Читаем без скачивания Профессия – первая леди - Антон Леонтьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А ты ее знаешь? – осторожно поинтересовалась я.
Надя внимательно посмотрела на меня, колеблясь с ответом. Она так и не ответила на мой вопрос, но я поняла – судя по тону, с которым Бунич говорила о дочери президента и о нем самом, Надежда хорошо знала это семейство. Мы больше никогда не возвращались к этой теме, я уверилась, что Надя многого недоговаривает.
Аристарх Богданович «давал бал», появиться на котором было делом чести каждого из экарестских чиновников. Приглашенные были обязаны прийти в нарядах двадцатых или тридцатых годов. Надя внезапно сказала:
– Ты поедешь со мной! Гремислав, слава богу, уезжает с командировкой на Дальний Восток, он очень рад тому, что у него нашелся предлог, дабы избежать приема у Богдановича!
Надя нещадно критиковала олигарха, припоминая ему все – влияние на президента и его дочь, колоссальное богатство и даже еврейское происхождение. И тем не менее она рьяно принялась за поиски подходящего одеяния для бала.
– Но если тебе настолько претит этот бал, почему ты просто не откажешься идти на него? – спросила я. Мой вопрос был слишком наивным, он смутил Надю. Она долго думала, а затем выпалила:
– Потому что так надо! Ты этого не поймешь, Марилена, но по-другому нельзя!
Я в самом деле не понимала и хотела отказаться от сомнительной чести участвовать в костюмированном шоу у герцословацкого олигарха, но Надя так меня упрашивала, что пришлось согласиться. Мы отправились в утомительный поход по бутикам, чтобы обзавестись нарядами.
…Никогда не забуду этого необычайного бала! Особняк Богдановича походил на версальский дворец. Подобное великолепие я видела только однажды, когда вместе с Петером оказалась во дворце одного из саудовских шейхов. Загородная резиденция Богдановича блистала мрамором и позолотой, а в саду бил каскад фонтанов, не уступающих по своему великолепию петергофским.
Многие из гостей прибыли на ретро-автомобилях, дамы были в вечерних туалетах давно минувшей эпохи, мужчины облачились в смокинги и фраки.
Гигантский зал для приемов был полон гостей, представлявших самый цвет герцословацкой политики и культуры. Хозяева приема – невысокий, полноватый, холеричный субъект Аристарх Богданович и его молодая супруга, привлекавшая внимание раритетными жемчугами вокруг тонкой алебастровой шейки, – фланировали по залу, принимая бесконечные комплименты.
Надя чрезвычайно тепло поздравила именинницу, причем никто бы не мог догадаться, что еще десять минут назад, в лимузине, она жаловалась на судьбу и уверяла меня, что ей не хочется присутствовать на приеме.
Это и в самом деле был бал: я стала свидетельницей уникального явления. Мы провели в особняке олигарха около часа, потом нам удалось незаметно ускользнуть. Надя, к моему удивлению, была довольна тем, что все прошло без проблем.
– Одного его слова достаточно, чтобы разрушить карьеру Гремислава, – призналась она.
…Наступали последние дни нашего пребывания в Экаресте. Семейство Бунич устроило выезд на природу – Гремислав, к сожалению, не мог присоединиться к нам. Последний раз я видела его в необычной обстановке. За день до отлета мы с Петером получили от него приглашение в ресторан.
Ресторан назывался «Луи Четырнадцатый», и его интерьер поражал роскошью и богатством. Облаченный в сверкающую ливрею метрдотель провел нас по залу, уставленному мебелью из черного дерева. С потолка свисали хрустальные люстры, стены были обиты пурпурным бархатом.
Гремислав ждал нас за столом. Он просматривал иностранный журнал. Все это походило на часть невероятного спектакля – Бунич, облаченный в безукоризненный английский деловой костюм, сидел в кресле, более похожем на королевский трон. Гремислав поспешно отложил журнал и, привстав, приветствовал Петера и меня.
На мгновение мне показалось, что Гремислав чувствует себя очень уютно в роскошной и опереточной обстановке элитного французского ресторана. И в то же время он, одетый в серо-жемчужный костюм, белую рубашку с неброским темно-синим галстуком, совершенно не вписывался в шикарный антураж «Луи Четырнадцатого».
Мне моментально пришли на ум его слова о герцословацком короле. Я подумала, что из Гремислава получился бы завидный монарх – современно мыслящий, просвещенный, умный и тем не менее прекрасно соответствующий незыблемым традициям тысячелетнего герцословацкого абсолютизма.
В распоряжении Гремислава было не много времени, он поблагодарил нас за то, что мы приняли приглашение его жены и приехали в Герцословакию.
