Читаем без скачивания Удачливый крестьянин - Мариво

Но я не давал времени обоим моим слушателям слишком вникать во все эти маленькие победы. Меня тревожило одно обстоятельство: я до сих пор не видел своей сестры и не знал, чему это приписать? Я спросил про нее отца. Он сам удивился, что ее нет. Совсем позабыв, что он мне отец, и видя во мне только своего сеньора, старик хотел было побежать за ней, но я поцеловал его, напомнив тем, что я всего лишь его сын, и сказал, что пойду сам и устрою ей сюрприз.

Итак, я бегу на ферму отца; меня все узнали; под шум возгласов и криков я вошел в комнату сестры, обнял ее, расцеловал и нежно упрекнул за то, что она не торопилась выйти и лишила меня удовольствия видеть ее среди встречавших.

Читатель наверно полюбопытствует, что могло ее задержать? Если он знает повадки прекрасного пола, то сам все поймет, не дожидаясь моих объяснений. Она примеряла свой самый красивый наряд, чтобы не посрамить новое звание: сестры здешнего сеньора. Она уже успела надеть и снять три или четыре юбки и столько же лент. По всей комнате были разбросаны чепчики, которые сначала примерялись, а потом отвергались. Я невольно рассмеялся при мысли, что парижское кокетство отличается от деревенского одною лишь пышностью.

Мое появление в комнате, где она одевалась, смутило ее: сеньор заслонял брата. Она покраснела, видя что такой важный барин хочет ей помочь – не то от стыда, не то от удовольствия. Я полагаю, тут было и то и другое.

Во всяком случае, сестрица моя старалась надеть то, что мне больше нравилось. Напрасно я пытался отговорить ее от воскресного наряда: ведь она скоро окажется рядом со своей блистательной невесткой! Нельзя же, чтобы между ними была слишком большая разница! Нет, нет! Главная черта в женщине – никогда не уступать первенства добровольно. Я повел свою сестру в замок; жена моя приняла ее очень ласково и была так добра, что выразила свое удивление и удовольствие оттого, что встретила в деревне такую красавицу. И правда, если деревенская девушка хоть сколько-нибудь красива, то ее безыскусные манеры и простая одежда (хотя в нее вкладывается немало ухищрений) придают ее чертам такую привлекательность, какой не добиться самым искусным парикмахерам со всеми их румянами и белилами.

Жена моя начала слегка поддразнивать сестрицу, намекая на опустошения, какие она, вероятно, сеет в сердцах своих кавалеров. Она отшучивалась так мило и так умно, что завоевала сердце моей супруги, и с тех пор они стали неразлучны на все время нашего пребывания в этих местах. Я боялся, что сестра уже связала себя тут с кем-нибудь сердечными узами, что помешало бы моим намерениям устроить ее будущее как можно лучше. Но планы мои, можно сказать, очень быстро осуществились; впрочем, об этом речь впереди.

Остаток дня прошел в разговорах с многочисленными гостями, родными и земляками, приходившими в замок, чтобы повидать и обнять меня. Каждое такое посещение являло собой умилительную сцену, и искренность чувств составляла главное ее достоинство.

Я не мог налюбоваться на свою жену, которая с первого же дня повела себя с этими людьми так, словно знала их всю жизнь. Беседуя с ними, она снисходила к ним и часто перенимала их выражения, чтобы им не было стыдно называть себя ее родственниками.

Моя жена объявила, что на следующий день будет прием. Мою семью она пригласила отобедать в замке, а всех остальных – в деревне. Не ограничившись приказанием, она сама взялась за устройство праздника и почтила его своим присутствием.

Пока я занимал разговором моих родных, она велела проводить себя в деревню и там сама обошла все столы, которые велела накрыть к празднику. Заметив ее отсутствие и не зная его причины, я пошел за ней в деревню вместе с гостями, приглашенными в замок.

Я был восхищен тем, как ласково и любезно держалась моя жена, и вполне доволен знаками благодарности и уважения, какие расточали ей мои односельчане; не смею еще называть их «моими крестьянами».

Всем известно: деревенские люди всегда следуют велению сердца, а не разума. Я в этом убедился в тот же день. Они всячески старались показать, как глубоко их трогает честь, оказанная им моей женой, и как они ценят мое дружелюбие. Но средства, которые они употребили для этого, были таковы, что чуть не привели к совсем неожиданному и плачевному исходу.

Вот что случилось: когда мы всей семьей сели за стол, жители деревни явились к замку. Они хотели видеть нас, и моя жена велела открыть все окна. Она приказала вынести им вина, сколько кто пожелает. Эта щедрость не замедлила привести их в веселое возбуждение. Молодежь побежала домой за ружьями и пищалями, и каждый тост сопровождался пальбой в воздух.

