Читаем без скачивания Мятежное православие - Андрей Богданов

Поскольку «противной православной… вере» духовенство упорно считало гелиоцентрическую систему, Ломоносову пришлось включить в свое знаменитое «Письмо о пользе стекла… писанное в 1752 году» резкую отповедь «невеждам свирепым», веками стремящимся погубить научную астрономию. Считая миф о наказании Прометея подлыми и нескладными враками, поэт предполагает:

Не свергла ль в пагубу наука Прометея?Не злясь ли на него, невежд свирепых полкНа знатны вымыслы сложил неправой толк?Не наблюдал ли звезд тогда сквозь Телескопы,Что ныне воскресил труд щастливой Европы?Не огнь ли он Стеклом умел сводить с небесИ пагубу себе от Варваров нанес,Что предали на казнь, обнесши чародеем?Коль много таковых примеров мы имеем,Что зависть, скрыв себя под святости покров,И груба ревность с ней, на правду строя ков,От самой древности воюют многократно,Чем много знания погибло невозвратно!

Приводя пример гибели знания, Ломоносов рассказывает о греческом астрономе III века до н.э. Аристархе Самосском, доказывавшем, что Земля вращается вокруг своей оси и вокруг Солнца, и за это обвиненным неким Клеантом в богохульстве:

Под видом ложным сих (языческих. — А.Б.) почтения БоговЗакрыт был звездный мир чрез множество веков.Боясь падения неправой оной веры,Вели всегдашню брань с наукой лицемеры,Дабы она, открыв величество небес,И разность дивную неведомых чудес,Не показала всем, что непостижна сила ЕдинагоТворца весь мир сей сотворила.Что Марс, Нептун, Зевес, все сонмище БоговНе стоят тучных жертв, ниже под жертву дров,Что агньцов и волов жрецы едят напрасно:Сие одно, сие казалось быть опасно!Оттоле Землю все считали посреде.Астроном весь свой век в бесплодном был трудеЗапутан циклами, пока восстал Коперник,Презритель зависти и варварству соперник…

Поэт показывает читателю преимущества гелиоцентрической системы, рассказывает о подтверждении мыслей Коперника с помощью телескопов Гюйгенсом, Кеплером, Ньютоном, о новой небесной механике. Такие идеи, подтверждающие величие Бога, говорит поэт, веселят гораздо больше, чем измерение Вселенной без математики, чем напрасное употребление «слова божия», ведущее к заблуждениям. Он не оставляет у читателя сомнений в том, что сказанное о языческих жрецах относится и к христианскому духовенству.

Пример нелепых заблуждений Ломоносов находит не у кого иного, как у самого Августина Блаженного (основоположника католической догматики), отрицавшего возможность существования антиподов. «Что есть Америка, напрасно он не верил!» — восклицает поэт, говоря о чествовании Августина в американских католических храмах. Обращаясь к отечественным священнослужителям, Михаил Васильевич прямо сравнивает их с Августином:

Он слово Божие употреблял напрасно,В Системе света вы тож делаете власно (аналогично. — А.Б.).

Из-за задержек с изданием «Письмо о пользе стекла» со вставным экскурсом в астрономию было вручено императрице в рукописи; в марте 1753 года оно все же вышло в свет отдельным изданием. Духовное ведомство проглотило отповедь академика, но отнюдь не смирилось с гелиоцентризмом. Поводом для нового выступления Синода стало появление основанного по предложению Ломоносова академического журнала «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие».

Согласно докладу Синода императрице, этот журнал печатает богохульные произведения, «многие, а инде и бесчисленные миры быти утверждающие, что и Священному писанию, и вере христианской крайне противно есть, и многим неутвержденным душам причину к натурализму и безбожию подает».

16 сентября 1756 года Ломоносов получил новый удар. Куратору Московского университета И.И. Шувалову была возвращена рукопись русского перевода поэмы А. Попа «Опыт о человеке» с указанием, что «к печатанию оной книги Святейшему Синоду позволения дать было несходственно», ибо «издатель оныя книги ни из Священного писания, ни из содержимых в православной нашей церкви узаконений ничего не заимствуя, единственно все свои мнения на естественных и натуральных понятиях полагает, присовокупляя к тому и Коперникову систему, тако ж и мнения о множестве миров, Священному писанию совсем не согласные».

