Читаем без скачивания Путь диких гусей - Вячеслав Софронов

— Видела ли ты здесь маленького мальчика, что привезли некоторое время назад? — закричала ей прямо в заросшее седыми волосами ухо Зайла, считая ее глухой.

— Ничего не видела, ничего не знаю… — отшатнулась от нее старуха.

— Принесите ей поесть, — приказал Едигир подошедшим следом воинам.

Те поспешили обратно к нартам и вскоре принесли несколько кусков жирной осетрины и пресные лепешки. Старуха, увидев еду, жадно схватила рыбу и, шамкая беззубым ртом, принялась торопливо глотать большие куски, даже не разжевывая их. Едигир и его спутники отвернулись, не желая смущать бедную женщину. Но та, казалось, и не замечала их присутствия, а лишь смотрела в увлажнившиеся глаза Зайлы-Сузге, которая почернела лицом и уже приготовилась к худшему.

Наконец, женщина насытилась и спрятала пару оставшихся кусков рыбы за пазуху, проглотила последний, бывший у нее во рту, и неожиданно блаженно улыбнулась, проведя ладонью по бескровным губам.

— Мальчика Сейдяк звали? — проскрипела она негромко.

— Да, да! — вскрикнула Зайла-Сузге и притянула старуху к себе. — Скажи, он жив?!

— С ним еще женщина была, Анибой звали, продолжила та, словно и не слышала вопроса.

— Правильно, Аниба, — закивала головой Зайла. Видно, старуха была или в самом деле глухая, или тронулась умом от пережитого потрясения.

— Увезли их всех день уже прошел… День прошел, ночь прошла, а их увезли. А я никому не нужна, — вдруг захохотала та, — меня в жены никто брать не хочет. Возьми меня в жены. Я буду тебе детей качать, нянчить, будешь ко мне ночью приходить, любовь дарить стану тебе одному, — обратилась она вдруг к Баянды, который стоял сразу за Зайлой и выделялся своими яркими расшитыми цветной кожей одеждами.

Молодой бек отшатнулся от полоумной, но она вырвала свою руку из ладони Зайлы и бросилась к Баянды, обняла того костлявыми руками.

— Ты такой красивый и я красивая. У нас добрые дети будут, пошли ко мне во дворец. Я спою тебе песню любви…

Баянды сбросил с себя ее руки и, хватая открытым ртом холодный воздух, помчался изо всех сил, словно за ним гнались злые духи, к своей упряжке. Старуха перевела взор на Едигира и заплакала.

— Не вели меня убивать… Я и так мертвая…

— Пойдем отсюда, — мягко произнес он, обняв за плечи Зайлу-Сузге, — богам не угодно, чтобы мы отыскали своего сына. Это я во всем виноват. Меня наказывают боги. Мне нужно было умереть, и все бы было иначе.

Уже садясь на нарты, он обернулся в сторону одинокой фигуры стоящей посреди селения старухи и сказал ни к кому не обращаясь:

— Неужели кого-то из нас ждет такая же участь? Лучше умереть, чем стать полоумным.

Баянды сидел на своих нартах и, раскачиваясь из стороны в сторону, неустанно повторял:

— Плохой знак, ох какой плохой знак, что она выбрала именно меня. Надо срочно ехать к шаману, пусть он снимет с меня ее заклятие. Она заразила меня своим безумием, и я могу не доехать.

— Вот еще, — проворчал Едигир, — веришь в россказни, будто безумие передается. — Он больше объяснял это Сузге, которая с удивлением смотрела на молодого бека, казалось бы и впрямь впавшего в безумие.

Но Баянды, не слушая никаких объяснений, завернул оленей и погнал их без остановки обратно. Даже в селения для ночевки заезжать не захотел, опасаясь нового сглаза, и все спали прямо в лесу. Доставив их в лагерь на берег Шайтанки, Баянды отказался от угощения, а погнал к своим селениям, погромыхивая колокольцами. Остальные упряжки понеслись следом за ним.

С Едигиром осталось в лагере два десятка воинов, в том числе пленные Алтанай и его племянник. К молодому Сабанаку приехала Биби-Чамал, и они много времени проводили вместе. Воины посматривали на них с улыбкой, и это больше всего злило Сабанака, который не желал смириться с участью невольника. У Алтаная никак не заживали раны, полученные в последнем бою, к тому же он сильно простыл после купания в ледяной воде и совсем не выходил из землянки, куда его поместили вместе с племянником. Едигир предался любимому своему делу, охоте, и Зайла-Сузге целые дни проводила одна, между молитвами и гаданиями. Камни говорили ей, что сыну предстоит долгий путь в теплые края, на ее родину, и уже никогда не обнимет она его, не прижмет к своей груди. Зайла разбрасывала ни в чем не повинные камешки по шатру, заливалась слезами, упав на подушки, а наревевшись вволю, опять отыскивала их и начинала гадать снова. Но… камни упорно показывали, что сыну с матерью уже никогда не соединиться.

