выбор на месье де Сентре, не знаю уж, по какой причине. Но причины-то, конечно, были, только не моего ума это дело, и чтобы понять их, надо, верно, быть не простого звания. Старый месье де Сентре был очень знатного рода, и миледи посчитала, что он ей почти ровня, а для нее это главное. Мистер Урбан, как водится, взял сторону матери. Вся загвоздка была в том, что миледи могла дать дочке в приданое очень мало, а все другие подходящие женихи требовали больше. Один месье де Сентре согласился. Богу было угодно, чтобы в этом он оказался сговорчивым, во всем остальном поладить с ним было трудно. Может, рождения он и был очень благородного, и речи благородные говорил, но на том все его благородство и кончалось. Мне всегда казалось, что он похож на тех, кто играет в комедиях, хотя я сама ни одной не видела. Он тоже, как комедианты, красился. Даже лицо красил! Но сколько ни красил, на него все равно противно было смотреть. Маркиз его не выносил, вот он и заявил, что, чем мадемуазель Клэр быть женой такого мужа, лучше уж пусть совсем без мужа остается. У них с миледи вышел скандал. Даже на нашей половине, у слуг, слышно было. Они, по правде сказать, не первый раз ссорились. Любящей парой их никто бы не назвал, хотя вообще-то вздорили нечасто. Верно, им друг до друга просто дела не было. Миледи давно уже перестала ревновать маркиза, он стал ей безразличен. Ну и, могу сказать, он ей отвечал тем же. Маркиз на все смотрел легко, характер у него был настоящего джентльмена. Если и сердился, то раз в году. Но тогда ссора вышла очень серьезная. После таких ссор он обыкновенно заболевал. И тут слег, но больше уже не встал. Боюсь, бедный маркиз на старости лет расплачивался за прежнюю ветреность — все они, гуляки, так кончают! Миледи и месье де Беллегард помалкивали, но я знаю: миледи переписывалась с месье де Сентре. А маркизу становилось хуже, и доктора поставили на нем крест. Миледи тоже, и, по правде говоря, с радостью. Раз он не будет стоять на пути, она сможет делать с дочкой что угодно. И уже все было слажено, чтобы отдать мое бедное невинное дитя месье де Сентре. Вы не представляете себе, сэр, какой тогда была мадемуазель — самая милая молодая девушка во Франции, а о том, что происходит вокруг нее, она и не догадывалась, как овечка на бойне. Я ухаживала за больным маркизом и все время проводила в его комнате. Дело было осенью, как раз тут, во Флерьере. К нам был приглашен доктор из Парижа, он пробыл здесь две или три недели. Потом приехали еще двое врачей и устроили консилиум. И эти двое приехавших решили, как я вам уже сказала, что маркиз безнадежен. Объявив это, они спрятали денежки в карман и уехали, а тот, первый, остался и лечил, как мог. Маркиз все хорохорился и кричал, что он не собирается умирать, что он не хочет умирать и будет жить и смотреть за своей дочерью. Мадемуазель Клэр и виконт, то есть мистер Валентин, оба тоже жили во Флерьере. Доктор тот был умный — я это понимала — и, по-моему, безнадежным маркиза не считал. Мы с ним вместе ухаживали за больным не покладая рук, и в один прекрасный день, когда миледи чуть ли не траур себе заказывала, наш маркиз пошел на поправку. И стало ему делаться все лучше и лучше, пока доктор не объявил, что опасность миновала. А надо вам сказать, что больше всего бедного маркиза мучили страшные боли в животе. Но постепенно приступы прошли, и он опять начал шутить и смеяться. Доктор подобрал для него какое-то лекарство, которое очень на него хорошо действовало, — оно было белого цвета и всегда стояло у нас на каминной полке в большой бутыли. Я давала это лекарство маркизу через стеклянную трубочку — выпьет, и ему сразу полегчает. Потом доктор уехал и наказал мне давать маркизу лекарство каждый раз, когда ему будет нехорошо. Без него к нам каждый день наведывался местный доктор из Пуатье. Так мы и остались одни в доме — миледи, ее бедный больной муж и трое их детей. Молодая мадам де Беллегард уехала со своей маленькой дочкой к матери. У нее, сами знаете, нрав веселый, и ее горничная мне говорила, что хозяйке не хочется жить в доме с умирающим, — с минуту миссис Хлебс помолчала, а потом продолжала рассказ с той же степенностью. — Полагаю, сэр, вы догадываетесь, что, когда маркизу полегчало, миледи очень расстроилась, — и миссис Хлебс снова замолчала, повернув к Ньюмену лицо, которое в наступившей темноте казалось еще бледнее.