Читаем без скачивания Герои умирают - Мэтью Стовер

Значит, ему было приказано предать ее.

– О господи, – простонал Хэри. – Господи ты боже мой…

Вся эта жестокость, боль, страх, потери, страдания – не только его, но и Шенны, токали, Таланн, погибших близнецов, даже мучения Ламорака, – все началось здесь. В этом офисе. За этим столом. В заплывшем жиром мозгу этой сволочи…

– Она была права, – выдохнул Хэри. – Шенна была права. Вся игра идет за прибыль. За рейтинг. Ее аудитория была невелика, поэтому вы предали ее. Вы сделали так, чтобы я отправился спасать ее. Только вы могли разыграть подобную комбинацию. Вы. Не Ламорак, а вы.

Хэри почувствовал дрожь в желудке, по ногам побежали мурашки. Кейн ворочался внутри и жаждал крови.

– Что ты несешь?

– Что вы предложили ему? Я знаю Карла десять лет. Что вы предложили ему, чтобы он пошел на это?

Коллберг поджал мясистые губы, и они превратились в куриную гузку.

– Майклсон, я не знаю, о чем ты болтаешь, но я настоятельно рекомендую тебе не повторять столь диких обвинений вне стен этого офиса. Совет попечителей настаивает на твоей киборгизации, Майклсон, – уже за то хотя бы, что ты отпускал определенные комментарии, и только благодаря моему участию ты жив и свободен. Если ты скажешь что-то похожее публично, я не смогу защитить тебя.

Коллберг опоздал. Кейн вырвался из Майклсона и завладел его мозгом. Он наклонился над столом и обнажил зубы.

– Коллберг, – процедил Кейн, – я тебя не убью. Я тебя не убью, потому что это недостаточно больно…

Он собирался перечислить все мыслимые способы причинить боль и испытать их один за другим, но Коллберг неожиданно нырнул под стол и завизжал:

– Стреляйте, стреляйте, стреляйте!

Силовые винтовки в руках охранников взвыли, и через четверть секунды гелиевые пули превратили мускулы Кейна в воду и погрузили актера в темноту.

Вначале на ее щеках появились красные пятнышки, потом краска захватила скулы и, наконец, разлилась по лицу и шее подобно заре. Ее непривычно застенчивая улыбка и нерешительная попытка высвободить руку из ладоней короля вкупе с нарочито несвязными ответами вынудили короля задуматься, кто же тут кого соблазняет.

Он убивал время, проводил ночь в легком флирте, однако чем дольше заигрывал с Таланн, тем больше она ему нравилась. Он уже начинал подозревать, что она играет свою роль лучше него. Завораживающая женщина, само совершенство во всех отношениях великолепный боец, почти такой же, как Кейн, а по некоторым слухам – даже лучше. Часто король ловил себя на мысли, что рядом с ним могла бы быть королева Канта, королева-воительница, которую боялись бы враги, но любили подданные…

Она была хороша, хотя, конечно, не так, как Пэллес Рил.

Он явно проигрывал. Или, может, игра эта уже вышла за рамки обычного флирта ради развлечения? А в таких играх проиграть порой приятнее, чем выиграть.

Его скучные фантазии о семейной жизни прервались, когда вернулась Пэллес. Одна. Она встала на верхушке лестницы, освещенная костром Томми.

– Ваше величество, можно мне сюда пару крепких ребят, чтобы помогли Ламораку?

– Конечно, – машинально ответил король, но тут же нахмурился. – А где Кейн?

На фоне огня ее лицо оставалось в тени, но в голосе слышались волнение, неуверенность.

– Ушел.

Король и Таланн переспросили одновременно, не скрывая разочарования:

– Ушел? Король встал, выпустив из ладоней руку Таланн.

– Что, так просто взял и ушел? И ты его отпустила? Таланн тоже встала и недоверчиво взглянула на Пэллес.

– Что случилось? Что ты ему сказала?

– Ничего. – Непрерывное напряжение изгнало всякие эмоции из голоса Пэллес. – Я ему ничего не говорила. Он прибыл, чтобы оставить сообщение. Передал его, а потом ушел. Я не могла удержать его.

– Я думала… – замялась Таланн, – я думала, что… Она умолкла и покачала головой. Потом вновь уселась на ступени и опустила подбородок в ладони. Невидящим взглядом посмотрела на токали и кантийцев, расположившихся на обломках.

Король был озадачен – веселье весельем, но дело есть дело Он поднялся по ступеням, крепко взял Пэллес за руки повыше локтя и бережно отодвинул от края лестницы. У костра грели руки Томми и один кантиец.

Вы что, не слышали, что сказала леди? – бросил им король. – Идите за Ламораком, быстро!

Исторгая ворчание на несправедливости жизни, мужчины встали. Пэллес показала им направление, и они исчезли в темноте. Тогда король негодующе повернулся к Пэллес.

