Читаем без скачивания Нищета. Часть вторая - Луиза Мишель

По-видимому, обе женщины покончили с собой, однако Лезорн не очень-то этому верил.

Жану и его приятелю повезло: они с такой быстротой осуществили свою смелую затею, что никто в доме не заметил подъехавшего фиакра, хотя жильцы всегда интересуются делами соседей. Больше того: никто не встретился на лестнице. А то Жана и кучера могли бы, пожалуй, заподозрить в том, что они утопили тетушку Грегуар и Клару… Оправдаться было бы трудно.

Но все обошлось: сыщики так долго следили за домом, не обнаруживая ничего подозрительного, что совсем выбились из сил (как они теперь уверяли в префектуре) и не обратили внимания на каких-то крестьянок, проехавших в фиакре. Правда, сыщикам было не до того: они потягивали в соседнем кабачке пиво и абсент.

Никто не мог установить, когда именно обе женщины покинули свое жилье. Это еще больше запутывало дело. Впрочем, было ясно, что людям с такой репутацией оставалось либо бежать, либо наложить на себя руки. Покупательницы Клары опознали ее косынку; нашлись и опознавшие чепец тетушки Грегуар. Продолжать следствие было излишне.

Жан передал маленькому тряпичнику записку для Огюста, в которой его извещали обо всем, что случилось.

Лионский поезд благополучно увез тетушку Грегуар и Клару в Шамполи. «Это недалеко от Сент-Этьена, — говорили они друг другу, — мы увидим Анжелу, ее сестренок и отца».

Как в пустыне попадаются оазисы, так и жестокая судьба порой дает передышку тем, кого она преследует. Такая передышка выпала на долю Бродаров и их друзей. Но она была непродолжительна; семью подстерегали новые беды, подобно тому как лев в тени оазиса подстерегает путника.

LI. Агенты его святейшества папы

Князь и княгиня Матиас завязывали все новые и новые знакомства. Все же эти благородные особы избегали некоторых встреч, хотя и приняли все меры, чтобы остаться неузнанными. Прошло лишь несколько месяцев после их приезда в Англию, но они уже преуспевали.

— Время и расстояние — за нас, — философствовал князь, — но еще лучше обладать богатством, ибо только оно дает власть.

Бывший сыщик Николя, он же — виконт д’Эспайяк, а ныне — князь Матиас, стал еще более честолюбив. Княгиня любила золото не меньше, чем ее муж. Она добывала этот металл самыми разнообразными способами. По мере того как расширялся круг их знакомств, вожделения новоявленных супругов росли.

В салоне княгини Матиас появились другие лица. Прежние посетители типа Бобешей[49] стушевались перед Тартюфами и Фракассами[50], перед дамами, одетыми вызывающе, но с ханжеским выражением лиц. В этом салоне заключались всевозможные сделки; от каждой из них хозяевам дома кое-что перепадало. Здесь встречались представители различных национальностей. Салон этот был удобным местом и для свиданий полицейских агентов всякого толка — как политических, так и связанных с клерикальными кругами. Особенно усердно эти агенты выслеживали русских революционеров, признав по молчаливому уговору превосходство Николя по части сыска.

На балу, который князь и княгиня Матиас дали на другой день после убийства Михайлова, собралось много рыцарей наживы, а также и женщин, с виду холодных, как мрамор, и на самом деле податливых, как глина. Право же, проститутки с Риджент-стрит, понуждаемые голодом, предлагали свое тело не так бесстыдно и не так искусно, как эти прекрасные, но до единой титулованные дамы, сохранявшие для пущего соблазна национальные костюмы и манеры…

Гости безуспешно задавали друг другу вопрос: откуда родом хозяева дома? Старый немец, наполовину впавший в маразм, уверял, что он узнал в княгине дочь немецкого курфюрста, из числа тех, что плодят коронованных особ, но сами остаются без престола.

— Несомненно, это она, — говорил немец пожилой дуре, носившей титул графини Фегор. — Но, конечно, годы сказываются…

— Разумеется! Когда вы ее знавали, она была моложе…

— Нет, старше.

— Ничего не понимаю!

Обступившие князя мужчины зловещего вида поздравляли его:

— Не скромничайте, ваше сиятельство, вы совершили подвиг! Вы, словно Давид, сразились с филистимлянами![51]

— Мы вас узнали. Если бы не наша помощь, вы попали бы в руки черни; мы помогли вам добраться до кареты.

— Вы столь же храбры, как княгиня — прекрасна!

Князь ловко лавировал, не отрицая и не подтверждая, стремясь быть любезным, насколько позволяла его противная физиономия филера.

Гости, окружившие княгиню, также интересовались последними событиями, но несколько по-иному.

— Представьте себе, — говорила одна леди из католического комитета, — эта Анна Демидова позволяет себе заниматься благотворительностью! Она взяла на свое попечение двух девушек. Об одной из них ее просила позаботиться несчастная Бланш де Мериа, та, что сошла с ума. А другая несколько дней назад пропала.

— Пропала? Каким же это образом?

— Право, не знаю. Потом ее подобрал на улице какой-то подозрительный мужчина. Между прочим, девушка эта некрасива, плохо сложена, сущее пугало! Она собиралась броситься под колеса кареты, но этот человек отвел ее к Анне, с которой он был знаком (все эти разбойники хорошо знают друг друга). Оказалось, что старшая сестра — уже там… Целый роман!

— Зачем социалисты вмешиваются не в свое дело, давая приют неимущим? Ведь этим занимаются городские власти… Такое поведение просто оскорбительно!

— О, они не ограничиваются одними оскорблениями. Читали вы последние газеты? Там есть статья под заголовком: «В приюте Нотр-Дам де ла Бонгард». Как, должно быть, торжествуют проклятые бунтари!

Молодой человек, прислушивающийся к разговору, кусал губы, еле сдерживая улыбку. Ему было отлично известно, кого в наши дни называют «бунтарями» и чего стоят подобные клички. Именно потому, что он знал всему истинную цену, его и назначили секретарем католического комитета, почетными председателями которого были князь и княгиня Матиас.

Комитет для видимости занимался филантропией, втайне же руководил финансовыми операциями банка, именуемого в секретных бумагах «Лептой грешников», а в широких кругах известного под названием «Народной копилки». Это лживое название вводило в заблуждение многих простаков. Банк использовал их сбережения, — правда, небольшие, но вместе со сбережениями других, более зажиточных простаков составлявшие огромные суммы.

В отличие от воровской шайки, в этом комитете каждый превозносил честность остальных его членов и кичился собственной честностью. Ведь нет ничего легче, чем оскорбить стыдливость женщины, лишенной стыда, и нет более высокопарных рассуждений, чем разглагольствования мошенников о порядочности…

Княгиня побледнела, услышав про статью о приюте, но сразу же овладела собой и заметила, не поведя и бровью:

— Очевидно, руководить такими учреждениями поручают людям недостойным. Из-за отсутствия проницательности у госпожи Сен-Стефан в стадо господне проникли волки и растерзали несколько овечек…

Подошедший к ним секретарь комитета опять улыбнулся.

— Вы знакомы с госпожой Сен-Стефан? — спросила княгиню одна дама.

Несмотря на свою наглость, та покраснела так сильно, что это стало заметно и сквозь румяна.

— Нет, я ее никогда не видела. Это просто мои предположения…

Мужчины, окружившие князя, говорили о том, как привлечь новых акционеров в «Лепту грешников». Речь зашла об одном иностранце, видимо, более богатом, чем он казался.

— Этот человек квартирует со своим сыном на Шарлотт-стрит, там же, где жила несчастная Бланш де Мериа.

— Вы уговорили его стать вкладчиком?

— Да, он собирался сегодня внести деньги.

— И много? — осведомился князь.

— Изрядный куш: двенадцать тысяч гиней. По его словам, пока у него больше нет. Но если эта сумма даст приличный доход, он, быть может, достанет еще денег.

— Направьте в шестое отделение, — сказал толстый англичанин.

Секретарь вынул записную книжку и сделал пометку: «12 000 гиней, в 6-е отделение».

— Как его зовут? — спросил он.

— Кажется, Клод Плюме, точно не знаю.

— Пока запишите «Клод Плюме», мы это выясним.

— Однако, — заметил один из членов комитета, — поскольку в шестом отделении вклад подвергается большому риску из-за всяких случайностей, дивиденд по нему будет невелик.

— Я это знаю, — сказал тот, что сообщил о новом вкладчике, — но ведь имеется примечание к восьмому параграфу устава.

— Что за примечание? — заинтересовались собеседники.

— Оно предусматривает, что если за первым вкладом последуют другие, более или менее значительные, то выдается поощрительная премия, пропорционально размеру вкладов.

— Справедливо! — заметил князь, перед которым эти слова открыли новые горизонты.