Читаем без скачивания Ушли клоуны, пришли слезы… - Иоганнес Зиммель

— Не понимаю, почему они согласились участвовать в этом деле? — спросил Вестен. — Из идеализма? Вряд ли. Из веры в справедливость, в права человека, в свободу личности? Тоже нет.

— Воистину так, — подтвердил его друг. — Все эти понятия для них и гроша ломаного не стоят. Они верят в нечто иное. Прежде чем вступить в группу, один из них сказал мне: «Все они преступники — все крупнейшие политики мира и их проклятые правительственные системы. Все эти свиньи, для которых война — прекрасный случай набить мошну потуже. Они нуждаются в нас, мы таскаем для них каштаны из огня, пока они выступают с пламенными речами о мире, свободе и справедливости. Плевать им на человечество с высокой колокольни. На свете нет ни одной системы власти, которая действительно заботится о человеке!» Неплохо сказано, правда?

— Очень даже неплохо.

— Но кое во что они все-таки верят. Кое-что их все-таки интересует. За это они и рискуют жизнью.

— За деньги, — сказал Вестен.

— За большие деньги, — поправил его приятель. — За огромные.

— Вот, значит, как обстоят дела, — закончил первую часть своего рассказа Вестен в кабинете Сондерсена. Помолчав некоторое время, он заговорил вновь: — Необходимо напомнить, как и почему наша страна оказалась в таком положении. Я обвиняю себя, я виню свое поколение. Многие боролись против нацистов. И все-таки нас было мало. Не столько, сколько требовалось. Все, что делалось от нашего имени и с нашего молчаливого согласия, привело к несправедливости и страданиям, к горю миллионов людей, и последствия этого мы ощущаем до сих пор, ими и объясняется ложное положение нашей страны. Каждый из нас чувствует это на собственной шкуре. И вот что меня мучает: в будущем сегодняшнее поколение еще не раз поплатится за то, что сделали предыдущие. Если найдется хотя бы один человек, который считает, будто одни люди имеют право ни с того ни с сего нападать на других, имеют право уничтожать шесть миллионов евреев и сотни тысяч своих земляков, имеют право установить в мире такой порядок, при котором за шесть лет войны погибают шестьдесят миллионов человек, причем одних русских — двадцать миллионов, имеют право превращать огромное пространство в «выжженную землю», а потом делать вид, будто ничего не случилось — как такого человека назвать? — Вестен перевел дыхание. — Я не верующий, нет. Но я верю в справедливость — высшую справедливость. Мы еще получим счет за все содеянное при нацизме, я не сомневаюсь. Сейчас мы оплачиваем лишь малую толику.

— Мы стояли с вами однажды у небольшой церквушки, совсем рядом с моим издательством. Помните? — обратилась к Сондерсену Норма.

— Отлично помню, фрау Десмонд. Вы спросили меня, какая тоска меня гложет.

— А вы ответили, что не можете ничего толком объяснить.

— Я действительно не мог. Вы сами видите — после всего того, что услышали от господина Вестена.

— После того как вы побывали в Висбадене и узнали практически то же самое, что господин Вестен в Бонне, вас по-прежнему что-то гнетет? — спросила Норма.

— Да, гнетет. Конечно. Но вот уже несколько минут вовсе не с той ужасной силой, как прежде.

— Несколько минут?

— После того как господин Вестен заговорил о нашей общей вине и о том, что до высшей справедливости так же далеко, как до Луны, — сказал Сондерсен, — у меня словно глаза открылись. Я потрясен. Фашизма я не помню. Но я всегда считал неубедительными слова канцлера о «благодати позднего рождения». Мне вспомнилась библейская притча о голубях: отцы ели их, а сыновья зубы обломали. Конечно, мы, родившиеся позже, не виноваты ни в нравственном, ни в правовом смысле. Но на нас особая ответственность, доставшаяся нам по вине отцов. Народ, без сопротивления терпевший массовые убийства и дважды за полвека развязывавший войны, должен нести свой крест. Наступили новые времена, мы стремимся к примирению. Но Освенцим из истории не вычеркнешь. Мы, наши дети и внуки ответственны за то, чтобы подобные ужасы никогда не повторялись. Мы никогда не должны забывать о нашей вине, никогда. За то, что у нас появились молодые нацисты, за то, что у нас и у наших братьев на Востоке понатыкали ракетных установок, за то, что общее политическое развитие с сорок пятого года пошло столь постыдным путем, — за все это мы тоже должны быть «благодарны» фюреру. Вы даже не догадываетесь, господин Вестен, как сильно повлияли на меня ваши слова о долгах прошлого.