Переводчиком книги был профессор Н.Н. Поповский, любимый ученик Ломоносова. Михаил Васильевич лично следил за переводом, одобрил его и представил Шувалову как образцовый. Попытка Ломоносова и его покровителей защитить издание привела к новому поражению научной мысли. «Исправление» книги поручили московскому архиепископу Амвросию — и когда она в 1757 году вышла в свет, оказалось, что стихи Попа о Коперниковской системе и множественности миров не просто исключены, но заменены противоположными по содержанию виршами самого Амвросия!

Ободренный запрещением перевода Поповского, Синод перешел в развернутое наступление на науку. 21 декабря 1756 года духовное ведомство представило императрице подробный доклад о вредности для православия гелиоцентрических воззрений.

Синод испрашивал именной указ, согласно которому следовало «отобрать везде и прислать в Синод» издание книги Фонтенеля (1740 год) изомера академических «Ежемесячных сочинений» 1755 и 1756 годов, а также строго воспретить, «дабы никто отнюдь ничего писать и печатать как о множестве миров, так и о всем другом, вере святой противном и с честными нравами не согласном, под жесточайшим за преступление наказанием не отваживался».

Прямо против Ломоносова была направлена читанная перед императрицей и изданная в том же 1756 году проповедь «придворного ея величества проповедника иеромонаха Гедеона» (Криновского). Кляня «натуралистов, афеистов и других богомерзких», монахцаредворец намекал, что «за свои дела отвещать должны» и те, что украшен «рангами, достоинством и богатством», высмеивал ученых как «безразсудных Адамовых деток». Всех этих поводов было более чем достаточно, чтобы Михаил Васильевич не мог смолчать{144}.

Он взялся за перо — и вскоре вся Россия хохотала, читая разлетевшуюся по стране во множестве списков эпиграмму «Гимн бороде», которую переписывали в Петербурге и Москве, Костроме и Ярославле, Казани и других городах, даже в Красноярске и Якутске. Ломоносов точно выбрал главную свою цель — невежество служителей духовного ведомства и основной образ — длинную бороду, ношение которой Синод рассматривал в то время как непременную обязанность духовных лиц. За эту бороду академик и дернул со всем своим стихотворческим талантом и остроумием.

 Мрачно уставив бороды в пол, члены Святейшего синода разбирали содержание столь распространенных в народе «пашквильных стихов», начало которых звучало, как ода:

Не роскошной я Венере,Не уродливой ХимереВ имнах жертву воздаю:Я похвалну песнь поюВолосам, от всех почтенным,По груди разпространенным,Что под старость наших летУважают наш совет.

За этими строками чувствовалась уверенная рука придворного поэта, но в ушах членов Синода звучал звонкий насмешливый припев, завершавший каждую строфу «Гимна» и звучавший на каждом перекрестке Петербурга:

Борода предорогая!Жаль, что ты не крещенаИ что тела часть срамнаяТем тебе предпочтена.

Погрузившись в стихию народной прибаутки, автор не мог удержаться, чтобы в изящной строфе не сравнить бороду с «несравненной красотой» ее подобия, окружающего отнюдь не уста, а путь, которым человек приходит в мир… Архиереев передернуло.

Хитрый автор «Гимна» умело замаскировал направленность своей сатиры, посвятив следующие две строфы явно старообрядческим бородам, лишь намекнув на обогащение казны и церкви от преследований «суеверов», для коих борода дороже головы.

Обвиняя автора «Гимна», Синод должен был сам признать, что следующие далее стрелы сатиры поразили не только староверов:

О коль в свете ты блаженна,Борода, глазам замена!Люди обще говорятИ по правде то твердят:Дураки, врали, проказыБыли бы без ней безглазы;Им в глаза плевал бы всяк;Ею цел и здрав их зрак.

Насмешливое отношение простонародья к глупым и проказливым попам сочеталось здесь с ясно просвечивающей мыслью, что духовенство не желает видеть очевидного, заслоняясь традиционными взглядами от окуляра телескопа, в который давно предлагал заглянуть Ломоносов. Следующая строфа подтверждала правильность такой догадки и с головой выдавала сочинителя: