Читаем без скачивания Два романа об отравителях - Агата Кристи

Эллиот посмотрел на Фелла.

— Давайте вы, доктор, — предложил он, и майор Кроу одобрительно кивнул. — Мне и самому — то не все детали ясны.

Доктор Фелл с трубкой в зубах и кружкой пива в руке задумчиво глядел в огонь.

— В этом деле у меня есть в чем себя упрекнуть, — начал он странно тихим для него голосом. — Ведь то, что четыре месяца назад я рассматривал как нелепую идею, невесть чего стукнувшую мне в голову, оказалось в действительности началом решения. Наверное, будет лучше, если я начну рассказ с самого начала, чтобы представить события в том порядке, как я их видел и как они потом продолжали разворачиваться перед нашими глазами.

Так вот, 17 июня несколько детей отравились конфетами из магазинчика миссис Терри. Я уже объяснял инспектору Эллиоту соображения, исходя из которых я пришел к выводу, что отравитель вряд ли просто бросил пригоршню отравленных конфет в открытую коробку. Я решил, что скорее уж он воспользовался чемоданчиком с приспособлением, позволяющим подменить коробки. Я решил, что следовало бы поискать человека, входившего (скажем, примерно за неделю до событий) в магазин с чемоданчиком в руках. Что ж, это сразу наводит на мысль о людях, которые могли бы ходить с чемоданчиком, не выглядя при этом странно или необычно: таких, как доктор Чесни или мистер Эммет.

— Однако же, — продолжал доктор, размахивая своей трубкой, как я заметил инспектору, существовала и другая возможность. Даже доктор Чесни или мистер Эммет, зайдя с чемоданчиком в руках, могли запомниться, как запоминается приход кого — то знакомого. Существует, однако, другой тип людей, которые могли зайти с чемоданчиком без того, чтобы миссис Терри пришло когда — нибудь в голову вспомнить о них.

— Другой тип людей? — переспросил профессор Инграм.

— Туристы, — ответил Фелл и продолжал: — Как все мы знаем, через Содбери Кросс проезжает немало туристов. Какой — нибудь Икс или Игрек, проезжавший через городок в автомобиле, мог войти в магазин, попросить пачку сигарет и снова исчезнуть, и никто бы не вспомнил потом о нем самом или о его чемоданчике. О мистере Чесни или Эммете, живущих здесь, хозяйка могла бы еще вспомнить, Икс или Игрек стерлись бы из ее памяти мгновенно.

Однако подобные рассуждения выглядели отчаянной, чистой глупостью. Чего ради какой — то неизвестный стал бы это делать? Так поступить мог бы преступник — безумец, но не мог же я посоветовать майору Кроу: «Ищите по всей Англии человека, которого в Содбери Кросс никто не знает, человека, которого я совершенно не представляю, человека, который ездит в автомобиле, о котором я тоже понятия не имею, и носит чемоданчик — хотя гарантировать я и это не могу». Я решил, что воображение завело меня слишком далеко и бросил думать обо всем этом.

Что же произошло потом? Посещение Эллиота оживило мои воспоминания. У меня было письмо от Марка Чесни, я слыхал о происшедшем от глухого официанта и рассказ Эллиота очень заинтересовал меня. Я узнал от него, что в Италии мисс Вилс близко познакомилась с исключительно галантным кавалером — Джорджем Хардингом. У меня не было оснований подозревать Хардинга только потому, что он здесь чужой. Однако, у меня были великолепные основания подозревать кого — то из узкого круга людей вокруг Марка Чесни, кого — то, сумевшего вставить трюк с убийством в старательно подготовленный на базе трюков спектакль. Поэтому нам придется начать с анализа этого спектакля.

Мы знаем, что спектакль этот был задуман довольно давно. Знаем, что он основывался на ловушках, что в нем нельзя было верить ничему увиденному. Разумно предположить, что ловушки не ограничивались сценой, а охватывали и зрительный зал. Послушайте, что сказано об этом в письме Чесни. Он говорит о свидетелях:

Они неспособны ни ясно видеть, ни правильно интерпретировать то, что увидели. Они не знают ни что происходит на сцене, ни, того меньше, что творится в зрительном зале. Покажите им потом все черным на белом и они поверят, что так оно и было, но даже тогда неспособны будут правильно истолковать виденное.

Так вот, если мы попытаемся истолковать события, связанные со спектаклем, мы наткнемся на три противоречивых пункта, требующих объяснения. Вот они:

а) Почему в список, розданный присутствовавшим, Чесни включил один совершенно лишний вопрос? Для чего он сказал зрителям, что «доктором Немо» был Вилбур Эммет, если потом собирался задать им вопрос, какого роста был человек в цилиндре?

б) Почему он настаивал, чтобы все в тот вечер были в смокингах? Обычно они не надевали их к обеду, но именно в этот вечер ему это зачем — то понадобилось.

