Читаем без скачивания Открыватели дорог - Николай Асанов

Иван Александрович, по-видимому, тоже это понимал. Вот уже и чашки отодвинуты, а гость все топчется на месте. Гиреев не любил ходить вокруг да около. И спросил напрямик:

— Что-нибудь случилось, Павел Михайлович? Помнится, в прежние времена вы действовали резче.

— А вы еще вспоминаете прежние времена? — Богатырев с любопытством воззрился на собеседника.

— Не только вспоминаю, но и часто благодарю вас мысленно. В те годы вы меня здорово просветили.

— Просветил! — грубовато перебил Богатырев. — В те годы вы были не моложе ваших нынешних помощников. И просвещение вам не так уж требовалось, как обычное доверие. Я просто доверился вам.

Иван Александрович почему-то нахмурился, но Богатырев словно и не замечал этих перемен. Ничуть не смягчаясь, он после паузы вдруг сказал:

— А вы не могли бы отдать мне этих ваших молодцов — Горячева и Чудакова? Античастицы для вашего института, как говорится, не в профиле. А у меня в лаборатории эти молодцы могли бы еще натворить чудес.

— Ну, что касается чудес, так они мне и самому нужны! — довольно резко возразил Иван Александрович.

— Ну уж и нужны! — усмехнулся Богатырев. — Пусть ваш Красов сам придумает деревянный велосипед, да на нем и едет к славе.

— Вы что, читали этот опус? — подозрительно спросил Иван Александрович, вынимая из лежащей на столе папки многостраничный документ.

— А что это? — Богатырев протянул руку.

— Э, нет! Это сор из нашей халупы. Мы его за ворота не выбрасываем! — И Гиреев уложил документ обратно.

— Ну, уж если они пишут заявления, так тем более их следует отпустить.

— А все-таки, может, лучше выгнать? — ядовито спросил Иван Александрович. — Хотя бы для острастки. Чтобы другим было неповадно слезницы сочинять. Мы-то в наше время жалоб не писали!

— Зато доносы кое-кто очень даже писал. В том числе и на вас! — хладнокровно сообщил Богатырев.

— На меня? — Гиреев широко открыл глаза.

— А вы что, святым себя считали? Не забудьте, я-то ведь и тогда был вынужден администрировать. Даже над вашей лабораторией комиссарил. Если вспомнить, сколько этих хитреньких доносов и доносцев поступало в то время в мои руки, так диву даешься, как же лжив и хитер человек! И ведь знали, подлецы, что по любому доносу человека могут головы лишить. Благо, не лично, так сказать, ножом зарезал, а просто сгинет человек в нетях. Вроде бы доносчик тут ни при чем, судьба, дескать…

— Но меня-то в чем могли подозревать? Я же все время был на глазах!

— А, дело прошлое, что вспоминать! — Богатырев досадливо махнул рукой. Но Иван Александрович смотрел так просительно, что он нехотя договорил: — Да вот посудите сами: опыт с барием задержался — донос! Гиреев сознательно тормозит работу, ослабляя обороноспособность Родины. Понимаете? А вы в это время с воспалением легких лежали. Или: выехали вы в Казань, когда ваша супруга отыскалась. Донос. Но уже не из нашей вотчины, а прямо из Казани: беседовал с иностранцем! И хотя и я и вы знали, что иностранец этот — польский физик, еще до войны перешедший на нашу сторону, другие-то, кому надлежало вершить вашу судьбу, этого не знали! А фамилия в доносе не называлась, чтобы пострашнее выглядело.

— Н-да! — задумчиво протянул Гиреев. И, с любопытством глядя на Богатырева, спросил: — И что же вы делали с этими доносами?

— А что я мог делать? Запирал в сейф. До лучших времен. И писал соответствующие объяснительные записки, что-де от участия такого-то зависит само исполнение «проекта»…

— И верили?

— А куда им было податься? У них на каждого доносчика лежали подписанные мной характеристики. Тут уж, прямо скажу, я погрешил: порою и талантливого подлеца называл бездарностью! Так что в следящих и пресекающих инстанциях поневоле задумывались: тронь там кого-нибудь, а вдруг из «проекта» ничего не выйдет? Покричат, покричат, да и отпустят…

— На вас? Кричали?

— А что я такое был, с их точки зрения? Какой-то майор… Одно только и удерживало: особая важность задания… А, да хватит об этом! Я ведь только хотел узнать: отдадите вы мне ребятишек?

— Что-то мне этот разговор не нравится! — озабоченно сказал Иван Александрович. — Уж не сговорились ли они с вами заранее?

— Нет, это мы с Николаем Иванычем по старой дружбе стакнулись. Он мне намекнул, будто Красов решил от них избавиться…

— Красов пока еще не директор института, — холодно сказал Гиреев. — Так что закончим наш разговор на этом. И разрешите мне навестить вашу лабораторию.