– Чтоб тебе пусто было, – зашептал он. – Совсем с ума сошла? Как ты могла позволить ему уйти? Я ведь говорил тебе, что сказал Тоа-Сителл…

Пэллес уставилась в какую-то невидимую точку; вокруг глаз собрались морщинки. Казалось, ей стоило невероятных усилий внимать словам короля, как будто он отвлекал ее от чего-то важного.

– Тоа-Сителл ошибся.

– Откуда ты знаешь, что именно сейчас Кейн не бежит к Королевским Глазам?

– Знаю.

Ее краткие спокойные ответы немного остудили короля, однако он все еще был встревожен.

– Откуда тебе это известно? Ну, я знаю, это не в его духе, но вы с Ламораком… Ревность и не на такое может толкнуть, Пэллес. Лучше б нам увести токали, чтобы уж точно не попасться.

Словно вернувшись откуда-то издалека, она сосредоточенно посмотрела ему в глаза.

– Нам не надо никого уводить. Кейн не предаст нас. Он просто не может сделать этого.

– Ладно-ладно, ты, конечно, молодец, что веришь людям, но моя задница, между прочим, тоже зависит от него…

Она усмехнулась горько – как будто услышала шутку, не столько смешную, сколько обидную.

– Доверие тут совершенно ни при чем. И вообще, он ушел час назад. Если б он отправился к Котам или к Глазам, они бы уже были тут.

– Да я ни в жизнь не привел бы его сюда, если бы предполагал, что ты еще здесь. Тебе нельзя так рисковать! Она дружески положила руку на его плечо.

– Поверь мне, твое величество, ты все сделал правильно. Этим вечером ты просто спас мне жизнь. Завтра на рассвете я вывезу токали из города, а там все будет хорошо.

Она уронила руку и пошла вверх по лестнице, погрузившись в свои мысли.

«Может, и правда все будет хорошо, – подумал король, глядя, как Пэллес устало поднимается по ступеням. – Может, будет. Но если вдруг что-то пойдет не так, Кейну придется дать объяснения. Кое-какие вещи негоже прощать даже друзьям».

День пятый

– Почему нельзя просто помогать людям?

– При чем тут «нельзя» ? Дело совсем не в этом. Ты рискуешь жизнью за сопливое «спасибо» и слюнявый поцелуй. Это глупо.

– Это моя жизнь.

– Нет, Шенна. Это наша жизнь, понимаешь? Поэтому мы и поженились.

– Ах да, я знала, что здесь есть причина, но совсем забыла – какая.

– Черт, Шенна…

– Нет, Хэри, нет. Брак должен возвысить тебя как личность. Привнести что-то в твою жизнь, привнести, а не убавить. А ты хочешь, чтобы я измельчала, чтобы стала, как…

– Ну, договаривай, договаривай.

– Ладно – как ты.

– Это палка о двух концах, Шенна.

– Может быть. Может, это с самого начала было моей ошибкой. Мне следовало лучше подумать.

Заря окрасила небо над Анханой в алый и бледно-розовый цвета. Густой туман, каждое утро поднимавшийся над водами Великого Шамбайгена, медленно рассеивался.

Толпа рабочих, грумов и мелких клерков – всех, кто работал в Старом Городе, но не мог себе позволить жить там – шла сквозь дымку к Мосту Дураков. У одних бриджи были туго завязаны на голенях, у других штанины опускались до самой щиколотки.

Такая одежда была продиктована необходимостью: одновременно с появлением обычных жителей столицы на улицы выходили ее ночные обитатели, которых было куда больше, чем людей. Те, кому приходилось отплясывать крысиный танец, вытряхивая из штанов перепуганную кусающуюся крысу, всеми силами старались избежать повторения.

Некая ужасающе крупная и гладкая крыса с серыми точками на носу выползла из дыры а том месте Моста Дураков, где он смыкается с другой своей половиной. Крыса наблюдала за утренними церемониями блестящими глазами, в которых таилось нечто большее, нежели обычное любопытство грызуна.

Самое интересное происходило на одном из пролетов, изогнувшихся над медленно текущей маслянистой водой, глянцево-черной в слабом утреннем свете,

Смотритель моста в одиночку вышел к амбразуре у ворот в Старый Город. Поверх мундира на нем был прозрачно-голубой наряд. Смотритель надевал его дважды в день – на заре и на закате, совершая священный ритуал в честь легендарного речного бога Шамбарайи. На заре он выливал в реку масло из золотой чаши, испрашивая божьего благословения, чтобы опустить мост, а на закате в чаше находилось вино, дабы отблагодарить бога за милостивое позволение людям переходить реку днем.

Мост опустился. Крыса скользнула прочь, но, когда половинки моста соединились, она побежала к Старому Городу. Ее движениям немного мешали два кожаных ремешка, похожих на шнурки от ботинок. Ремешки удерживали у нее на спине маленький пакетик из промасленной бумаги. Крыса проскочила меж сапог смотрителя. Содрогнувшись, он топнул на нее, но она увернулась от его ноги и исчезла в переулке за ближайшей конюшней.