Один старик, чтобы не отстать от молодых, притащил из дома свое старое заржавевшее ружье. Он зарядил его, выстрелил (а может и не выстрелил) и выпил; затем снова побежал в буфет за вином и снова начал палить. Когда он в третий раз пришел за вином, жена поднесла ему стакан со своего стола и просила выпить за ее здоровье.

Эта честь привела старика в восторг, отличие всегда и всюду лестно; на радостях он забил в свое ружье двойной заряд пороха, последовал громоподобный выстрел, несколько стекол разлетелось вдребезги – я обернулся и увидел, что жена моя лежит в кресле; старик во дворе тоже упал. Я бросился к моей жене и пришел в ужас, увидя несколько капелек крови. Я не понимал, что случилось, другие тоже старались привести ее в чувство; я обнаружил лишь небольшую царапину на руке моей супруги, и стал ее промывать, покрывая эту руку бесчисленными поцелуями. Оказалось, что рану нанес осколок разбитого стекла. Царапина скоро зажила, но происшествие это навсегда отвратило меня от подобных празднеств.

Супруга моя хотела выяснить, не случилось ли несчастья. Чтобы успокоить ее, я вышел во двор и узнал, что старик целехонек и даже не испугался. Дуло ружья, не выдержав большого заряда, треснуло у него в руках, но не причинило повреждений. Упал же старик от сильной отдачи. Я велел уложить его в кровать, а пальбу прекратить. Но чтобы распоряжение мое было выполнено скорее, я призвал деревенских музыкантов; новое развлечение, которого так нетерпеливо ожидали крестьянки, отвлекло мужчин от стрельбы быстрее, чем всякие увещания: женщина повсюду задает тон.

Эта небольшая тревога кончилась так быстро, что лишь на короткое мгновение нарушила наше веселье, и жена моя была по-прежнему очаровательна до конца обеда.

На следующий день она сказала мне:

– Мы здесь уже два дня, а еще не видели шевалье де Венсака.

Этот шевалье владел поместьем, находившимся в ленной зависимости[114] от наших земель, и жил в той же деревне.

– Я полагаю, что его нет в поселке, – возразил я.

– А я уверена, что он здесь, – отвечала она, – и ждет вашего визита. Надо сегодня же к нему пойти.

Только мы условились сделать этот визит, как к нам пожаловал приходский священник и сказал, что этот дворянин был только что у него и потребовал, чтобы церковные почести были оказаны сперва ему, а уж после нам.

– На мои возражения, – продолжал священник, – он с высокомерным видом объявил, что требует выполнения его приказа без возражений.

Я толком не знал, в чем заключаются эти церковные почести. Я помнил только, что бывают такие церковные церемонии, при которых следовало отличать дворянина от простолюдина; но я всегда считал, что это не обязательное постановление, а добровольный знак вежливости.

Священник объяснил мне, как умел, происхождение этого дворянского права; но когда он пытался разъяснить его значение, я не понял, и жена, видя мое замешательство, сказала:

– Хорошо, вы отслужите для нас мессу в замковой часовне, а в церкви мы появимся только через неделю.

Госпожа де Вамбюр, чей ум восхищал меня не меньше, чем доброта, решила, что мы должны нанести визит этому дворянину сегодня же; мой отец повел нас к нему.

Хотя он не ожидал этого знака вежливости и поначалу смутился, но очень быстро обрел свою обычную заносчивость. Следуя советам жены, я сказал ему:

– Я счастлив, что вы наш сосед, и уверен, мы будем жить в Добром согласии. Надеюсь, что как только…

– Буду очень рад, – прервал он меня, – но это зависит от вас.

– Что касается меня, то я приложу к тому все усилия, – отвечал я. – Если между нами возникнут какие-нибудь недоразумения, прошу вас сразу уведомить меня, прежде чем дело дойдет до конфликта; я считаю, что все споры надо передавать в третейский суд[115] и, со своей стороны, обязуюсь выполнять его решения.

– Я очень рад, что вы преисполнены добрых намерений, – сказал он, – и если вы будете продолжать в том же духе, то мы станем друзьями; но я должен вас испытать на таком деле, в котором третейский суд не поможет. Господа, у которых вы купили усадьбу, в свое время противозаконно присвоили себе права моих предков. Я требую восстановления справедливости.

– Расскажите подробнее, – сказал я, – в чем заключалось нарушение прав ваших предков. Если зло действительно содеяно, его можно исправить; я охотно это сделаю.