Читаем без скачивания Крылья беркута - Владимир Пистоленко

— Само собой. Внимательно допрашивал. А почему ты об этом спрашиваешь?

— Уточняю. И что они, эти Рухлины? Твое мнение?

— Белое офицерье, Петр Алексеевич, — выпалил Семен. — Я по соседству с ними жил. Гады! Они чуть не прихлопнули Надьку Корнееву.

— Офицеры. Это верно. Но не удрали с атаманом. Дома остались. А это для нас, я так понимаю, уже кое-что значит, — сказал Козлов, не обратив внимания на последнюю фразу Маликова.

— И что же именно? — спросил Кобзин.

— Зачем такие вопросы? — обиделся Козлов. Он почувствовал за простыми словами Кобзина что-то невысказанное и забеспокоился. — Мы же не собираемся воевать с теми, кто складывает оружие. Так?

— Да, конечно, — согласился Кобзин и, словно размышляя, повторил: — С теми, кто сложил оружие, воевать мы не собираемся... Но проверять их должны. — Он устало опустился на стул и, будто между прочим, сказал: — У Рухлиных сегодня был обыск, нашли пулемет, три винтовки, гранаты, патроны... Вот так. — И к Семену: — Ступай, Маликов. И свою Надю обязательно найди. Это мое поручение! Задание!

Когда Надя вышла от Козлова, на улице бушевала метель, ветер гнал густые тучи колючего снега.

Надя шла против ветра, не замечая его, шла медленно и ни о чем не думая.

Очутившись у ворот стрюковского дома, она остановилась, огляделась, соображая, зачем же шла домой, и тут в памяти в какое-то короткое мгновение сразу возникло все то, что произошло в ревтройке; но, странно, оно вспомнилось как что-то давнишнее, смутное, происшедшее с ней, но не с нынешней, а тоже давнишней, и нисколько не касающееся ее теперешней, стоящей у калитки перед домом, где находится штаб. Впервые после встречи с Козловым она подумала о том, что должна немедленно решить, как ей быть дальше. Хотя Надя и сказала Козлову, что проживет без отряда, сейчас она чувствовала себя, как никогда, одинокой и не знала, что предпринять, где искать выход.

Может, все-таки поговорить с Кобзиным? Только не просить, — мол, не сердитесь, Петр Алексеевич, сама понимаю, как плохо поступила, и так далее, а просто рассказать ему все-все?

С таким решением Надя и вошла во двор. Часовой у калитки беспрепятственно пропустил ее, только спросил, не замерзла ли в такую метелицу, и, весело подмигнув, сказал:

— А то могу со всем моим удовольствием погреть. Полушубком не только двоих — троих укутать можно.

— Мне сегодня без полушубка жарко, — ответила Надя. — Ты лучше вот что скажи, Петр Алексеевич у себя?

— С утра уехал. Обещал вернуться к вечеру... А у тебя гости! — Увидев удивление на ее лице, часовой таинственно сообщил: — Бабаня к тебе пришла.

— Правда?

Надя обрадовалась. Она не виделась с бабушкой Анной с тех самых пор, как старуха вместе с Ириной уехала из дому и потом поселилась в монастыре. Надя не раз пыталась пробраться туда, но в монастырь посторонних не пускали боясь, как бы посетители не занесли тиф. По крайней мере так было сказано Наде. И вдруг бабушка Анна явилась сама! Даже не верилось!

Надя со всех ног бросилась в свою комнату. Там было натоплено, прибрано. Бабушка Анна сидела у стола и мыла картошку.

— Бабуня! — вскрикнула Надя и, не раздеваясь, как была в платке в шубейке, кинулась к ней.

Когда первый порыв радости прошел, бабушка стала расспрашивать Надю, как ей живется при новых властях, не обижают ли...

Случись эта встреча еще вчера, у Нади было бы чем похвалиться, порадовать старуху: ей доверили большое, важное дело; а сегодня она не находила слов — не рассказывать же ей, в самом деле, о том, что вытурили из отряда. Но и обманывать не хотелось, и Надя промолчала.

Пытливо поглядывая на нее, бабушка Анна завела разговор о другом — стала рассказывать, как живется в монастыре.

— Тишина там и благодать. И богу есть когда помолиться. Работать, конечно, и в монастыре надо, ну, так разве можно жить на белом свете не работаючи? И порядок там настоящий: мать игуменья строгая, никому спуску не дает. В миру, говорят, не то княгиней была, не то и еще бери повыше. А народу сколь в монастырь просится — конца-краю нет. И бабы, еще совсем молодые, и девки не хуже тебя, а уж старух — сосчитать невозможно! Так оно и понятно: голодно, холодно, страждущих множество, а деваться некуда, вот народ и валит валом. Помарать с голоду кому охота?

— И берут? — поинтересовалась Надя.

— Совсем мало. Только девок, молодых да здоровых. И то с большим отбором.

— А я приходила к тебе, бабуня. Даже в калитку не впустили! В оконце поговорила со мной монашка. Ни в монастырь, говорит, ни обратно никого не велено пускать.

— Истинная правда, все как есть, — подтвердила Анна. — Окромя как по нужному делу, и то с благословения матушки игуменьи, ни один человек за ворота не выходит.

— Ну, а ты как выбралась?

— А что я? Тоже по делу. От самой настоятельницы. Нас, должно, человек десять старушек, а то и больше, послала она к мирянам со своим благословением и упредить такожде, что вскорости, в воскресенье, пойдем крестным ходом от самого монастыря и по городу. Чтоб люди знали и встречали.

Заметив, что Надя, слушая ее, думает о чем-то своем, бабушка Анна сказала:

— Ты от меня чего-то таишь, внученька. Должно, плохо тебе, а сознаться не хочешь. Или я тебе чужая, или добра не желаю? Я с тем и зашла к тебе, чтоб помочь, ежели что...

— Ничем ты мне, бабуня, помочь не сможешь... — начала было Надя и замолчала.

— Аль беда какая случилась? — насторожилась Анна.

— Никакой беды, бабуня... Просто уйти мне отсюда надо.

— Притесняют или что?

— Не в этом дело.

— Ежели так, айда со мной в монастырь!

Надя через силу улыбнулась.

— Да я, бабуня, пока что не собираюсь в монашки.

— А разве тебя кто неволит к святому постригу? Небось думаешь, как в ворота монастырские вошла, так уже сподобилась монашеского чину? Люди допрежь в трудницах походят, послух примут, а уж только потом, коли бог сподобит, и на стезю праведную встают.

— Ты вроде бы совсем по-монашески говорить научилась. Все слова какие-то старинные, — подметила Надя.

— На церковный лад. С кем поведешься, от того и наберешься. Сама-то я не замечаю. Сказала, ну и сказала, бог с ним. А насчет моего совета ты бы подумала: в трудницы монастырские. Как оно дальше пойдет, видно будет. Что касаемо работы — сидеть сложа руки не приходится, весь день на ногах.

— У Стрюкова зато ты много сидела.

— То-то и оно, — согласилась бабушка Анна. — Только, я тебе скажу, ни о пище, ни о питье в монастыре думать не приходится. Живешь на всем готовом. Приняли бы меня, старую, навек бы там осталась. Не оттого, что жизнь повстречала хорошую, а место костям нашлось. Ну, а тебе-то совсем другая стать, пересидела бы пока что; вся эта смута, сказывают, недолго будет.