в) Зачем был включен в список десятый вопрос? Ему не придали особого значения, но меня он озадачил. Как вы помните, он звучал: «Кто говорил и что было сказано?» А дальше следовало требование дать буквально правильный ответ на каждый вопрос. В чем тут могла быть ловушка? Все свидетели согласны в том, что на сцене говорил один лишь Чесни, хотя верно и то, что пару раз отдельные слова вырывались и у зрителей. Однако в чем тут ловушка?

Ответить на пункты а) и б), по — моему, чрезвычайно просто. Чесни сказал, что «доктором Немо» был Вилбур Эммет, по той простой причине, что «Немо» не был Эмметом, а лишь кем — то, кто был одет в такой же, как у Эммета, костюм, брюки и лаковые туфли. Но, разумеется, этот человек был другого роста, чем Эммет, Иначе вопрос «Какого роста был человек, вошедший в кабинет из сада?» не имел бы смысла. Если бы его рост был таким же, как у Эммета, вы, ответив «метр восемьдесят», оказались бы, в конечном счете, правы. Следовательно, вам собирались подставить кого — то с ростом несколько иным, чем у Эммета, но также одетого в смокинг. Гм! Хорошо, где же нам искать подобную персону? Это мог быть, разумеется, кто — то чужой. Скажем, кто — то из живущих в Содбери Кросс друзей Марка. Однако в этом случае шутка была бы уже не слишком удачной. Из остроумной ловушки она превратилась бы в простое жульничество и перестала отвечать словам «Они не знают ни что происходит на сцене, ни, того меньше, что творится в зрительном зале». Если эти слова вообще что — то означают, то только то, что человек в цилиндре был кем — то из зрителей.

Схема ловушки сразу же становится очевидной. Ясно, что у Марка Чесни был, помимо Эммета, еще один помощник — кто — то на первый взгляд не имеющий никакого отношения ко всей этой затее. Помощник, сидящий, как это обычно водится в цирке, в зрительном зале. За двадцать секунд полной, абсолютной темноты сразу после того, как был погашен свет, этот помощник и Эммет поменялись местами.

В эти двадцать секунд помощник из зрителей выскользнул через открытую дверь в сад, а Эммет занял его место. Этот помощник, а не Эммет, сыграл роль «Немо». Эммет же все это время находился среди зрителей. Вот как, господа, планировал Марк Чесни свою ловушку.

Но о ком же из зрителей идет речь? Кого заменил Эммет?

Решение этого вопроса не представляет труда. По очевидной причине, это не могла быть мисс Вилс. Не мог быть и профессор Инграм: во — первых, он сидел в самом дальнем от выхода углу салона на месте, которое указал ему сам Чесни; во — вторых, помешала бы его сверкающая, бросающаяся в глаза лысина; в — третьих, мало вероятно, чтобы Чесни выбрал в качестве помощника человека, которого ему больше всего хотелось обвести вокруг пальца.

Но Хардинг?..

Рост Хардинга — метр семьдесят. Как и Эммет, он худощав, у обоих темные, зачесанные назад волосы. Хардинг сидел самым крайним слева… Не очень удачное место для человека, собирающегося заснять весь этот спектакль на пленку — скажем прямо: просто смешное место — но там, в двух шагах от двери в сад, поместил его Чесни. К тому же Хардинг стоял с прижатым к глазу видоискателем кинокамеры, так что его правая рука, естественно, закрывала от вас лицо. Вы согласны?

— Согласны, — угрюмо ответил Инграм.

— С психологической точки зрения такая подмена была легче легкого. Разницу в росте трудно было заметить, тем более, что по словам Хардинга он стоял согнувшись, а это означает, разумеется, что согнувшись стоял Эммет. Разницу между красивым лицом Хардинга и довольно уродливым Эммета трудно было заметить в темноте — да еще когда это лицо было почти полностью скрыто камерой и рукой. Не надо забывать и о том, что ваше внимание было сосредоточено на сцене, вряд ли вы бросили больше чем беглый взгляд на этот силуэт. Кто — то из вас сказал, что видел Хардинга «уголком глаза», это правда. Вы видели в неясном силуэте Хардинга, потому что верили в то, что это Хардинг.

Темнота способствовала, насколько я могу судить, и тому, что вы попались в еще одну психологическую ловушку. Вы решили, что человек с кинокамерой говорил» высоким голосом Хардинга. Осмелюсь утверждать, что ничего подобного не было. Психологический эффект темноты состоит в том, что люди начинают инстинктивно говорить почти шепотом. Этот шепот кажется, тем не менее, обычным голосом, а то и криком, как вы легко можете убедиться, слыша в театре какого — нибудь идиота, непрерывно что — то болтающего в заднем ряду. В действительности это шепот, хотя нам трудно в это поверить, если нет возможности сравнить его с обычной речью. Я утверждаю, что восклицание «У — у! Человек — невидимка!» было произнесено всего лишь шепотом. В этом же случае обмануться очень легко, потому что при разговоре шепотом все голоса звучат одинаково.