Читаем без скачивания Древняя Месопотамия: Портрет погибшей цивилизации - А. Оппенхейм

Компендии для жрецов (они специализировались на изгнании злых духов и подобных операциях), к которым обращался за помощью больной или пострадавший, содержат молитвы иного характера. В двух родственных сериях, называемых Шурпу и Мак-лу, мы находим заклинания, обращенные либо к божествам, известным своей способностью избавлять от злых сил, либо к стихиям (например, огню, который использовали, чтобы уничтожать фигурки, сделанные из воска или других горючих материалов и воспроизводящие врагов пострадавшего) [65] . Молитвы эти значительно отличаются от предыдущих по своему стилю, содержанию и литературной ценности. Наряду с по праву высоко оцениваемой ''Молитвой к богам ночи'' мы найдем беспорядочные повторения стандартных фраз или текст, состоящий из бессмысленного набора слов [66] . Часто, однако, подобные молитвы содержат ссылки на мифы и яркие, заимствованные из фольклора образы, свидетельствующие о том, что при определенных обстоятельствах и в некоторых исторических условиях устное творчество влияло на литературное оформление молитв.

Среди немногих произведений месопотамской литературы, выражавших религиозные чувства, но не предназначенных для отправления культа, особенно интересна поэма Ludiul bel nemeqi . В ней вельможный страдалец весьма детально перечисляет, употребляя при этом необычные слова, несчастья, которые навлекли на него опалу и привели к болезням. Эти жалобы, по временам весьма многословные и повторяющиеся, создают интересное представление о социальном климате и психологической основе взаимоотношений между богом и человеком и заслуживают подробного исследования. Жалобы заполняют первую табличку (если не считать вводного гимна, посвященного Мардуку), вторую и часть третьей, в которой рассказывается о трех снах, предвещающих прощение богов и сулящих благополучие. Меньшее внимание уделено самим результатам божественного вмешательства; дистихи, рассказывающие о чудесном исцелении, посвящены главным образом контрасту между описаниями во время и после болезни, причем акцент делается на последнем. Четвертая и, вероятно, последняя табличка сохранилась плохо. В ней продолжается гимн в честь Мардука - спасителя, описывается выздоровление страдальца, демонстрирующее могущество бога. Композиция поэмы технически беспомощна - не сделано ничего, чтобы как-то упорядочить длинные жалобы и какими-то замечаниями, дающими возможность предположить внутреннее состояние страдальца во время болезни, подготовить читателя к развязке. Все это вполне возможно было сделать в молитве, обращенной к Мардуку. Может быть, все это входило во фрагменты, которые, к сожалению, утрачены.

Хотя поэму Ludiul bel nйmeqi довольно безосновательно называли вавилонской ''Книгой Иова'', ее стихи лишь весьма косвенно затрагивают проблему теодицеи. Этой теме целиком посвящена другая поэма, отличающаяся несколькими удивительными особенностями. Текст, его обычно называют ''Вавилонская теодицея'', вероятно, был составлен позже, чем Ludiul, в конце касситского периода, и оказался столь же популярен и. в I тысячелетии до н. э. [68] . Копии обеих поэм происходят как из Вавилонии, так и из Ассирии, и наличие комментариев к каждой из них свидетельствует об интересе, который они вызывали у месопотамских писцов. ''Теодицея'' состоит из стихотворного диалога, написанного в форме акростиха (акростих раскрывает имя поэта, содержащееся в благочестивой фразе) [69] . Стихи представляют собой стансы по одиннадцать строк в каждой строфе (необычная метрическая структура). В этой поэме два собеседника в вежливой форме церемонно и попеременно выражают свои взгляды, прибегая к ученым абстракциям и искусственным аналогиям: один - благочестивый, другой - скептик. В диалоге скептик вновь и вновь противопоставляет несчастья 'и невезение благочестивого успехам нечестивца. Его оппонент, также повторяясь, восхваляет достоинства благочестия и преданности богам, мудрость которых при распределении успехов и неудач остается за пределами человеческого понимания. Аргументы лишены живости и убедительности, конец скомкан и неудачен. Скептик в конце концов полагается на милость богов, но совершенно непонятно, почему он поступает именно так: единственной причиной, по-видимому, является то, что акростих достиг своего естественного завершения.

