Читаем без скачивания Крылья беркута - Владимир Пистоленко

— Это моя постелька. А Ирина Ивановна там, — шепотом добавила Анна, указав на дверь в соседнюю комнату.

— Разве в келье по одному человеку?

— Да как тебе сказать, и по одному, конечно, есть, ну, а больше все ж таки не в одиночку живут: на троих, а то и на четверых одна келейка. Даже и шестеро бывает, там, где просторнее, места поболе. Тут уж как матушка хозяйка назначение даст.

— Мне тоже к ней придется?

— Ну, а как же? Она над всем хозяйствует. Ей такое поручение и доверенность от игуменьши.

В это время дверь из соседней комнаты медленно распахнулась, и вошла Ирина. Остановившись у порога, она каким-то непонятным взглядом окинула Надю, то ли не сразу узнав ее, то ли пытаясь найти в ее лице да и во всем облике что-то новое, какие-то перемены, происшедшие за последнее время. А Надя, взглянув на Ирину, даже немного растерялась — такой не совсем обычной, почти незнакомой показалась ей хозяйская дочь: лицо побледневшее, волосы гладко причесаны, уложенная в небольшую корону коса; черное, из простой ткани платье еще больше оттеняло белизну лица. Обута в черные высокие гусарки, на плечах мягкий пуховый платок. Надя сразу узнала его, этот платок недавно связала бабушка Анна.

— Значит, пришла? — спросила Ирина и, не дожидаясь ответа, добавила: — Правильно сделала. Очень правильно. Делать там тебе совершенно нечего. Сама решила?

— Бабушка уговорила.

— Вот уж не предполагала! Убедить тебя не очень-то просто. Должно быть, у красных сладкого мало?

— А где оно сейчас — сладкое? — неопределенно ответила Надя.

— Да, конечно. В общем не будем вдаваться в подробности. Хорошо все то, что хорошо кончается. Главное, что ты оттуда вырвалась.

— Вырваться было не так уж трудно, никто не держал, — усмехнулась Надя.

— Тебе сейчас надо пойти к матери игуменье. Человек она старый и больной, почти никого не принимает, но ты ступай. Она знает о тебе. Я просила. Нрав у нее строгий, даже суровый, на слово резка. Ты не все там принимай близко к сердцу, обидное пропусти мимо ушей. И заходи ко мне, я буду у себя. Будь со старушкой повнимательнее. Попасть к ней многие считают за большое счастье.

Ирина ушла к себе, а Надя, проводив ее взглядом, невольно подумала: «Бабушка Анна права, Ирина действительно изменилась до неузнаваемости». Ее забота — ее разговор с игуменьей — чем все вызвано? Нет, Ирина никогда не отличалась добротой и мягкостью характера и, сколько Надя помнила ее, всегда держалась на расстоянии.

— Пойдем, сведу к матушке Анастасии, — заторопила Надю старуха.

Игуменья жила в небольшом особняке, стоявшем в глубине двора за церковью и скрытом каменной стеной от постороннего глаза и любопытства досужих посетителей, еще не так давно толпами приходивших в монастырскую церковь.

Надя слышала, что в монастырь приезжают издалека из-за матушки Меланьи, юродивой прорицательницы, предсказания которой, как несла молва, всегда сбывались. Советы блаженная Меланья давала неохотно, но почти на все случаи жизни. Она говорила так, что ее слова можно было принять за несуразицу, и многие, не разгадав смысла, уезжали по домам ни с чем; одни считали, что не сподобились понять блаженную, другие перестали верить в ее мудрость и прозорливость, но, боясь прослыть еретиками, об этом никому не говорили и продолжали, как и все прочие, распространять среди неискушенных всевозможные легенды о ясновидице. Многие горожане ходили в монастырскую церковь, чтобы послушать хор. Он был настолько хорош, что его приглашали в кафедральный собор города, когда вел богослужение архиерей. Во время таких служб попасть в собор почти невозможно, и тогда вокруг каменной ограды собора выстраивалась цепь конной полиции, а бывало и так, что дежурил еще и казачий наряд.

Наде все же довелось однажды послушать монастырский хор. Это было в тот год, когда они с бабушкой Анной поселились у Стрюкова. Ирине тогда исполнилось семнадцать лет, она ехала в Петроград учиться, и в честь ее проводов Стрюков заказал в своей церкви торжественный молебен, на котором пел знаменитый монастырский хор. Это пение так потрясло Надю, что во время богослужения она расплакалась.

Церковный сторож Трофим потом говорил Наде, что это прощальное молебствие влетело купцу в немалую копейку и что лишь хору Иван Никитич отправил столько продовольствия, что им можно было год прокормить не один десяток сирот. Надя не понимала тогда, что, говоря так, дедушка Трофим осуждает Стрюкова за расточительность и бессердечие, она была рада, что Иван Никитич не поскупился для хора. И все же ей казалось, что то чудное пение, которое ей посчастливилось тогда услышать, нельзя ни оценить по достоинству, ни купить.

Она слышала много рассказов о монастыре, о его богатстве, о монахинях-праведницах, об игуменье матушке Анастасии. Это при Анастасии маленький женский монастырь, откуда монашки, чтоб не помереть с голоду, ходили просить подаяние, разбогател и стал известным далеко за пределами Южноуральской губернии. На том месте, где прежде стояла убогая деревянная церковка с подслеповатыми окошками да прижалась к земле небольшая часовенка, теперь высятся каменная церковь, сестринский корпус в два этажа и всякие хозяйственные постройки, да столько, что незнакомому человеку средь них и заблудиться нетрудно. Монастырская усадьба обнесена высокой каменной стеной. И все это появилось благодаря стараниям матушки Анастасии, рачительной хозяйки, строгой и справедливой игуменьи.

Шагая рядом с бабушкой Анной по неширокой тропинке, прорытой средь высоченных сугробов и, видимо, только что расчищенной от снега, Надя думала о том, что сейчас ей доведется увидеть эту самую игуменью, бывшую не то княгиней, не то графиней, неизвестно по какой причине ушедшую от шумной жизни.

Неподалеку от дома игуменьи им встретилось странное существо; казалось, что это не человек идет, а медленно движется копна грязных разноцветных лохмотьев.

Надя хотела было спросить, что это за страшилище, но бабушка Анна опередила ее:

— Блаженная мати Мелания! — низко поклонившись, прошептала она, торопливо посторонясь и потянув за собой Надю, чтоб освободить тропинку и пропустить юродивую.

Копна тряпья поравнялась с ними, и Надя разглядела под лохмотьями морщинистое лицо. Она поймала на себе мимолетный взгляд задумчивых, грустных глаз — самых обыкновенных, какие встречаются у нормальных людей.

— Благослови, мати Мелания! — молитвенно скрестив руки на груди, попросила бабушка Анна.

Юродивая прошла мимо, не обратив на старуху внимания.

Тогда бабушка Анна трусцой подбежала к ней и со слезами в голосе запричитала: