Читаем без скачивания Полное собрание стихотворений - Александр Пушкин

(Из Пиндемонти.)

Не дорого ценю я громкие права,От коих не одна кружится голова.Я не ропщу о том, что отказали богиМне в сладкой участи оспоривать налоги,Или мешать царям друг с другом воевать;И мало горя мне, свободно ли печатьМорочит олухов, иль чуткая цензураВ журнальных замыслах стесняет балагура.Всё это, видите ль, слова, слова, слова.[88]

Иные, лучшие мне дороги права;Иная, лучшая потребна мне свобода:Зависить от властей, зависить от народа —Не всё ли нам равно? Бог с ними.НикомуОтчета не давать, себе лишь самомуСлужить и угождать; для власти, для ливреиНе гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;По прихоти своей скитаться здесь и там,Дивясь божественным природы красотам,И пред созданьями искусств и вдохновеньяТрепеща радостно в восторгах умиленья.– Вот счастье! вот права…

Отцы пустынники и жены непорочны,Чтоб сердцем возлетать во области заочны,Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,Сложили множество божественных молитв;Но ни одна из них меня не умиляет,Как та, которую священник повторяетВо дни печальные Великого поста;Всех чаще мне она приходит на устаИ падшего крепит неведомою силой:Владыко дней моих! дух праздности унылой,Любоначалия, змеи сокрытой сей,И празднословия не дай душе моей.

Но дай мне зреть мои, о боже, прегрешенья,Да брат мой от меня не примет осужденья,И дух смирения, терпения, любвиИ целомудрия мне в сердце оживи.

Когда за городом, задумчив, я брожуИ на публичное кладбище захожу,Решетки, столбики, нарядные гробницы,Под коими гниют все мертвецы столицы,В болоте кое-как стесненные рядком,Как гости жадные за нищенским столом,Купцов, чиновников усопших мавзолеи,Дешевого резца нелепые затеи,Над ними надписи и в прозе и в стихахО добродетелях, о службе и чинах;По старом рогаче вдовицы плач амурный,Ворами со столбов отвинченные урны,Могилы склизкие, которы также тутЗеваючи жильцов к себе на утро ждут, —Такие смутные мне мысли всё наводит,Что злое на меня уныние находит.Хоть плюнуть да бежать…Но как же любо мнеОсеннею порой, в вечерней тишине,В деревне посещать кладбище родовое,Где дремлют мертвые в торжественном покое.Там неукрашенным могилам есть простор;К ним ночью темною не лезет бледный вор;Близ камней вековых, покрытых желтым мохом.Проходит селянин с молитвой и со вздохом;На место праздных урн и мелких пирамид,Безносых гениев, растрепанных харитСтоит широко дуб над важными гробами,Колеблясь и шумя…

«Я памятник себе воздвиг нерукотворный…»

Exegi monumentum.[89]

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,К нему не заростет народная тропа,Вознесся выше он главою непокорнойАлександрийского столпа.

Нет, весь я не умру – душа в заветной лиреМой прах переживет и тленья убежит —И славен буду я, доколь в подлунном миреЖив будет хоть один пиит.

Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,И назовет меня всяк сущий в ней язык,И гордый внук славян, и финн, и ныне дикойТунгуз, и друг степей калмык.

И долго буду тем любезен я народу,Что чувства добрые я лирой пробуждая,Что в мой жестокой век восславил я СвободуИ милость к падшим призывал.

Веленью божию, о муза, будь послушна,Обиды не страшась, не требуя венца,Хвалу и клевету приемли равнодушно,И не оспоривай глупца.

Родословная моего героя

(отрывок из сатирической поэмы.)

Начнем ab ovo:Мой ЕзерскийПроисходил от тех вождей,Чей в древни веки парус дерзкийПоработил брега морей.Одульф, его начальник рода,Вельми бе грозен воевода(Гласит Софийский Хронограф).При Ольге сын его ВарлафПриял крещенье в ЦареградеС приданым греческой княжны.От них два сына рождены,Якуб и Дорофей. В засадеУбит Якуб, а ДорофейРодил двенадцать сыновей.

Ондрей, по прозвищу ЕзерскийРодил Ивана да ИльюИ в лавре схимился Печерской.Отсель фамилию своюВедут Езерские. При КалкеОдин из них был схвачен в свалкеА там раздавлен как комарЗадами тяжкими татар.Зато со славой, хоть с уроном,Другой Езерский, Елизар,Упился кровию татар,Между Непрядвою и Доном,Ударя с тыла в табор ихС дружиной суздальцев своих.

В века старинной нашей славы,Как и в худые времена,Крамол и смут во дни кровавыБлестят Езерских имена.Они и в войске и в совете.На воеводстве, и в ответе[90]

Служили доблестно царям.Из них Езерский ВарлаамГордыней славился боярской;За спор то с тем он, то с другим,С большим бесчестьем выводимБывал из-за трапезы царской,Но снова шел под тяжкий гневИ умер, Сицких пересев.[91]

Когда от Думы величавойПриял Романов свой венец,Как под отеческой державойРусь отдохнула наконец,А наши вороги смирились, —Тогда Езерские явилисьВ великой силе при дворе,При императоре Петре…Но извините: статься может,Читатель, вам я досадил;Ваш ум дух века просветил,Вас спесь дворянская не гложет,И нужды нет вам никакойДо вашей книги родовой.