За этим занятием и застал ее как-то Едигир, вернувшийся неожиданно с охоты. Он взглянул в ее заплаканные, покрасневшие глаза, отшвырнул меховым сапогом камешки и мягко попросил:

— Не терзай себя. Когда вижу тебя такой, то хочется вскочить на коня и мчаться за твоим братом, чтоб раскроить ему голову и освободить нашего сына.

— Ты не посмеешь убить его, ведь он мой брат.

— И надо было оставаться рядом, с ним! Чего ты от меня вообще хочешь?

— Ничего я от тебя не хочу, но во всех моих несчастьях виноват ты, и только ты!

— Очень интересно… Продолжай, я послушаю, — Едигир уставился на нее, будто увидел впервые.

— Ты бы мог помириться с моим братом, если бы захотел этого…

— Это как я мог бы помириться с ним?! Умереть? Стать его слугой? Бежать в тайгу?! — Глаза Едигира зажглись нехорошим огнем.

Зайла даже испугалась его гнева, ведь раньше ей не приходилось видеть любимого таким. Но это не остановило ее. Она думала лишь о сыне и пыталась найти выход там, где его не было.

— Если бы ты хотел дружбы, а не войны, то давно уже принял ислам и привел к истинной вере своих темных людей. И брат не стал бы воевать с тобой. Вы правили бы ханством вместе. Оно столь велико, что… — она подбирала нужные слова, но, не найдя их, тряхнула головой и закончила: — что хватило бы на всех.

Услышав это, Едигир неожиданно рассмеялся, а потом взял ее за плечи, поставил на ноги перед собой и, внимательно вглядываясь в заплаканные глаза и отчеканивая каждое слово, сказал:

— Запомни раз и навсегда: двум медведям в одной берлоге не ужиться.

— Но ведь вы с Бек-Булатом…

— Он был мой брат, и то всего ты не знаешь. Даже если бы я поступил так, как ты предлагаешь, то рано или поздно все кончилось бы все равно войной. Страшной войной. Мне рассказывали купцы, которые бывали в Московии, как там белый царь собирает под свою руку все города и селения. И мне ближе и понятнее его желание быть хозяином на своей земле, чем делить каждый улус по уделам между знатными беками и мурзами. Будь мы все едины, никто не посягнул бы воевать с нами. А сейчас у меня нет столько воинов, чтоб мечтать о едином ханстве от Иртыша и до Оби.

Зайла-Сузге поначалу слушала его внимательно, но потом вырвалась и отошла в сторону.

— Ты забываешь, с кем говоришь, — кинула она ему в лицо гневные слова, — ведь я, как и мой брат, происхожу из рода Чингиз-хана. Вот он бы приковал тебя на цепь к сырому бревну, как ты поступаешь со своими пленными, и кормил бы только соленой рыбой. Ты был и останешься сибирским медведем, который ленив и нечистоплотен. Все, что ты умеешь делать, — это набивать собственное брюхо, дрыхнуть с утра до вечера…

Едигир слушал вначале ее речь с усмешкой, но последние слова настолько разозлили сибирского хана, что он, не помня себя, наотмашь ударил тыльной стороной ладони Зайлу по губам и выскочил из шатра, бросив на ходу:

— Дрянь! Подлая дрянь!

Тут ему попались на глаза собаки Белка и Черныш. Увидев широко шагавшего Едигира, они испуганно шмыгнули в сторону и негромко тявкнули вслед ему.

"Даже собаки против меня, — отметил он, — все против. Никому я здесь не нужен, и, пока я хан, еще пытаются лебезить и заискивать, а как только освободится ханский холм, как тут же всадят кинжал в спину".

У костра сидели, мирно беседуя, рыбак Назис и пленный Сабанак. Старик повернул голову в сторону приближающегося Едигира, которого он отличал всегда по стремительной походке, и спросил:

— Когда на рыбалку соберемся, великий хан? Но тому послышалась насмешка в словах Назиса, и он грубо ответил:

— Больше мне думать не о чем, как только о твоей рыбалке. Отправлялся бы лучше к своей старухе, а не сидел бы тут у меня на шее.

— Как великий хан скажет, — тихо ответил тот и, низко согнувшись, заковылял к своей землянке.

— А ты, — кивнул Едигир Сабанаку, — собирайся, поедешь со мной.

— Вместе с бревном?

— Как скажу, так и поедешь. Не бойся, сейчас тебя раскуют.

Когда они уезжали, то следом бросилась Биби-Чамал, рыдая и заламывая руки. Зайла-Сузге даже не вышла из шатра.

Едигир вместе с Сабанаком через несколько дней достигли улуса Баянды. Хан и сам себе не мог объяснить, почему он отправился именно сюда и зачем захватил пленного. Удивился их появлению и хозяин.