– Уверен, что ваш следующий визит не за горами, – с легкой улыбкой сказал он и пообещал свозить нас в родной ему Иоаннград.
…Надя устроила прощальный ужин и на следующий день проводила нас в Шендраметьево.
– Гремислав был очень вам рад, – обнимая и целуя меня, сказала она. – И я тоже. В ноябре я хочу с детьми прилететь в Гамбург.
Мы с мужем заверили Надежду, что будем рады увидеть ее через три с небольшим месяца. С легким сердцем мы уселись в самолет. Никто и не подозревал: больше я Надю не увижу…»
Серафима Ильинична Гиппиус
15 – 18 сентября
– Браня! – Мне показалось, что время застыло. Я подняла голову и посмотрела на равнодушные звезды, которые сияли с темного сентябрьского неба. Боже, сделай так, чтобы это было дурным сном! Он не может умереть! Я готова заплатить любую цену, но только оставь его в живых!
Я бросилась на грудь старому генералу и заплакала.
– Браня, я люблю тебя! – меня душили рыдания. Машина, которая сбила Сувора, давно скрылась. Я была одна, совершенно одна. – Ты слышишь, Браня?
Тьма, пришедшая из самых глубин Тартара, накрыла ненавидимый и обожаемый мною город; ударили фиолетовые молнии, грянула буря столетия; я умерла и попала в седьмой круг ада; вокруг меня метались призрачные тени, слышались стенания и мольбы о помощи; величественные слоны, на которых покоится наш мир, согнули колени; вековечная черепаха, на чьем панцире они стояли, вздохнула в последний раз и погрузилась в безбрежный и соленый океан, полный крови и слез, и увлекла нас за собой в первозданную тьму; как жена Лота, я обратилась в соляной столб и поняла – сердце мое распалось на протоны и нейтроны, но ничто не могло утолить вселенской печали!
Одним словом, для меня наступил большой-пребольшой трандычок!
– Бра-неч-ка!
Он меня не слышал. Он был мертв. Я знала это: влюбленные такое чувствуют, и я доверяла интуиции.
– Я люблю женщин Модильяни, – раздался приглушенный голос.
Я содрогнулась – голос шел с неба. Неужели мои молитвы услышаны, и после Моисея я – второй человек, к которому бог обратил свои слова? Но где же неопалимая купина и благостный шорох крыльев шестикрылого серафима или хотя бы голубь с оливковой веточкой в клюве?
Я подумала, что небеса сейчас разверзнутся, засверкают молнии и грянет гром. И вправду раздался трубный глас, который заставил меня вздрогнуть всем телом. Сейчас грянет хор архангелов, луна падет на солнце, земля разверзнется, мертвые присоединятся к живым, и начнется Страшный суд!
Секундой позже я поняла, что это вовсе не трубный глас, а сигнал грузового автомобиля с соседней улицы.
Опустив глаза, я стала свидетельницей чуда: веки Брани дрогнули, и он открыл глаза. Боже, ты услышал мои молитвы! Ты воскресил его, как Лазаря! Я верую, я верую!
Кряхтя, Сувор попытался встать.
– Фима, с тобой все в порядке? – спросил он. Я обняла его и залилась слезами. Он гладил меня по волосам и приговаривал: – Ну, девочка моя, успокойся, со мной ничего не случилось…
– Как? – Я отпрянула от Брани и посмотрела на него. – Разве ты не… умер? И не воскрес под моими молитвами?
Генерал хитро посмотрел на меня и сказал:
– Фима, мне было чрезвычайно лестно узнать, какие чувства ты испытываешь ко мне. Но ты плохо думаешь о генерале Суворе, если считаешь, что его можно так просто лишить жизни.
Я тряхнула Браню за плечи и возопила:
– И ты все это время лежал с закрытыми глазами и слушал, как я надрываюсь? Браниполк, как это низко!
– Как это прекрасно! – с поэтической задумчивостью ответил генерал. – Мне казалось, что я слышу голос ангела, и мне так не хотелось открывать глаза. Кстати, Фима, мои слова о женщинах Модильяни – чистая правда!
Я покраснела. И как можно сердиться на Браню. Он ведь только что спас меня от смерти и бросился под автомобиль!
– Ты заметила номер? – деловито спросил генерал. Я помотала головой. О таких мелочах я и не думала.
– Ничего страшного, уверен, что это не помогло бы, – правильно истолковав мое молчание, продолжил Браня. – Тот, кто выманил тебя, добивался одного…
Я вздрогнула. Браня прав: если бы не его героизм, то этот некто, сидевший за рулем черной машины, сбил бы меня. Произошел бы нелепый несчастный случай – и вся Герцословакия вкупе с прогрессивным человечеством скорбела бы по великой писательнице Серафиме Гиппиус.