Кто б ни был ваш родоначальник,Мстислав, князь Курбский, иль Ермак,Или Митюшка целовальник,Вам всё равно. Конечно, так;Вы презираете отцами,Их славой, частию, правамиВеликодушно и умно;Вы отреклись от них давно,Прямого просвещенья ради,Гордясь (как общей пользы друг)Красою собственных заслуг,Звездой двоюродного дяди,Иль приглашением на балТуда, где дед ваш не бывал.

Я сам – хоть в книжках и словесноСобраться надо мной трунят —Я мещанин, как вам известно,И в этом смысле демократ;Но каюсь: новый Ходаковский,[92]

Люблю от бабушки московскойЯ толки слушать о родне,О толстобрюхой старине.Мне жаль, что нашей славы звукиУже нам чужды; что спростаИз бар мы лезем в tiers-état,

Что нам не в прок пошли науки,И что спасибо нам за тоНе скажет, кажется, никто.

Мне жаль, что тех родов боярскихБледнеет блеск и никнет дух;Мне жаль, что нет князей Пожарских,Что о других пропал и слух,Что их поносит и Фиглярин,Что русский ветреный бояринСчитает грамоты царейЗа пыльный сбор календарей,Что в нашем тереме забытомРастет пустынная трава,Что геральдического льваДемократическим копытомТеперь лягает и осел:Дух века вот куда зашел!

Вот почему, архивы роя,Я разбирал в досужный часВсю родословную героя,О ком затеял свой рассказ,И здесь потомству заповедал.Езерский сам же твердо ведал,Что дед его, великий муж,Имел двенадцать тысяч душ;Из них отцу его досталасьОсьмая часть, и та сполнаБыла давно заложенаИ ежегодно продавалась;А сам он жалованьем жилИ регистратором служил.

От западных морей до самых врат восточныхНе многие умы от благ прямых и прочныхЗло могут отличить… [рассудок] редко нам[Внушает]

—

«Пошли мне долгу жизнь и многие года!»Зевеса вот о чем и всюду и всегдаПривыкли вы молить – но сколькими бедамиИсполнен дол<гой><?> век! Во-первых, [как] рубцами,Лицо [морщинами покроется] – онопревращено.

<Кн. Козловскому.>

Ценитель умственных творений исполинских,Друг бардов английских, любовник муз латинских,Ты к мощной древности опять меня манишь,[Ты снова мне] велишь.Простясь с мечтой и бл<едным><?> идеалом,Я приготовился бороться с Ювеналом,Чьи строгие стихи, неопытный поэт,[Стихами] перевесть я было дал обет.Но, развернув его суровые творенья,Не мог я одолеть пугливого смущенья…[Стихи бесстыдные] прияпами торчат,В них звуки странною гармонией трещат —

Была пора: наш праздник молодойСиял, шумел и розами венчался,И с песнями бокалов звон мешался,И тесною сидели мы толпой.Тогда, душой беспечные невежды,Мы жили все и легче и смелей,Мы пили все за здравие надеждыИ юности и всех ее затей.

Теперь не то: разгульный праздник нашС приходом лет, как мы, перебесился,Он присмирел, утих, остепенился,Стал глуше звон его заздравных чаш;Меж нами речь не так игриво льется.Просторнее, грустнее мы сидим,И реже смех средь песен раздается,И чаще мы вздыхаем и молчим.

Всему пора: уж двадцать пятый разМы празднуем лицея день заветный.Прошли года чредою незаметной,И как они переменили нас!Недаром – нет! – промчалась четверть века!Не сетуйте: таков судьбы закон;Вращается весь мир вкруг человека, —Ужель один недвижим будет он?

Припомните, о други, с той поры,Когда наш круг судьбы соединили,Чему, чему свидетели мы были!Игралища таинственной игры,Металися смущенные народы;И высились и падали цари;И кровь людей то Славы, то Свободы,То Гордости багрила алтари.

Вы помните: когда возник лицей,Как царь для нас открыл чертог царицын,И мы пришли. И встретил нас КуницынПриветствием меж царственных гостей, —Тогда гроза двенадцатого годаЕще спала. Еще НаполеонНе испытал великого народа —Еще грозил и колебался он.

Вы помните: текла за ратью рать,Со старшими мы братьями прощалисьИ в сень наук с досадой возвращались,Завидуя тому, кто умиратьШел мимо нас… и племена сразились,Русь обняла кичливого врага,И заревом московским озарилисьЕго полкам готовые снега.

Вы помните, как наш АгамемнонИз пленного Парижа к нам примчался.Какой восторг тогда [пред ним] раздался!Как был велик, как был прекрасен он,Народов друг, спаситель их свободы!Вы помните – как оживились вдругСии сады, сии живые воды,Где проводил он славный свой досуг.

И нет его – и Русь оставил он,Взнесенну им над миром изумленным,И на скале изгнанником забвенным,Всему чужой, угас Наполеон.И новый царь, суровый и могучий,На рубеже Европы бодро стал,[И над землей] сошлися новы тучи,И ураган их

На статую играющего в свайку