Читаем без скачивания Полное собрание стихотворений - Александр Пушкин

<Ha Дондукова-Корсакова.)

В Академии наукЗаседает князь Дундук.Говорят, не подобаетДундуку такая честь;Почему ж он заседает?Потому что <-> есть.

Кто из богов мне возвратилТого, с кем первые походыИ браней ужас я делил,Когда за призраком свободыНас Брут отчаянный водил?С кем я тревоги боевыеВ шатре за чашей забывалИ кудри, плющем увитые,Сирийским мирром умащал?

Ты помнишь час ужасный битвы,Когда я, трепетный квирит,Бежал, нечестно брося щит,Творя обеты и молитвы?Как я боялся! как бежал!Но Эрмий сам незапной тучейМеня покрыл и вдаль умчалИ спас от смерти неминучей.

А ты, любимец первый мой,Ты снова в битвах очутился…И ныне в Рим ты возвратилсяВ мой домик темный и простой.Садись под сень моих пенатов.Давайте чаши. Не жалейНи вин моих, ни ароматов.Венки готовы. Мальчик! лей.Теперь не кстати воздержанье:Как дикий скиф хочу я пить.Я с другом праздную свиданье,Я рад рассудок утопить.

Странник

Однажды странствуя среди долины дикой,Незапно был объят я скорбию великойИ тяжким бременем подавлен и согбен,Как тот, кто на суде в убийстве уличен.Потупя голову, в тоске ломая руки,Я в воплях изливал души пронзенной мукиИ горько повторял, метаясь как больной:«Что делать буду я? Что станется со мной?»

И так я сетуя в свой дом пришел обратно.Уныние мое всем было непонятно.При детях и жене сначала я был тихИ мысли мрачные хотел таить от них;Но скорбь час от часу меня стесняла боле;И сердце наконец раскрыл я по неволе.

"О горе, горе нам! Вы, дети, ты жена! —Сказал я, – ведайте; моя душа полнаТоской и ужасом, мучительное бремяТягчит меня. Идет! уж близко, близко время:Наш город пламени и ветрам обречен;Он в угли и золу вдруг будет обращенИ мы погибнем все, коль не успеем вскоре;Обресть убежище; а где? о горе, горе!"

Мои домашние в смущение пришлиИ здравый ум во мне расстроенным почли.Но думали, что ночь и сна покой целебныйОхолодят во мне болезни жар враждебный.Я лег, но во всю ночь всё плакал и вздыхалИ ни на миг очей тяжелых не смыкал.Поутру я один сидел, оставя ложе.Они пришли ко мне; на их вопрос, я то же,Что прежде, говорил. Тут ближние мои,Не доверяя мне, за должное почлиПрибегнуть к строгости. Они с ожесточеньемМеня на правый путь и бранью и презреньемСтарались обратить. Но я, не внемля им,Всё плакал и вздыхал, унынием тесним.И наконец они от крика утомилисьИ от меня, махнув рукою, отступилисьКак от безумного, чья речь и дикий плачДокучны, и кому суровый нужен врач.

Пошел я вновь бродить – уныньем изнываяИ взоры вкруг себя со страхом обращая,Как узник, из тюрьмы замысливший побег,Иль путник, до дождя спешащий на ночлег.Духовный труженик – влача свою веригу,Я встретил юношу, читающего книгу.Он тихо поднял взор – и вопросил меня,О чем, бродя один, так горько плачу я?И я в ответ ему: "Познай мой жребий злобный:Я осужден на смерть и позван в суд загробный —И вот о чем крушусь; к суду я не готов,И смерть меня страшит."– "Коль жребий твой таков, —Он возразил, – и ты так жалок в самом деле,Чего ж ты ждешь? зачем не убежишь отселе?"И я: «Куда ж бежать? какой мне выбрать путь?»Тогда: «Не видишь ли, скажи, чего-нибудь» —Сказал мне юноша, даль указуя перстом.Я оком стал глядеть болезненно-отверстым,Как от бельма врачом избавленный слепец.«Я вижу некий свет», – сказал я наконец."Иди ж, – он продолжал; – держись сего ты света;Пусть будет он тебе [единственная] мета,Пока ты тесных врат [спасенья] не достиг,Ступай!" – И я бежать пустился в тот же миг.

Побег мой произвел в семье моей тревогу,И дети и жена кричали мне с порогу,Чтоб воротился я скорее. Крики ихНа площадь привлекли приятелей моих;Один бранил меня, другой моей супругеСоветы подавал, иной жалел о друге,Кто поносил меня, кто на смех подымал,Кто силой воротить соседям предлагал;Иные уж за мной гнались; но я тем болеСпешил перебежать городовое поле,

Дабы скорей узреть – оставя те места,Спасенья верный путь и тесные врата.

К кастрату раз пришел скрыпач,Он был бедняк, а тот богач."Смотри, сказал певец без <->, —Мои алмазы, изумруды —Я их от скуки разбирал.А! к стати, брат, – он продолжал, —Когда тебе бывает скучно,Ты что творишь, сказать прошу."В ответ бедняга равнодушно:– Я? я <-> себе чешу.