— Я был уверен, что вы меня поймете.

— Теперь мне ясно, — сказал Сондерсен, — почему кто-то исподволь ограничивал мои возможности раскрыть преступление и разоблачить убийц. Другого не дано. Не знаю, сможем ли мы избежать худшего. Все, что в наших силах, — это по возможности уменьшить вероятность будущей катастрофы. Я не устану бороться за справедливость. Господин Вестен прекрасно объяснил, что такое высшая справедливость и в чем ее самоценность. Спасибо вам, господин Вестен!

— Да будет вам! — сказал Вестен.

— Нет, благодарность моя безгранична, — возразил Сондерсен. — Потому что теперь я могу делать свое дело, не испытывая больше чувства ярости, гнева — и полнейшего бессилия. Надо на все смотреть открытыми глазами. Теперь я понял это. И мне немного легче.

Некоторое время все молчали.

— Мы говорили о людях из специальных групп, — сказала наконец Норма. — Чем они занимаются? Можете привести примеры?

— Маленький пример, пожалуйста. — Сондерсен достал из ящика письменного стола фотографию. — Вам она что-нибудь говорит?

Это был снимок девушки, брюнетки с большими глазами, очень миловидной. На ней было много косметики, легкое платье с глубоким вырезом и разрезами по бокам до бедер.

— Это женщина с Репербана, — сразу узнала Норма.

— Которая села в мою машину, — добавил Барски.

— Да, проститутка, которая преградила вам путь и хотела соблазнить, но удрала, когда появилась машина с моими людьми, — кивнул Сондерсен. — Только никакая она не шлюха, и соблазнять вас не собиралась, и не удирала при виде моих людей.

— Откуда у вас снимок? — спросила Норма.

— Снял один из моих сотрудников. Для отчета. Видите, эта особа как раз собралась убегать.

— Она и убежала. Второй ваш сотрудник — за ней, но упустил, — сказала Норма. — Объяснил нам, что она исчезла в переулке борделей и схватить ее поэтому не удалось.

— Он не имел права схватить ее, — сказал Сондерсен.

— Почему это? — спросил Барски.

— Потому что она член спецгруппы, — сказал Сондерсен. Взял зажигалку, щелкнул, поджег фотографию и опустил в пепельницу, а потом раздавил пепел тупым концом карандаша. — Когда вы видели ее, на ней был парик и она размалевалась как кукла. При встрече вы бы ее не узнали. Это поляроидный снимок. Вы, доктор Барски, как будто бы жаловались на то, что охранявшие вас люди прибыли слишком поздно?

— Да, жаловался.

— Они нарочно задержались. Они не имели права помешать ей выполнять свою задачу.

— Какую еще задачу? — спросила Норма.

— Спасти вам жизнь, — ответил Сондерсен.

8

— Что-о? Что-о?

— Я сам узнал только сейчас, побывав в Висбадене. То, что сделала эта женщина, нельзя даже назвать типичным заданием. Обычно члены спецгруппы занимаются куда более сложными вопросами.

— Каким же образом она спасла мне жизнь? — спросила Норма.

— Помните тот вечер, когда вы вместе с доктором Барски поехали в «Атлантик», тот самый вечер, когда он рассказал вам обо всем, что произошло в институте?

— Еще бы.

— У вас была репортерская сумка, как и сегодня. С диктофоном, камерой и всем прочим.

— Да, и что?

— Вы оставили сумку в машине доктора Барски на стоянке перед отелем.

— Да, потому что я просил фрау Десмонд не записывать нашу беседу, — вставил Барски.

— Я прекрасно понимаю, господин доктор, — Сондерсен обвел всех многозначительным взглядом. — Я расскажу вам то, что узнал лишь вчера. Кто-то знал, о чем будет говорить доктор Барски. И незамедлительно сообщил об этом обеим сторонам.

— С чего вы взяли?

— Погодите, господин доктор, погодите! Вас предали, потому что фрау Десмонд должна была быть убита, как только выйдет из отеля. Или почти сразу.

— Действительно. Когда я легла на кровать, мне позвонили по телефону и угрожали убить. И почти сразу этот самый Антонио Кавалетти из «Генезис два» выстрелил в меня. Если бы его самого не застрелил Хорст Лангфрост, который наверняка работает на другую сторону, я давно приказала бы долго жить.

Сондерсен покачал головой.

— Кавалетти стрелял в вас после того, как не удалось первое покушение. К счастью, не удалось и второе. Следите за ходом моей мысли: машина с обоими охранниками доктора Барски ждала перед «Атлантиком», пока вы сидели у господина Вестена. На стоянке было полно машин, не правда ли?