Читаем без скачивания Чужой среди своих 2 (СИ) - Василий Сергеевич Панфилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— … нет, я всё понимаю, но… — не унимается один из «кульков» со своими претензиями. Опять — про то, что своих нельзя бросать…
… хотя какого чёрта⁈ Когда было согласование плана — вы сами с усами, а потом (внезапно!) мы, оказывается, костьми должны были ложиться, чтобы выгребать за вас ваше дерьмо?
— Парни, ещё раз… — обвожу их взглядом, — расходимся! Всё на сегодня, это ясно? Никаких прогулок с гордым видом по дворам, никаких посиделок где бы то ни было! Сейчас милиция жестить начнёт, это всем ясно? А тут мы, такие красивые, с фонарями и порванными куртками, да ещё всей толпой! Первые кандидаты!
— Да они и так всё выяснят, — бросает один из парней.
— Так, да не так… — парирую я, — зачем делать за них работу, да ещё и не в свою пользу? Кто там что видел и что наврёт, менты на десять поделят, особенно если мы отсвечивать не будем.
— Потом всплывёт всё равно, — задумчиво произносит Моня, с видом светского денди привалившийся к стене.
— Потом — это потом! — парирую я, — Серьёзных делов мы не натворили и на горячем не попались! Всякое, конечно, может быть, но если мы сейчас не будем на глаза попадаться, то менты нас особо искать и не будут, они такие вещи на тормозах стараются спускать.
— А… ну да, — согласился Моня, доставая папиросы, пачка которых тут же пошла по кругу, — показатели и всё такое…
— Они самые, — киваю одобрительно, не обращая внимания на загомонивших и закашлявших пацанов. Закурили, кажется, даже те, кто вообще не курит, воспринимая это, наверное, как обязательный элемент посвящения в мужчины, — Зачем им себе жизнь усложнять? Это ж дела заводить, бумаги писать, отсчитываться потом, что-то там раскрывать…
— А что раскрывать, если мы все несовершеннолетние? — удивился Длинный, — С одной стороны раскроют, а с другой — показатели из-за этого рухнут, — Ну и эта… воспитательная работа провалена!
— Вот именно! — соглашаюсь с ним, — А самое лучшее в такое ситуации для ментов — не делать ничего!
— А-а… — протянул тот, — логично! В залупу не лезть, из дома только в магазин, ментов пусть на себя выхинцы собирают! Ну и кульки, если им хочется!
— В точку! — засмеялся я, стукаясь с ним кулаком, а потом и с остальными парнями, — Ну всё, разбегаемся!
Разбежался я до ближайшей аптеки, запамятовав, есть ли дома нужное.
— Давай садись, — бесцеремонно сказала мне аптекарша, — гляну твой глаз!
Она очень ловко промокнула перекисью веко, болезненно ощупала его, вывернув в разные стороны, и постановила:
— Заживёт! Ничего страшного!
— Подрался, — констатировал бойкий дедок, коротавший в аптеке время, стоя даже не в очереди, а просто с такими же скучающими пенсионерами, обсуждающими здесь свои болячки и досаждающих персоналу аптеки. Ну и заодно — сноха-коза, сын неблагодарный…
— Не без этого, — соглашаюсь с ним, ожидая, пока провизор сделает мне какую-то чудодейственную мазь.
— Хоть за дело? — поинтересовался дед.
— Хулиганьё проучили, — не вижу смысла скрывать.
— Это дело, — закивал тот, и я уже ожидал, что он пустится в воспоминания, но нет, сдержался.
Из аптеки я вышел с повязкой на глазу и обещанием занести деньги как-нибудь потом, намереваясь (естественно!) это обещание сдержать. Адреналин уже не бушует в моей крови, и всё синяки, ссадины и ушибы чувствуются очень даже хорошо…
А ещё хлюпает в промокших ботинках, мокрая от пота спина начала подмерзать, и…
— А-апчхи!
… кажется, я слегка простыл!
* * *
От капитана пахнет табаком, «Тройным» одеколоном, по́том и валерианой, призванной, очевидно, замаскировать пошлый запах алкоголя — уловка нехитрая и старая, как мир. Полное, одутловатое лицо милиционера, со слегка обвисшими щеками и лопнувшими склерами в глазах, наглядно демонстрирует, почему у сотрудников Внутренних Органов ранняя пенсия.
В кабинет заходят и выходят коллеги, какие-то срочные посетители, и, несмотря на сырой сквозняк, тянущий из открытой форточки, табачный дым не успевает выветриваться. Пахнет табаком, пылью, мышами и почему-то — кислой, а вернее, прокисшей капустой.
— … а Зоя говорила… — продолжают беседу вошедшие в кабинет упитанные женщины, — Василичь! Принимай документацию!
— … да ты шо? — восклицает одна из них с таким яростным интересом, что я, пусть ненадолго, жалею, что не знаю, что же там говорила Зоя⁈
— Посиди пока, — ещё раз велит мне капитан, погружаясь в документы.
Агакаю без нужды, потому что… а что, собственно, мне остаётся делать? Я знаю, что отчасти эта текучка — нормальное состояние дел, а отчасти — на меня пытаются давить милицейской атмосферой, но последнее получается плохо.
— Ну и что же мне с тобой делать? — будто продолжая беседу, спрашивает капитан, сцепляя руки в замок и опуская на них подбородок, расплывшийся по пальцам. Пожимаю плечами, старательно не глядя ему в глаза, и следующие несколько минут слушаю, как он нудно и устало перечисляет, какие статьи Уголовного кодекса мы нарушили, и что нам за это может быть.
Врёт… и я знаю, что он врёт, и он, кажется, тоже знает, что я знаю… но врёт!
Не знаю, почему… но вернее всего, это низкоуровневый юнит, неспособный на сложные действия, или быть может — способный, но не желающий напрягаться. Таких большинство — хоть в милиции, хоть где.
Сама система такова, что напрягаться не имеет смысла, вот большинство и не напрягается. Все эти «пятилетки в три года» в большинстве своём просто лозунги, игра со статистикой, изначально заниженные показатели и штурмовщина к датам.
— Да что ты с ним цацкаешься, Василич? — хлопнув папкой по столу, перебивает его худой, долговязый старлей лет тридцати, необыкновенно похожий на бассет хаунда, — Хулиганьё!
Он продолжает что-то говорить, горячо и очень напористо, хлопая папкой по столу, вколачивая кулак в свою же ладонь, и всячески отыгрывая роль «плохого копа». Получается… да так себе получается, но для обычного подростка, наверное, сойдёт.
Напугается далеко не каждый, но по ответной реакции можно многое понять. А в моём случае…
С одной стороны — я несовершеннолетний, и то, что меня сейчас допрашивает (то есть беседует) милиционер, и происходит это не в присутствии родителей или скажем, педагога, уже нарушение. Кажется…
Сделать мне по закону можно немногое, да и то — себе во вред. Показатели и всё