<Плетневу.>

Ты мне советуешь, Плетнев любезный,Оставленный роман [наш] продолжать[И строгой] век, расчета век железный,Рассказами пустыми угощать.Ты думаешь, что с целию полезнойТревогу славы можно сочетать,И что нашему собратуБрать с публики умеренную плату.

Ты говоришь: пока Онегин жив,Дотоль роман не кончен – нет причиныЕго прервать… к тому же план счастлив —

Вы за «Онегина» советуете, други,Опять приняться мне в осенние досуги.Вы говорите мне: он жив и не женат.Итак, еще роман не кончен – это клад:Вставляй в просторную<?>, вместительную рамуКартины новые – открой нам диораму:Привалит публика, платя тебе за вход —(Что даст еще тебе и славу и доход).

[Пожалуй – я бы рад – ][Так некогда поэт]

В мои осенние досуги,В те дни, как любо мне писать,Вы мне советуете, други,Рассказ забытый продолжать.Вы говорите справедливо,Что странно, даже неучтивоРоман не конча перервать,Отдав уже его в печать,Что должно своего герояКак бы то ни было женить,По крайней мере уморить,И лица прочие пристроя,Отдав им дружеский поклон,Из лабиринта вывесть вон.

Вы говорите: "Слава богу,Покамест твой Онегин жив,Роман не кончен – понемногуИди вперед; не будь ленив.Со славы, вняв ее призванью,Сбирай оброк хвалой и бранью[Рисуй и франтов городскихИ милых барышень своих,Войну и бал, дворец и хату,И келью и харемИ с нашей публики [меж тем]Бери умеренную плату,За книжку по пяти рублей —Налог не тягостный, ей<-ей>."

… Вновь я посетилТот уголок земли, где я провелИзгнанником два года незаметных.Уж десять лет ушло с тех пор – и многоПеременилось в жизни для меня,И сам, покорный общему закону,Переменился я – но здесь опятьМинувшее меня объемлет живо,И, кажется, вечор еще бродилЯ в этих рощах.Вот опальный домик,Где жил я с бедной нянею моей.Уже старушки нет – уж за стеноюНе слышу я шагов ее тяжелых,Ни кропотливого ее дозора.

Вот холм лесистый, над которым частоЯ сиживал недвижим – и гляделНа озеро, воспоминая с грустьюИные берега, иные волны…Меж нив златых и пажитей зеленыхОно синея стелется широко;Через его неведомые водыПлывет рыбак и тянет за собойУбогой невод. По брегам отлогимРассеяны деревни – там за нимиСкривилась мельница, насилу крыльяВорочая при ветре…На границеВладений дедовских, на месте том,Где в гору подымается дорога,Изрытая дождями, три сосныСтоят – одна поодаль, две другиеДруг к дружке близко, – здесь, когда их мимоЯ проезжал верхом при свете лунном,Знакомым шумом шорох их вершинМеня приветствовал. По той дорогеТеперь поехал я, и пред собоюУвидел их опять. Они всё те же,Всё тот же их, знакомый уху шорох —Но около корней их устарелых(Где некогда всё было пусто, голо)Теперь младая роща разрослась,Зеленая семья; [кусты] теснятся[Под сенью их как дети. ] А вдалиСтоит один угрюмый их товарищКак старый холостяк, и вкруг негоПо-прежнему всё пусто.Здравствуй, племяМладое, незнакомое! не яУвижу твой могучий поздний возраст,Когда перерастешь моих знакомцевИ старую главу их заслонишьОт глаз прохожего. Но пусть мой внукУслышит ваш приветный шум, когда,С приятельской беседы возвращаясь,Веселых и приятных мыслей полон,Пройдет он мимо вас во мраке ночиИ обо мне вспомянет.

Я думал, сердце позабылоСпособность легкую страдать,Я говорил: тому, что было,Уж не бывать! уж не бывать!Прошли восторги, и печали,И легковерные мечты…Но вот опять затрепеталиПред мощной властью красоты.

О бедность! затвердил я наконецУрок твой горький! Чем я заслужилТвое гоненье, властелин враждебный,Довольства враг, суровый сна мутитель?..Что делал я, когда я был богат,О том упоминать я не намерен:В молчании добро должно твориться,Но нечего об этом толковать.Здесь пищу я найду для дум моих,Я чувствую, что не совсем погибнулЯ с участью моей. —

Если ехать вам случитсяОт **** на *,Там, где Л. струитсяМеж отлогих берегов, —От большой дороги справа,[Между полем и холмом],Вам представится дубрава,Слева сад и барской дом.

Летом, в час, как за холмамиУтопает солнца шар,Дом [облит] его лучами,Окна блещут как пожар,И, ездой скучая [мимо]развлечен,Путник смотрит невидимоНа семейство, на балкон.

На выздоровление Лукулла. Подражание Латинскому