Читаем без скачивания Литератор - Вениамин Каверин

Минусы нашей прозы все еще в том, что она нередко остается поверхностной, недостаточно глубоко проникает в те или иные общественные явления. Нередко она бывает слепа, глуха к тому, что действительно имеет право называться явлением. Надо правильно понять это слово. Явление — это то, что имеет общий характер, то есть важно для всех. Умение разглядеть явление представляет собой драгоценный дар, который дан далеко не всем. Я считаю, что лично мне, например, он дается далеко не в той мере, в какой мне этого хотелось бы. Дар этот был необычайно силен у некоторых наших замечательных писателей — Тынянова, Булгакова, Олеши. Он помогал им добиваться в их произведениях жизненной и художественной правды. У нас есть очень хорошие примеры для подражания. Поэтому страницы любой книги современного писателя должны быть не полем для стилистических экзерсисов и благоприятной возможностью для авторского самовыражения. Эти страницы должны быть естественным продолжением нашей жизни. И помочь жизненной правде закрепиться в современных книгах — долг всех тех, кто имел смелость взяться за перо.

Письма читателей

Я получаю много писем, но я отобрал из ответов моим корреспондентам только те, которые представляют собой непосредственный разговор о литературе, очень редко, как это ни странно, возникающий в последние годы между писателями. Вопросы, которые задают мне многие читатели, всегда заставляли меня задуматься над своей работой и были важны для меня как свидетельства современников. Свидетельства, отражающие оттенки времени, в котором мы одновременно существуем.

Вообще говоря, письма читателей бесконечно разнообразны, и я ценю их гораздо больше, чем профессиональную критику, которая редко приносила пользу моей работе. Эти письма можно разделить на несколько разновидностей. Во-первых, в моем архиве хранятся письма, непосредственно указывающие на мои фактические ошибки. Только один пример. Когда я напечатал «Два капитана», один школьник в своем письме доказал, что я неверно прочитал фразу в факсимиле письма лейтенанта Брусилова матери. Он разобрал бегло и неотчетливо написанную фразу и разгадал ее точнее, чем это сделал я.

Во-вторых, бывают письма-исповеди, относящиеся в большей мере к моим корреспондентам, чем к моим произведениям. Авторы этих писем почти всегда женщины, стремящиеся поделиться со мною пережитым как с другом, который, судя по прочитанной книге, способен оценить пережитое или посоветовать выход из жизненного тупика.

В-третьих, приходит много писем от молодых людей, заканчивающих школу, учащихся в институте, служащих в армии, в которых они советуются со мной о выборе жизненного пути. И я горжусь тем, что подчас мои книги помогают им принять это, определяющее всю жизнь, решение. К моему удивлению, я однажды получил письмо от человека, который, прочитав мой роман «Исполнение желаний», увлекся архивной работой и через тридцать лет стал одним из административных руководителей всего архивного дела в СССР. Не буду перечислять многочисленных примеров, когда после прочтения моих книг люди становились летчиками, медиками, полярниками.

В те годы, когда моя трилогия «Открытая книга» подверглась резким и организованным нападкам критики в печати, читательские письма неизменно поддерживали меня, помогая продолжать и закончить трилогию. Опираясь на эти письма, я и думать не думал бросить начатую книгу и приняться за другую, хотя новые замыслы уже мелькали в моих наскоро записанных размышлениях.

Словом, разновидностей писем очень много, и нет нужды в их подробном перечислении. Письма читателей — это всегда камертон общественного мнения, а камертон — это инструмент, по которому восстанавливается нормативное звучание эпохи. Чуткое читательское ухо быстро и легко различает фальшивые ноты как в литературе, так и в жизни.

Но, разумеется, больше всех других писем меня интересуют те, с которыми я не могу не считаться, то есть содержащие суждения, беспристрастно оценивающие достоинства и недостатки моих книг. Дело в том, что у нас, как это ни странно, в литературных кругах с каждым годом все меньше говорят о литературе — явление, полярно противоположное тому, что было характерно для литературной жизни двадцатых — тридцатых годов. На прошедшем в декабре 1985 года съезде писателей РСФСР почти никто не говорил о том, как писать. Вопросы искусства были не просто отодвинуты на задний план, о них не думали, не спорили, они не существовали. Кто-то из выступавших, прежде чем начать говорить о литературе, извинился перед слушателями за то, что он считает необходимым хотя бы мельком коснуться вопроса о литературном труде, то есть сказать несколько слов о специфике литературы как искусства. Это в полной мере относится и к частной жизни писателей. Не читая произведений друг друга, они уклоняются от того, что составляет, в сущности, цель и назначение их жизни. Это кажется странным, почти необъяснимым, но это непреложный факт.

Откуда взялось это молчание по поводу произведений друг друга? От боязни кого-то обидеть, от неуверенности, что нелестное мнение станет известно тому, кто его заслужил или не заслужил? Откуда это стремление к разобщенности, к одиночеству? Или я ошибаюсь, во всем виноват мой возраст? Нет. Я как раз встречаюсь с молодыми писателями, и мы много говорим о литературе. Они присылают мне свои произведения, просят совета, просят рекомендации для вступления в Союз писателей.

Впрочем, необходимо отметить, что не всегда о литературе молчат. Организованы чтения, связанные с наследием Федина, Тынянова, Пастернака, и на этих чтениях, по меньшей мере на Тыняновских, как раз говорят, главным образом, о литературе. И то, что произносится с кафедры, впоследствии проникает в печать или в виде статей о самих чтениях, или сборников, содержащих наиболее интересные и важные доклады. Но эти чтения все-таки принадлежат не собственно литературе, а истории и теории ее, а собственно о литературе пишут читатели в своих подчас проницательных и глубоких посланиях.

Я приведу здесь несколько моих ответов на письма читателей, которые можно разделить тематически. Часть из них относится к моей сказочной повести «Верлиока», другая — к истории работы над романом «Перед зеркалом», третья — к моему последнему роману «Наука расставания». Впрочем, это разделение весьма условно и схематично, так как многие читатели пишут сразу о нескольких книгах, причем иногда не только моих.

Я не упоминаю о том, что в продолжение сорока лет, прошедших с выхода в свет первого издания романа «Два капитана», я не перестаю отвечать на письма школьников и полярников, для которых этот роман, по-видимому, дорог и близок. Конечно, читатели этой книги не ограничиваются только школьниками и исследователями Арктики. Меня спрашивают, кто были прототипами моих героев, какими материалами и жизненными наблюдениями я воспользовался для работы над этой книгой, и т. д. Любимый вопрос молодых читателей касается дальнейшей судьбы героев романа, оставшейся за пределами книги. Это значит, что Катю и Саню воспринимают зачастую как реально существовавших или даже существующих людей.