— Пожалуйста, хоть завтра. Но и у меня к вам просьба: захватите с собой авторов эксперимента. А то вас всегда сопровождают какие-то чиновники от науки: Анчаров, Красов, наш бывший Кроха… А что они во всем этом понимают? — Бросив эту последнюю молнию, Богатырев встал. Уже прощаясь, у самой двери еще раз спросил: — Так не отпустите?

— Нет, нет, нет! — трижды произнес Гиреев. И, проводив гостя, обернулся к Кириллову: — Ну, что же у вас?

— Да я тоже по поводу этих молодцов заходил. Но Павел Михайлович все так хорошо прояснил, что не стану отнимать у вас время. Хотел только сказать, что на следующем партбюро будем рассматривать заявление Горячева о приеме в кандидаты… Я тут кое с кем говорил, — как будто парня ценят…

— Не рано ли, Николай Иванович? — проворчал академик.

— А что же, не все их в пеленках держать, выросли уже!..

— Ну смотрите… — с досадой в голосе произнес академик и взялся за почту.

Кириллов догнал Богатырева в коридоре. Богатырев стоял, прислонившись к стене, и беззвучно хохотал. Справившись с этим приступом веселья, спросил:

— А здорово мы ему мозги вправили!

— Не сказал бы! — суховато ответил Кириллов. — Почему было не поговорить напрямик?

Богатырев искоса взглянул на секретаря партбюро, сказал насмешливо:

— Всякому овощу свое время! Вот если бы Иван Александрович действительно их выгнал, тогда можно было бы камни швырять и стекла бить. А мы пока обратились к его разуму. И скажите ребятишкам: в случае чего, у меня для них припасено пристанище. Мало ли что еще придумает товарищ Красов! А вот и он! Легок на помине! Ну, я пошел! Не хочу с ним встречаться! — И Богатырев торопливо отступил, чтобы скрыться за поворотом коридора.

Красов был еще далеко и шел медленно, степенно, как и полагается солидному человеку.

28. МИР ИЛИ ПЕРЕМИРИЕ?

Без четверти одиннадцать Ярослав поднялся к Горячеву.

— Собирай личное имущество! — с порога приказал он. — Пошли!

Из портфеля, который Ярослав тащил с собой, выглядывали не бумаги, а мотки тонкого провода, рукоятка дрели, фасонистый паяльник с наборной ручкой и что-то еще. Он свое имущество собрал, как видно, полностью.

Ярослав сгреб со стола папки, над которыми сидел Горячев, сунул их в шкаф, а статуэтку Ники затолкал в портфель Алексея, показывая тем самым, что им сюда больше не возвращаться.

Личные бумаги Алексей собрал еще раньше и теперь стоял посреди комнаты, словно прощаясь с нею. Ярослав толкнул его в плечо — надо было идти — и пошел впереди, что-то насвистывая и немилосердно фальшивя.

Однако перед приемной академика он примолк.

В приемной никого не было. Секретарша, должно быть, прошла в кабинет.

Алексей покорно сел в самый угол длинного, черного, обитого кожей дивана, на который обычно присаживались все приглашенные к Ивану Александровичу. Диван в шутку называли «дыбой»: ожидание на нем превращалось в пытку. Академик был слишком занят, и можно было просидеть тут месяц, ежедневно видеть чинную спину шествующего директора, но на прием не попасть. Садились на диван в самом крайнем случае.

Ярослав остановился у широкого и высокого окна и принялся выстукивать ногтем свой похоронный марш теперь уже по стеклу. Стекло дребезжало жалобно и покорно. Ровно в одиннадцать — Алексей все время посматривал на часы — Марина Саввишна появилась в дверях кабинета, неприязненно оглядела посетителей, пробормотала: «Ах, пришли? Проходите!» — и уселась за свой стол, прямая, как доска. Ярослав громко сказал:

— Степень немилости старших узнается по степени презрения младших! Когда я стану директором института, я немедленно вас уволю!

— Руки коротки! — насмешливо крикнула им в спину секретарша, на мгновение забыв, что академик рядом и что при нем следует говорить шепотом. Ярослав рассмеялся, а секретарша — Алексей это видел — поглядела на него испуганно. Неужели она поверила, что когда-нибудь Чудаков будет ее начальником?

Иван Александрович восседал за огромным письменным столом, который вполне мог бы послужить фундаментом для дачного домика. Откинув на спинку тронного кресла голову в благородной голубоватой седине — молодые ученые сплетничали, что академик ежедневно моет волосы синькой, — он с интересом наблюдал за входящими. Справа от него, в боковом кресле, в свободной позе сидел Михаил Борисович, слева — заместитель.