Поскольку ''Теодицея'' написана в форме диалога, можно упомянуть еще один сходный текст, называемый ''Диалог о пессимизме''. В нем выведены господин и слуга. Они ведут явно комический разговор. Господин приказывает слуге то одно, то другое.

Последний отвечает поговорками, чтобы доказать мудрость желаний хозяина. Когда же господин, внезапно поменяв решения, отменяет приказы, слуга тут же находит другие поговорки, подкрепляющие новые распоряжения хозяина. Все это делается не только для того, чтобы развлечь читателя, но, по-видимому, и для того, чтобы доказать, что мудрость пословиц ненадежна. Чтобы оживить рассказ, слуга изображался гораздо более смышленым, чем хозяин, которого он терпеливо пытается умиротворить и умилостивить. Слуге предоставлено и последнее слово - проклятие господину, который угрожал убить несчастного: ''[Я желаю] тогда, чтобы мой господин пережил меня только на три дня!'' Так слуга спасает себя и ставит в тупик господина.

Подобный пример скрытой социальной критики можно обнаружить и в другом литературном произведении - рассказе о плуте, известном под названием ''Ниппурский бедняк'' [70] . Проделки этого бедняка рассказываются в поэтическом тексте из Султантепе, который дублируется маленьким фрагментом из библиотеки Ашшурбанапала. Место действия - старовавилонский Ниппур, но на самом деле мы находимся в сказочной стране, где любой человек может войти во дворец царя и потребовать за мину золота на день царскую колесницу. Бедняк, обманутый наместником Ниппура и лишенный своего последнего достояния - козы, трижды мстит бесчестному чиновнику. С помощью ловких трюков он проучил как следует наместника. История рассказана живо и содержит много ценных сведений о разговорной речи, нравах жителей Ниппура и фактов из повседневной жизни, которых не найдешь в обычных документах. Композиция рассказа продумана, все эпизоды искусно связаны между собой. Так, сначала бедняк торжественно появляется на взятой взаймы царской колеснице и держится так, словно он важная персона. Бедняк делает вид, что золото, которое он будто бы везет, украдено в доме градоправителя; под этим предлогом он избивает обидчика; - затем под видом врача бедняк появляется в доме градоправителя якобы лечить его раны, на самом же деле он причиняет наместнику новую боль; наконец, хитростью бедняк выманивает наместника из собственного дома и избивает за воротами городских стен. Рассказ написан сжатым и ясным языком. В нем почти нет повторов; некоторые детали теряются из-за быстрого развития действия. Создается впечатление, что в поэтическую форму облечена всем хорошо известная история и автор считает, что читатель дополнит сам места, которые слишком торопливо рассказаны. Если это объяснение соответствует действительности, то поэма - это дворцовый вариант народной повести. Характерно, что сатира направлена только против чиновника, а о царе говорится с большим почтением; к нему обращаются с полагающимся сложным церемониалом - ситуация, напоминающая египетскую ''Повесть о красноречивом крестьянине'' [72] .

Характерный шумерский литературный жанр - ''споры'' - по-видимому, лишь в какой-то степени привлекал тех поздних писцов, которые были заинтересованы в сохранении шумерской литературной традиции и в разработке ее на их собственном языке. Оба оппонента выступают здесь перед божественным трибуналом с весьма стилизованными речами, отстаивая каждый свои собственные позиции. Спорят они из-за того, кто же более полезен обществу. В многочисленных шумерских текстах подобного жанра в споре принимают участие: Зима и Лето, Серебро и Бронза, Топор и Плуг [73] . В аккадской литературе встречается лишь несколько фрагментов подобного рода. В них упоминаются растения и животные: Тамариск и Пальма, Зерно и Пшеница, Бык и Лошадь. Тех же оппонентов мы видим и в баснях. Существует несколько фрагментов на аккадском языке, большая часть которых сохранилась неудовлетворительно. Утеряна, например, и только упоминается в каталоге табличек ''История Ивы''. ''История Лисы, Собаки и Волка'' сохранилась в нескольких фрагментах. Они кажутся весьма любопытными, но содержание их понять пока невозможно. Имеется несколько коротких басен или длинных пословиц о животных. Однако то ли из-за отсутствия интереса к этому жанру у писцов, то ли по простой случайности число имеющихся в нашем распоряжении образцов весьма незначительно.